https://wodolei.ru/catalog/unitazy/cvetnie/rozovye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

— сказал Потемкин, идя однажды с певицей по зале к своей картинной галерее. — Когда вы начинаете петь, в моей душе встают воспоминания о былом счастье, навсегда скрывшемся для меня... И мне хочется закрыть глаза и только слушать, слушать вас, слушать ваш дивный голос...
— А знаете ли, ваша светлость, что это — далеко не комплимент для меня! Неужели я настолько некрасива, что вам хочется слушать меня с закрытыми глазами?
— Вы хороши, как день!
— О, это тоже не комплимент, потому что и дни бывают в высшей степени отвратительными... в особенности здесь, в этом проклятом Петербурге...
— Вы не только хороши, но и поразительно умны и находчивы!
— То же самое твердил мне постоянно проклятый горбун, герцог Фердинандо Пармский!
— Которому, как говорит молва, синьора Катарина Габриелли изменяла?
— О, и сколько раз еще! Говоря откровенно, я совершенно не в состоянии быть верной поклоннику — кто бы он ни был! — долее трех месяцев. Говорю это для того, чтобы серьезно предостеречь вас, ваша светлость, от увлечения мною: все равно и вам, князь, я изменю так же, как и всякому другому. Это у меня в крови, ничего не поделаешь!
— Как очаровательна в вас эта откровенность, синьора!
— Разрешите мне преподать вам хороший совет? — вдруг спросила дива.
— Пожалуйста, ангел мой.
— Вам следует полюбить мою сестру Анну. Она так же красива, как я, немного моложе и много глупее, так что, пожалуй, в силу последнего способна хранить верность!
— Просто готов взять да расцеловать вас!
— Ну, нет, с этим вам придется подождать, князь! Так скоро дело не делается: я привыкла подвергать своих поклонников серьезному испытанию!
— Я готов, синьора, испытывайте!
— В состоянии ли вы, ваша светлость, принести мне маленькую жертву?
— Даже большую, если понадобится!
— Великолепно! В таком случае подарите мне тот очаровательный пейзаж, который висит вот там! — и Габриелли своим изящным и тонким розовым пальчиком показала на картину.
— Да ведь это — Гоббема!
— Какое мне дело до фамилии художника? Мне нравится картина, только и всего!
— Еще бы не нравиться! Я лишь недавно заплатил голландскому купцу двадцать тысяч полновесных гульденов за нее!
— Ну что же из этого? Однажды утром мой горбатый возлюбленный подарил мне в вознаграждение за мою нерушимую верность бриллиантовое колье ценностью в сто тысяч франков.
— Он был просто идиотом, только и всего!
— Я тоже так подумала. Но женщинам, а в особенности нам, бедным артисткам, гораздо более по душе щедрый идиот, чем скупой гений.
— Через два часа картина будет у вас на квартире! — воскликнул Потемкин.
— Доказательство, что вы и не идиот, и не скупы. Вас бы я могла любить!
— Но не долее, чем три месяца?
— Признаться — да! Я больше всего на свете люблю разнообразие. Вечно видеть около себя одного и того же человека — Господи, да этого достаточно, чтобы получить мигрень и зубную боль!
— Так вот что: давайте условно заключим контракт на три месяца.
— Условно? Ну а потом?
— А потом мы можем продолжить его на тот же срок, если только вы, разумеется, не воспротивитесь этому!
— По рукам! — с комической серьезностью воскликнула шаловливая дива.
Приезжайте ко мне ужинать сегодня вечером, и мы переговорим о деталях нашего контракта.
— К сожалению, ваша светлость, это совершенно невозможно.
— Но почему?
— Потому что сегодня вечером французский посол маркиз де Жюинье, ужинает у меня.
— В таком случае разрешите приехать и мне к вам!
— О, нет, я не люблю никакого совместительства. Да и к чему? Нет, нет, завтра после театра.
— Я буду ждать вас!
— Я приеду, — пообещала Габриелли.
Катарина сдержала свое обещание. С того времени она стала признанной возлюбленной светлейшего. «Примадонна ассолюта» получила в подарок великолепно обставленный дом, и, кроме того, Потемкин давал ей пять тысяч рублей в месяц на булавки.
Когда императрица Екатерина узнала о заключенном контракте, она сказала своей камер-фрау Протасовой:
— Я охотно прощаю Григорию эту безвкусицу. И знаешь почему? Потому что ее случайно тоже зовут Екатериной. Но мой вероломный Геркулес пресытится этой стрекозой меньше чем в три месяца, и сам будет просить меня, чтобы я отказала ей от службы. Я хорошо знаю этого гиганта: он может забавляться с карликами, но любить их — никогда. Позови-ка мне Зава- довского!
Петр Васильевич Завадовский — по происхождению хохол — отличился в первую турецкую войну «штатскими заслугами» — ему, например, принадлежала редакция Кучук-Кайнарджийского договора, Тем не менее ему никогда бы не взлететь так высоко, если бы не Потемкин.
Случилось, что Завадовский попал на глаза светлейшему в тот самый критический момент, когда, ухаживая за красавицей-полькой графиней Оржицкой, Потемкин не мог посвящать особенно много времени императрице Екатерине, а та в свою очередь была в это время особенно требовательной. Окинув внимательным взглядом широкоплечего молодого человека, Потемкин послал Завадовского с записочкой к государыне. На другой день двор узнал, что в России одним фаворитом стало больше.
Посылая Завадовского, Потемкин предполагал, что тот привлечет к себе только мимолетный каприз императрицы. Но на этот раз он просчитался — прошел целый год, а Завадовский продолжал оставаться в милости. Когда же молодой человек раза два воспользовался своим влиянием вопреки интересам светлейшего, то Потемкин серьезно задумался о том, как бы устранить им самим взращенное зло. Впрочем теперь, слишком поглощенный своей новой пассией Габриелли, всесильный временщик решил отложить козни до более удобного времени.
Завадовский, вошедший в кабинет по зову императрицы, почтительно подошел и склонился на колени у ее ног.
— Петр, — сказала государыня, поглаживая его по голове, — у меня имеется поручение для тебя. Садись в экипаж и сейчас же поезжай к синьоре Габриелли. Возьми вот там, на столике, янтарную коробочку с бриллиантовой брошью внутри и передай ее певице. Скажи, что я посылаю ей этот подарок потому, что узнала, что несколько дней тому назад она стала подругой моего друга Потемкина. Я не хочу, чтобы могли подумать, будто я способна ревновать своих друзей к продажным комедианткам. Так вот, передай ей этот ящичек и пригласи от моего имени на концерт.
Завадовский с недовольным лицом взял ящичек и отправился к диве.
Новобрачный, великий князь Павел Петрович, который так же не мог примириться с бегством любимого пажа, как Потемкин не мог забыть покойную Бодену, по возвращении в Петербург приказал взяться за энергичный розыск Осипа. Прошло два месяца; несколько сыщиков, в надежде получить крупную награду, обещанную великим князем за разыскание пропавшего, напрягали все усилия, чтобы найти хотя бы его след, но все их поиски оставались безрезультатными.
Павел Петрович был совершенно безутешен. Несмотря на то, что молодая супруга с каждым днем все больше и больше пленяла его, он не мог примириться с отсутствием Осипа, которого ему крайне не хватало.
— Салтыков, — сказал однажды великий князь своему обер-гофмейстеру, — я дал бы отрубить себе левую руку, если бы мог благодаря этому узнать, что заставило Осипа бежать из Риги и где он скрывается.
— Ваше высочество, — ответил Салтыков, — надеюсь, что мы обойдемся и без таких тяжелых жертв. По случаю вашего бракосочетания некоторым преступникам дана амнистия. В числе амнистированных оказался один из ловчайших шпионов прошлого царствования, сосланный на каторжные работы за мошеннические проделки. Отъявленный негодяй, но в сыскном деле ему нет равных. В начале этого царствования он был наперсником Орлова и делал для него просто чудеса. Свищ — так зовут этого человека — приглашен мною, чтобы специально взять в свои руки розыск беглеца.
— Будем надеяться, что он найдет затерянный след. Да, вот еще что. Державин вернулся?
— Вчера вечером.
— Удалось ему повидать Нелидову?
— И повидать, и поговорить.
— Как теперь с нею обходятся?
— Немного лучше, чем прежде. Новоназначенный комендант разрешил ей свет и чтение; кроме того, ей разрешают гулять в сопровождении офицера. Разумеется, несмотря ни на что, она...
— Страстно стремится на свободу? Еще бы. Моя мать — подлинный деспот! Она готова ненавидеть и преследовать каждого, кто любит меня. За то, что Нелидова пожалела меня, ей приходится томиться в тюрьме... Ну разве это не ужасно, разве это не чудовищно?
Салтыков, который был поставлен в очень неловкое положение таким вопросом, вместо ответа удовольствовался неопределенным пожиманием плеч.
Но великий князь и не ждал его ответа, а продолжал спрашивать далее:
— Надежда не послала мне с Державиным поклона или привета?
— Нет, ваше высочество. Судя по сообщению Державина, Нелидова ненавидит теперь вас, ваше высочество, с такой же страстью, с какой прежде любила.
— Ненавидит меня? Но за что же?
— За то, что вы, ваше высочество, не предприняли ни одного шага для ее освобождения. Державин, с которым она говорила без всякого стеснения, не решился передать мне точные слова Нелидовой, но смысл был тот, что вам, ваше высочество, просто удобнее держать ее под замком. Кроме того, недавно на нее нагрянула новая беда: императрица предложила ей на выбор или просидеть в крепости до смерти, или выйти замуж за жениха, которого ей всемилостивейше сватает ее величество.
— Кто это такой?
— Он служит в семеновском полку... кузнецом...
— Что за чудовищное издевательство! Возлюбленную своего сына государыня хочет выдать замуж за кузнеца! Нет, этого оскорбления я ей никогда не прощу!
— Почтительнейше попрошу вас, ваше высочество, не говорить так громко; ведь у нас во дворце все стены имеют уши!
— А пусть себе слушает, сколько хочет; пусть мать узнает, как я ненавижу ее за все ее издевательства и притеснения! Да, ненавижу, ненавижу еще больше с тех пор, как за границей мне порассказали о смерти моего отца... Я только теперь понял смысл фразы, которую сказал однажды Орлов и о которой было много толков при дворе. Когда он начал впадать в немилость, он засел в своих комнатах и упорно не показывался на глаза. Мать послала к нему врача узнать о здоровье. Тогда Орлов выгнал врача вон, крикнув при массе свидетелей: «Уж не собираешься ли ты угостить меня для здоровья тем вином, которое подали покойному императору Петру III незадолго до его смерти?» Помнишь, как Орлов неистовствовал, чуть ли не оскорбляя мать, а с ним церемонились, за ним ухаживали, его уговаривали. .. Конечно, когда у человека в руках такая страшная тайна...
— Ваше высочество!..
— Да, да, мать незаконно носит русскую корону. Эта корона моя, она принадлежит мне по праву...
— Ваше высочество, вы говорите на свою погибель...
— Я ничего не боюсь! А если мать будет продолжать все и всегда делать мне наперекор, я покажу ей, как нелюбимый сын может отомстить за гибель отца!
— Ваше высочество, осмелюсь доложить вам, что я по временам страдаю болезненной глухотой, так что не мог расслышать ни слова из того, что вы изволили милостиво рассказывать мне.
Великий князь прошелся несколько раз по комнате, вытер пот, обильно выступивший на лбу, затем подошел к Салтыкову и, сердечно протягивая ему руку, произнес:
— Ты славный, порядочный человек. Я знаю, что ты искренне, хорошо относишься ко мне, поэтому я так и дорожу тобой. Ты прав, милый Салтыков. Чрезмерная горячность опять увлекла меня за границы благоразумия. Что пользы в этих выкриках, в этом детском вздоре? Все равно, что бы я ни говорил, я никогда не переступлю долга верноподданного... Пусть в прошлом зловещая тень преступления осенила царский венец — прошлое кануло в вечность, мертвецы мирно спят в могиле. Их не вернешь к жизни. Так к чему же пачкать багрянец царской порфиры новыми пятнами? Мне трудно бывает молча переносить обиды, и слова гнева вырываются у меня из уст. Но это только слова, Салтыков... слова, которые надо забыть!
— Клянусь вам, ваше высочество, что я нем как могила!
Салтыков торжественно поднял руку вверх. Великий князь обнял его и, взяв со стола маленький футляр, отправился к своей молодой супруге.
— Ваше высочество, — с ласковой улыбкой сказал он ей, — я принес вам кое-что в подарок!
— Что именно, милый Павел?
— А вот отгадай, Маша, отгадай, а то унесу обратно!
— Ну зачем ты меня дразнишь?
— Ну-ну, так и быть, покажу! А то маленькая Маша заплачет, маленькая Маша закапризничает, станет бякой. На, открой сама.
Великая княгиня, смеясь, открыла футляр и вскрикнула, словно не веря глазам. 126
— Но ведь это... это...
— Это миниатюрный портрет твоей матери, по которой ты так скучаешь. Я только что получил его из Штутгарта.
— Боже, как ты мил! — воскликнула Мария Федоровна, прижимая к губам портрет матери. — Как ты внимателен ко мне! Эх, если бы знали все, какое у тебя золотое сердце! Сколько неправды связывают с твоим именем, сколько клевещут на тебя, бедный мой!
— Дорогая моя, — сказал великий князь, подойдя к супруге и ласково положив ей на плечо руку. — Я очень рад, что оказался далеко не таким чудовищем, каким меня представляли тебе... Что же, такова наша судьба, милая! Наши недостатки, наши маленькие пороки у всех на виду, а вот наших страданий, нашего несчастья, нашего горя... этого никто не видит.
Павел Петрович поник головой и подумал... об Осипе.
— Я уже давно заметила, что тебя что-то терзает, — сказала Мария Федоровна, вставая и нежно прижимаясь к мужу. — Почему ты никогда не поделишься со мной своим горем? Ведь его легче нести, когда оно разделено... Павел, ты можешь подумать, что мои слова — притворство. Ты знаешь, что я любила другого, надеялась на совсем другое счастье... Это были не девичьи грезы, а серьезное, глубокое чувство. Но, Павел, большая перемена произошла в моем сердце. Сначала первым толчком для меня было глубокое разочарование в женихе. Почему он так легко, без всякого сопротивления, даже без попытки к нему, отказался от меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44


А-П

П-Я