Пошли загорать под молодыми сосенками. Жарились на солнце, разгорячились, и сапожник решил освежиться в озере. Ребята за ним. Сапожник не обращал внимания на уговоры жены, не боялся сторожа. И никто их не задержал, никакого протокола не составили.
Долго не раздумывая, Аннес побежал в воду и ос« тановился, только когда вода дошла ему до груди.
— Дно — что надо, вода чистая, чего же ты не идешь? — крикнул он Тийе и погрузился в волны. Волн, собственно, почти не было, на озере только мерцала рябь, но Аннес выдумал и волны.
Метров десять Аннес проплыл под водой, потом вынырнул. Он не был хорошим пловцом. Сейчас он изо всех сил старался вскидывать руки высоко над головой, по-матросски. Ему казалось, будто он продвигается быстро, он все больше увлекался. Но скоро утомился и стал на ноги, причем даже немножко испугался — действительно ли пальцы достают до дна. Он еще раз позвал Тийю в воду.
Тийя не пошла.
Аннесу стало досадно.
Будь он искусным пловцом, как Рихи, который сейчас сидит в тюрьме (Рихи проплывает от Рыбачьей пристани до Старой Батареи и обратно), Аннес заплыл бы далеко-далеко. На середину озера или даже на тот берег. Что бы подумала Тийя, если б он так сделал? Не барахтался бы у берега, где ноги достают до дна, а оказался посреди озера? Боялась бы Тийя, что он утонет? И если бы он правда утонул, горевала бы? Плакала бы? Аннесу почему-то очень хотелось, чтобы Тийя плакала. Хоть немножечко, хоть одну слезинку уронила бы, но чтоб заплакала.
Воображение Аннеса разыгралось. Он уже чувствовал, как скользит в волнах на середине озера. Под ним десять метров воды, ведь в Юлемисте глубина добрых десять метров. Он плывет сильными саженками и ни капельки не устает. А если и устает, ложится на спину и переводит дух. Волны колышут его вверх и вниз, он отдыхает. Тийя там, на берегу, волнуется и жалеет, что не поплыла с ним вместе. Вскоре Тийя теряет его из виду, вот она уже начинает сильно нервничать. А он все плывет и плывет. Наконец достигает противоположного берега, но Тийя этого не видит: ширина озера три километра или даже больше. Тийя уже боится самого худшего, она не знает, что делать, она в большом горе. Она даже не замечает сторожа, а тот подходит и спрашивает — почему девочка стоит на берегу и плачет?
— Аннес! Аннес! Его кто-то окликнул?
— Ан-нес! Вы-хо-ди!
Это голос Тийи. И ее голос вернул Аннеса к действительности. Он уже не скользил, как рыба, над темными глубинами, а покачивался на мелководье, где вода доходила только до груди или до подбородка.
— Сторож идет! Сто-о-рож!
Аннес слышал каждое слово Тийи, он ведь плескался не бог весть как далеко от берега, почему же ему было не слышать. Но делал вид, будто не слышит или не понимает. Он не верил Тийе, она просто дразнит. Надоело ждать, вот и пугает попусту. Девчонки всегда так. И, желая показать, что не поддастся на обман, Аннес нырнул. Он постарается пробыть под водой как можно дольше. Человек может жить без дыхания три минуты, он, Аннес, должен выдержать по крайней мере две. Испугается ли Тийя, если он так долго не покажется? Или не испугается?
Мысли Аннеса вертелись только вокруг Тийи.
Прошла уже минута?
Он не смог дольше пробыть под водой, просто-напросто не выдержал. Озеро как будто вытолкнуло его наверх. Аннес встал на ноги, отфыркиваясь, и посмотрел туда, где только что стояла Тийя.
Он никого не увидел. На берегу было пусто.
Куда девалась Тийя?
Наконец он заметил девочку — ее платье мелькало между соснами на гребне первой дюны. Тийя бежала. Тийя бежала со всех ног, удаляясь от озера. Так удирает человек, за которым гонятся.
Что это значит?
Неужели и вправду сторож?
Аннес испугался. Он устремился к берегу. То плыл, то бежал. В воде бежать трудно, не бежишь, а бредешь, выбиваясь из сил, в воде бежать просто невозможно. Словно кто-то держит за ноги. Но и вплавь Аннес двигался не так быстро, как хотел бы. Берег казался ему страшно далеким. Хотя бы выбраться на сушу раньше, чем появится сторож! Между соснами старик его уже не поймает.
Аннес почему-то считал, что сторож — старик.
А вдруг сторож уже здесь? Спрятался и выжидает момент, чтобы схватить его?
Слава богу, наконец-то выбрался на мелкое место, словно освободился от пут. Теперь он пустился к берегу длинными прыжками, высоко взметывая брызги. Еще пять-шесть шагов, и Аннес почувствовал под ногами сухую землю. Он напряг все силы, стремясь поскорее скрыться за деревьями. В то же время зорко осматривался, чтобы мгновенно вильнуть в сторону, если кто-нибудь вздумает на него наброситься.
Аннес не побежал прямо в гору. Нет, он избрал новую дорогу. Сильно отклонился в сторону зданий водопровода и только потом повернул к спасительным деревьям. Но и тут не искал ближних тропинок, а петлял, как лиса: если сторож за ним гонится, нельзя показывать ему дорогу к тому склону холма, куда убежала Тийя и где расположилась вся их компания.
Аннес не решился остановиться, пока не миновал вторую дюну. Только тут он перевел дух, оставаясь в то же время начеку. Из-за кудрявой сосенки, похожей на куст, он осмотрелся: досадно будет попасться сейчас, когда он уже почти спасен. Он не обнаружил ничего подозрительного. Сказал себе, что выиграл эту игру, и уже кратчайшей дорогой направился в гору. Тревога его улеглась, он даже почувствовал гордость — вот ведь не попался же! Другой парень совсем бы голову потерял, какой-нибудь другой парень, но не он. Это и Тийя, наверно, поймет.
И вдруг Аннес застыл на месте. Он вспомнил, что забыл на берегу свою одежду.
Так паршиво Аннес давно себя не чувствовал.
«Загордился — носом в землю зарылся».
Пословицы не помогают. Ну и дал маху!
Будь у него дома полный шкаф одежды, Аннес плюнул бы на свою рубашку и штаны. Не из страха перед сторожем, а от досады на самого себя. Зачем он струсил и опрометью кинулся бежать? Что скажет Тийя, когда он явится в мокрых трусах? И кто может вытерпеть насмешки, которые теперь на него посыплются? Он вынужден предстать перед ребятами голяком, не совсем, правда, голяком, но положение идиотское — одежды ему не видать как своих ушей. Сторож наверняка унес ее с собой. Или дежурит там, около его штанов. Надеется, что эти тряпки приведут преступника (а тот, кто загрязняет воду в озере,— преступник!) обратно на место преступления. Нагишом домой не потопаешь. Человек в трусах сейчас же привлечет внимание на улицах, первый попавшийся полицейский его заграбастает. Фараонам больше и делать нечего, они за аресты жалованье получают
Хотя Аннес был уверен, что не найдет на берегу своей одежды, он все же пошел обратно. Он все равно должен поискать свои штаны и рубашку, иначе он не может. Не может.
Назло самому себе он отказался от всяких предосторожностей. Наметил на глаз самую короткую дорогу и поплелся, даже не глядя по сторонам, вниз, к берегу. Он не обращал внимания на сучья, коловшие ему ноги, на ветки сосен, царапавшие бока и руки.
Аннес рассчитал неправильно и попал на совсем другой участок берега. Окончательно потерял ориентировку и потратил немало времени, пока разыскал знакомый уголок озера. Случилось именно то, чего Аннес боялся: он не нашел своей одежды. Ни синих штанов из чертовой кожи, ни ситцевой рубашки в голубую полоску. Их просто больше не существовало. На песке Аннес увидел только следы своих и Тийиных ног, а одежек не было.
Кроме этих следов, Аннес обнаружил еще и другие — они шли со стороны леса и тянулись дальше вдоль берега. Это были следы ног взрослого человека и, очевидно, принадлежали сторожу. Ступня Аннеса свободно помещалась в чужой след, да еще и оставалось дюйма два. Сторож, наверно, здоровенный дядька, если носит такие огромные сапоги. И злой. Более добродушный не утащил бы одежду.
Перед тем как покинуть берег, Аннес еще раз выкупался. В отместку сторожу, забравшему его барахлишко. И чтобы доказать Тийе и остальным, что для него, Аннеса, остаться без рубашки и штанов — ерунда, что он не боится ни сторожа, ни какого черта, что он — мужчина, которому на все наплевать. Выйдя из воды, он пустился бегом, чтобы явиться к ребятам с еще влажными волосами и'в мокрых трусах. О том, что его ждет дома, Аннес не думал. Он не имел обыкновения растягивать неприятные минуты, думая о них заранее, чему быть, того не миновать. Сегодня он так легко не отделается — это верно, как «аминь» в церкви.
Так, в мокрых трусах, с мокрыми волосами, и прибыл Аннес на место.
Однако на склоне песчаного холма царила тишина. Внизу, в луже на дне карьера, пацанята пускали кораблики, а больше не видно было ни души. Видимо, компания ушла. Его бросили. Даже Тийя не подождала. Никого не интересовала его участь. Никого.
Аннес не хотел признать себя покинутым. Он заставил себя бегать с одного холма на другой: в старом карьере была уйма всяких уголков и поворотов, и он все надеялся, что мальчишки где-нибудь дурачатся. Ну не могли же они уйти домой без него. Никогда так не делалось. Никогда. Всегда друг друга ждали. И беспокоились, если что-то было не в порядке. Неужели Тиия ничего не сказала ребятам? Они должны были пойти его разыскивать, а не смываться.
В конце концов, усталый и подавленный, он очутился на той же дюне, на которой они обосновались сегодня утром. Это было красивое место, с особенно чистым, белым песком и высоким крутым склоном. Внизу виднелась самая большая и глубокая яма, наполненная водой и напоминающая маленькое озеро. Вода здесь была такая же прозрачная, как в Юлемисте.
Аннес лег на песок и повернулся к солнцу. Он заметил, что солнце уже описало в небе большую дугу. Раньше оно светило со стороны озера, теперь сильно склонилось вправо. Сейчас было, наверное, часа четыре или пять.
Аннесу лень было встать и определить время, измерив длину собственной тени. Он умел это делать и обычно ошибался лишь на какие-нибудь полчаса. А вставать не хотелось потому, что он чувствовал себя разбитым. Человеком, потерпевшим поражение.
Он начал вяло строить планы — как ему идти домой. Какой дорогой? Вначале — риска никакого. До узкоколейки все просто. Здесь на песчаных холмах и пустошах людей встречаешь редко, никто из прохожих не обратит на него особого внимания. Подумают — загорает человек, и все. До Пярнуского шоссе можно шагать спокойно. И даже дальше. По Пярнускому шоссе он, конечно, шествовать не будет, а пойдет по линии железной дороги и через покосы. В конце концов, и до Луговой улицы — ничего страшного. По сенокосам и огородам не обязательно ходить в наглухо застегнутом пиджаке. Хуже будет обстоять дело за Лютеровской канавой, когда он дойдет до первых домов. Счастье еще, что они не живут в центре города, прямо-таки счастье. Будь он помоложе хоть на два-три года, никакой беды не было бы. Пацан — и все, ходи хоть совсем без штанов. А сейчас он ростом почти с отца, сейчас засмеют.
Карапузам, пускавшим кораблики, это занятие надоело, и они ушли.
Аннес остался на склоне дюны совсем один.
Надо идти, подумал он.
Но продолжал лежать. Им овладело странное безразличие. Он и раньше иногда испытывал такую вялость. Бывало, решит сделать то или другое, но и с места не двинется, сидит понуро, в каком-то каменном оцепенении. Он точно и не хозяин самому себе. Его мысль и его тело как бы разобщены. Тело не повинуется воле. А мысли — будто и не его, а чьи-то чужие, будто его и не касаются. Он словно и существует, и словно нет его...
Порой Аннесу казалось, что он когда-нибудь сойдет с ума.
Аппес не слышал приближающихся шагов, не заметил, что к нему кто-то подошел,— настолько он был далек от всего окружающего. Он не видел, как появилась Тийя, не видел радости, сверкнувшей в ее глазах.
Только когда Тийя спросила, не стукнул ли его кто по голове, Аннес как будто очнулся от сна. Но теперь глаза у Тийи уже были обыкновенные — они смотрели чуть насмешливо, чуть дружески, чуть высокомерно. И все-таки даже такая Тийя мгновенно изменила все вокруг. Аннесу сразу стало легко, совсем легко, прямо невероятно легко. Солнце засияло ярче, дюны засверкали. Аннеса охватило удивительное чувство. Он не просто радовался тому, что его все-таки ждали и что ждала именно Тийя, нет, это чувство было гораздо сильнее. В душе Аннеса словно зазвенели чудесные напевы. Вот как необычно подействовало на него открытие, что Тийя никуда не ушла, что она тут, стоит около него.
— Куда ты пропал? — спросила Тийя,
Аннес, в душе которого все еще звучала музыка, вскочил на ноги и крикнул почти ликующе!
— А сторож мои манатки упер!
Девочка онемела от удивления. Во всяком случае, так понял Аннес ее молчание и оторопелый вид и начал с жаром рассказывать, что с ним случилось. Он вошел в азарт, его вдохновляло изумление, с которым Тийя его слушала, фантазия его воспламенилась. Он утверждал, что еле-еле вырвался из когтей сторожа. Некогда было даже захватить штаны и рубашку, он все время ощущал у себя на затылке палящее дыхание сторожа, этой гориллы! Позже, когда преследователь устал и с бранью побрел прочь, он, Аннес, снова сбегал к озеру, но было уже поздно: сторож утащил одежду.
— Сторож за тобой гнался?
— Я, как только вышел из воды, почувствовал, что кто-то кинулся за мной вдогонку.— Слова Аннеса вполне отвечали истине, он действительно это чувствовал.
— Сторож был молодой или старый?
— Старый. Лет сорока.— Аннес помолчал в раздумье и добавил:—Может, я и ошибаюсь. Я ведь сразу удрал.
.— Высокий он или низенький?
— Огромный! Ноги ужас какие длинные. Удирать было трудно.
— Бранился?
— Ругался — страх! Только и слышно было — дьявол, мерзавец! Грозился отправить в полицию. Будь земля потверже, догнал бы меня. Старый человек тяжелее, больше увязает в песке. Да еще в сапогах. Это меня и спасло.
— Тебе страшно было?
— Вначале — да. Даже очень. А когда он начал отставать, стало смешно. Знаешь, я потом еще раз ходил на озеро купаться.
— Не ври!
— Честное слово. Чего я буду врать.
Аннес выдержал взгляд Тийи, не отводя глаз. Он ведь ходил второй раз купаться. Ходил.
— Врешь! У тебя изо рта прямо дым валит.
Такая у Тийи была манера выражать недоверие к чьим-либо словам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25