А ваш голубой город,— что ж? — не вы первый, не вы последний... О нем мечтал еще Корбюзье — самый великий и самый нелюбимый архитектор века. Да, совершенно верно, проект комплекса Лиги Наций в Женеве, жилой дом в Марселе, Чандигарх в Пенджабе — знание этого, простите, пожалуйста, делает честь вам, ибо в настоящее время даже мальчики и девочки, оканчивающие соответствующие институты, не знают конкретно, что же спроектировал гениальный француз... Вернемся, однако, к нашим баракам, простите за банальный каламбур. Тут дело не во мне. Милешкин — рядовой зодчий — тут ни при чем. Чтобы построить прекрасное здание, мало иметь талантливого архитектора, надо еще иметь талантливого строителя. Но и этого мало. Нужен еще и талантливый заказчик. Вы знаете, кто сказал это? Нет, не я. Это сказал Мартирос Сарьян. Мы же с вами реалисты, товарищ Базанов. Архитектор нынче не очень-то и нужен. Нужен контролер за типовым строительством, осуществляемым индустриальными методами. И лично я вполне согласен с уготованной мне подобной ролью.
— Но макет вашего первого микрорайона? Это что же, фикция, карамелька в дорогой обертке? — спросил Глеб.
— Почему же? Я и мои коллеги старались. Нам за это деньги ежемесячно платят. Да, дорогой товарищ Базанов, как бы хороши и пристойны ни были наши макеты и наши генпланы, как только они попадают
в огненную печь нашей стройиндустрии — все летит в голубое небо через высокую трубу.
— Дело архитекторов следить за тем, чтобы их проекты...
Милешкин перебил Базанова:
— Все может милиция. Пожарники тоже могут все. Госавтоинспекция — много. Даже котлонадзор имеет право запрещать. И только архитектурный надзор практически не обладает никакими правами, никто с ним не считается и даже всерьез не принимает.
— Я обещаю вам полную поддержку.
— Ах, товарищ Базанов, товарищ Базанов! Спасибо на добром слове, конечно, но у вас будет столько других дел и других проблем! И когда у вашего кабинета выстроится очередь работяг с женами и грудными детьми, которым сегодня переночевать будет негде, вы, поверьте, с радостью отдадите им ключи от любого барака, не дожидаясь, пока закончится возведение прекрасного палаццо.
— Кое в чем вы правы, к сожалению, — сказал Базанов. — Но раз уж вы так любите ссылаться на авторитеты, позвольте и мне процитировать высказывание известного архитектора Фрэнка Ллойда Райта, построившего около полутысячи зданий. Так что он не только говорил, но и строил. «Мы, архитекторы, делаем дома, а дома делают людей», — сказал Райт. И разве в его словах не заключен глубокий смысл вашей работы, товарищ Милешкин? Архитектура призвана творить нравственные человеческие нормы. Город призван воздействовать на жителей — нравственно, воспитывать в них культуру, чувство товарищества. Так я понимаю.
— Правильно понимаете, товарищ Базанов. Но ведь это лишь теория, правильные идеи. Идеи! А на практике?
— Значит, вы говорите одно, а делаете другое?
— А вы?
— Я говорю, что думаю, и делаю то, что говорю.
— Простите, я в это не очень верю.
— Дело ваше. Впрочем, у вас, надеюсь, еще будет возможность убедиться в этом.
— Вы о городе?
— И о городе.
— Не все, как вы увидите, зависит от нас... Но я готов признавать свои ошибки. Правда, не так уж и часто мы с вами будем видеться, товарищ Базанов, к моему, поверьте, искреннему сожалению,— вы интересный собеседник, и с вами было весьма приятно скрестить, фигурально так сказать, свою шпагу.
— Знаете, я никогда не предполагал, что мне придется убеждать специалиста в том, в чем, казалось бы, он должен был убеждать меня. Не понимаю в таком случае, почему вы оказались здесь?
И тут вдруг Милешкин почему-то испугался. Испугался как-то сразу. И не мог скрыть этого, даже и не попытался. Тихо пришепетывая и вертя головой, он принялся объяснять, что их беседа носила сугубо личный характер, характер свободного обмена мыслями, он выражал лишь свои, частные взгляды, его никто не уполномочивал на подобные высказывания, хотя он и является лицом официальным в данной обстановке — официальным представителем проектного института, командированным на место будущего строительства... Речь Милешкина становилась бессвязной, слова он произносил жалкие, тусклые, унылым голосом — пока окончательно не скис и не замолчал. Ничто не напоминало самоуверенного и циничного специалиста, который начинал час назад беседу с Базановым. Глеб не мог понять, чем вызвана эта странная метаморфоза: он ведь не пугал Алексея Алексеевича, не грозил ему, не обещал пожаловаться «куда следует». Впрочем, вдаваться в психологию человека, сидевшего перед ним, Базанову не хотелось. Этот человек был неприятен ему.
Незаметно накатило лето — так всегда бывает в Азии. И шло лето жаркое. О коротких весенних дождях все уже давно забыли. Цветы сгорели враз, разнотравье высохло. Все вокруг было окрашено серо-желтым и желтым унылым цветом.
И, как предсказывали, проблемой номер один на стройке сразу стала вода. Она заслонила все остальные проблемы. Воду отпускали только самым важным объектам по строгой норме.
...Радиотелеграмма Богина догнала Базаиова у изыскателей на трассе будущего водовода, который должен был, протянувшись более чем на двести километров, дать стройке воду из Карадарьи. Богин срочно вызывал парторга в Солнечный.
Глеб двое суток почти без остановок добирался до дому - еще довольно быстро! - и, в пыли, небритый, с потрескавшимися от солнца губами, вошел в кабинет к Богину.
- Что стряслось, Степан? - спросил он, глядя на осунувшееся лицо начальника строительства, на заострившийся подбородок и запавшие и словно потухшие глаза.
- Воды нет, - ответил тот. - Зарез. Поедем воду выбивать. Не достанем воду — все к черту! Через сколько можешь быть готовым?
- Через час.
- Устал?
- Неважно.
- Отлично! Через два часа вылетим. Придется за воду, драться и на все педали жать. Ты ведь человек, можно сказать, местный - все ходы-выходы знаешь! - И пошутил грустно: - Ходов-то много, а выход у нас один. Что скажешь?
- А что говорить? Едем.
- Жду...
Они прилетели в столицу республики и с ходу пробились к министру водного хозяйства. Принял их министр приветливо, слушал внимательно - ни один мускул, ни одна морщинка на лице не дрогнули.
А Богин по большому счету разговор повел: золото, комбинат, город, всесоюзная стройка, всесоюзная забота.
- Не дадите воды, придется консервировать строительство, — так закончил свою речь Богин.
- Сколько воды требуется? - поинтересовался министр.
- Литров сто в секунду на летнее время, никак не меньше.
«С запросом, — мелькнула мысль у Базанова. — Много воды просит».
И действительно, погрустнел министр, головой покачал :
— Весна плохая была. Дождей мало, солнца совсем мало. Ледники в горах таяли плохо. Лето жаркое. Воды совсем мало, оказывается, товарищи.
— Ладно! — поспешно согласился Богин. — Пусть будет семьдесят литров.
— У вас золото, у меня вода, она дороже золота,— сказал министр. — Каждую каплю в республике считаем, на учет берем. Что будет, если на полив хлопчатника не хватит? — и сам себе ответил: — Урожай плохой будет, низкий будет — голову мне оторвут. А вы торгуетесь — сто литров, семьдесят литров, авторитетом союзной стройки козыряете. Разве можно так? Разве я мираб — своей водой торгую?
— До свидания, — решительно встал Богин.
— Желаю вам успехов, товарищи,— ответил министр.
...Вышли Богин с Базановым грустные: осечка получилась.
— Перестраховщик,— пробормотал Богин. Злой, как бес, желваки на скулах перекатываются — от бессилия. Таким его Глеб еще не видел.
— Зря ты осуждаешь его. Он за будущий урожай хлопка действительно головой отвечает, — заметил Глеб.
— А-а! Ты не осуждаешь ?! — взорвался Богин. — Тогда, парторг, твоя очередь! Погляжу, как ты за интересы стройки болеешь. Иди, действуй! Иди в ЦК — выше некуда. Пусть решают: быть нам или не быть. Только надо, чтоб «быть», и ты давай стой насмерть!
— Пойдем вместе, — предложил Глеб. Богин отмахнулся:
— Я в Совмин, может, там помогут.
Глеб пошел в ЦК, в отдел промышленности. Сказал заведующему отделом:
— Вы меня назначили, вы мне и помогайте. Тот его спрашивает:
— А Богин где?
— На Совмин давит.
— Это факт, — подтверждает один из инструкторов отдела. — Видел его утром. Как страус, по коридорам из кабинета в кабинет носится.
— Разделение труда, значит, — усмехнулся завотделом. — Это хорошо...
На следующий день в ЦК совещание. Собрали всех заинтересованных лиц, точные расчеты запросили из Солнечного, все возможности взвесили и приняли решение — отпустить стройке воду через областное управление водного хозяйства, через магистральный канал ближайшего к Дустлику совхоза — но... пятьдесят литров в секунду Ни грамма больше.
Победа, конечно Быть, значит, стройке, расти, хоть и предстоит незапланированная, трудоемкая и поистине авральная работа — проложить путь воде по трубам от полей совхоза до разъезда Дустлик — Солнечный.
Все силы и вся необходимая техника были брошены Богиным на трубопровод. И пока директива из столицы республики через область к директору совхоза попала, трубопровод уже присоединили к насосу у магистрального капала.
Присоединились. Стали ждать воду. День, два, три. А воды ист. Понеслись телефонограммы по цепочке. Министерство водного хозяйства подтверждает: распоряжение области спущено. Область кивает на район. Районные боги воды клянутся, что вышестоящий, приказ своевременно передан директору совхоза. А воды нет! Из труб и не каплет. Какие уж тут пятьдесят литров в секунду!..
Богин в ярости. Приказывает оседлать «газик». И мчатся они с Базановым в совхоз. Их встречает директор. Тучный, важный, флегматичный, в полувоенном костюме, каким и положено быть раису, председателю, сельскому начальнику в Средней Азии. Слушает вполуха и всем своим видом показывает, что вода — лишь одна из сотни его высоких дел и трудных обязанностей. Богин сбивает с него спесь всего одной фразой:
— Послушайте, директор, а не надоело ли вам тут работать?
Раис меняется на глазах. Становится подвижным и улыбчивым. Щеки его словно опадают. Он вызывает своего заместителя: где вода? Тот докладывает, что вода строителям отпускается ежедневно в положенной норме.
— Где ж она ?! — ярится Богин. — Хватит говорить, поехали по трассе! — и на улицу. Все за ним.
Два «газика» двигаются вдоль магистрального канала.
— Стойте! — приказывает Базанов шоферу. И к Бо-гину: — Смотри, Степан, задвижки у отводящих арыков подняты. Уходит наша водичка.
Дальше такая же картина. Уплывает бесхозная водичка, разбирает, видно, ее всяк, кому не лень: кто на полив своего приусадебного участка, кто «про запас», кто хауз, водоем значит, спешит наполнить, под душем побрызгаться, а кто и так просто — для прохлады водичку вокруг дома гоняет.
Белый стал Богин. А раис словно кровью налился, испугался, засуетился. Все задвижки сам позакрывал, принялся Богина и Базанова успокаивать. Говорит:
— Есть у нас несознательные люди. Воду они беречь не привыкли, выходит. Очень крупно говорить с ними буду? ругаться буду, но порядок будет и вода для стройки будет. Возвращайтесь, дорогие товарищи. Ждите. И простите нас: недосмотр вышел. Все ошибки учтем, а на кого следует, и строгое взыскание наложим.
И действительно — пошла вода. Но недолго, всего сутки, и опять — нет ее. Послали из Солнечного диспетчера для проверки ситуации. Возвращается, докладывает :
— Опять все задвижки подняты. Хоть часовых ставь!
Богин прямо взревел, стал носиться по кабинету, рвался, как упавший конь в постромках, грозился ехать в ЦК жаловаться.
— Постой из пушек по воробьям палить, — сказал ему Базанов. — Я еще раз в совхоз съезжу. Только теперь один, без тебя. Кричишь очень...
Собрали в совхозе общее собрание. Глеб выступил с рассказом о стройке, о золоте, которое даст стране комбинат, и только в самом конце — о воде. Объяснил что к чему. Оказалось, никто и не знал, куда воду от них насосы должны перекачивать, для каких надобностей. Люди ведь понимают, когда им объясняют. Пошла вода, и, хоть паек был невелик, голод, можно сказать, кончился...
Богин, которому всезнающий Прокопенко рассказал о совхозном собрании, заметил, что он и не ждал иного результата, убедился — этот бывший геолог умеет разговаривать с людьми, и хотя, по его мнению, проще было
как следует взгреть директора совхоза, он даже доволен, что руководители стройки действуют в одних целях разными методами. И в тот же вечер, встретив Базанова возле управления, не удержался и пошутил:
— А ты, брат, златоуст, оказывается. Вот уж не подозревал! Шутка ли! Одной беседой банду хапуг усмирил, комиссар. Учтем на будущее! — В тот момент у начальника строительства было благодушное настроение.
Базанов смолчал: плохо себя чувствовал, устал. Велика была нагрузка — поездка в совхоз, выступление, адская жара. Где уж тут думать о «щадящем режиме», которому так подробно обучал его в ташкентской больнице доктор Лев Михайлович Воловик! Стройка разворачивалась. И Богин, относясь безжалостно к самому себе, требовал того же от всех, требовал от всех подчиненных работы, работы, работы. А парторг, который шел с ним в одной упряжке — как любил часто повторять начальник строительства, — разве мог парторг призывать к одному, а жить по-другому, в ином ритме? Базанов не мог позволить себе этого. И жалеть себя ему было просто некогда. Каждый день требовал от него полной отдачи сил, ума, нервов, да и сердца. И еще сохранения каких-то совсем малых резервов, требующихся иногда для сопротивления Богину, для противодействия Богину —как было недавно при выдвижении бригадиром строителей Лысого, которого, как это ни парадоксально, своевольный Степан Иванович невзлюбил за то, что Лысой спас его в зимний буран. Вот поди ж, примирись с его характером!
Возникли разногласия между ними и по поводу застройки первого микрорайона. Богин считал: эта забота Милешкина, с него и спрос будет, у парторга задачи общего характера — воспитание и мобилизация масс, наглядная агитация, соревнование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105