Не стал объяснять, на что живет, но, судя по одежде, дела его шли неплохо.
— Рикардо Вилья Солана, — в свою очередь, представился я. — И вы знаете, где меня найти: отель «Сильвия», если будет комната.
"Каждый день я ждал ее у выхода из школы. Она позволяла проводить себя до бара «Виктория» в квартале от дома, но упорно отказывалась остановиться и поболтать. Или пойти в кино.
Та встреча в скверике Сан-Мариано, по сути, и была нашим первым любовным свиданием (лиловый цветок незабудки, учебник по физике, долгий жадный поцелуй...). С тех пор мы виделись почти каждый вечер; в голове у меня сейчас путаются места и даты, но, кажется, впервые я пришел к ним домой в мае 1956-го.
Мне кажется, мы любили друг друга. Но, по сути дела, ничего друг о друге не знали. Нужна была эта забастовка старшеклассников в Виборе, чтобы я узнал, кто же она в действительности, а она узнала всю правду обо мне.
Дело было во вторник. И хотя прошло много лег, я никогда не забуду эту дату — 17 ноября, потому что в этот день мне исполнилось 19 лет.
Был создан стачечный комитет, и Движение 26 июля назначило по делегату в каждую школу. Мне поручили пойти на собрание учащихся школы имени Эдисона, которое про-
водилось в доме Папо Молина, учившегося в колледже Ма-ристас. (Папо Молино после пыток убили в ночь на рождество 1958 года.)
Я позвонил Йоланде и попросил извинения, тем более необъяснимого, что у меня день рождения. Но, как ни странно, она мне поверила. Не помню точно, но, кажется, я сказал ей, что мне нужно навестить тетку Марго, у которой довольно серьезно расстроилось здоровье. (Несмотря на свои семьдесят пять лет, она, казалось, еще никогда не чувствовала себя лучше.)
В восемь вечера я подошел к дому № 179 на улице имени Хуана Бруно Сайяса, где жил Папо Молина.
Постучал.
Мы оба чуть было не закричали от удивления. Именно Йоланда открыла мне дверь.
Прогулочная лодочка все ближе подходила к причалу.
— Ты вышла замуж, Йоланда? — снова спросил я ее, стряхивая с ладоней приставший к ним песок.
За темными стеклами очков я не видел ее глаз, но знал, что она пристально смотрит на меня.
— Да, я вышла замуж.
Опершись руками на песок, она поднялась и направилась к морю, подняла юбку выше колен и вошла в воду. У нее были плотные загорелые бедра. Я тоже встал, сбросил кеды и приблизился к воде. У самой кромки прибоя лежал обломок красноватой раковины, я поднял его.
— Да, — повторила она. — Пойдем.
Я подобрал рубашку и, раскачивая кедами, рядом с ней пошел к причалу.
— На сколько я тебя старше?
Я ждал ответа, притворяясь, что внимательно разглядываю перламутровый обломок.
— Мне двадцать пять лет. Ты это хотел узнать? А тебе двадцать шесть. Так?
Я отвел взгляд. Резко швырнул в воду осколок. Она вышла на берег и принялась выжимать на песок намокший подол юбки.
— Прокатимся на лодке? — пригласил я ее.
Она стряхнула песок со ступней и надела туфли.
После того вторника мы уже не скрывали друг от друга нашу революционную деятельность. Естественно, мы работали в разных группах. Она никогда не принимала прямого участия в моей работе. Передо мной стояли иные задачи: более рискованные, более опасные. Лишь один раз она спрятала у себя в доме две бом-
бы. Те самые, которые потом взорвались в здании центрального управления телефонной компании в Сантос Суаресе.
Я окончил колледж в сентябре этого года (1956 год), но не стал поступать в университет. Мне пришлось работать, и я через родителей устроился на место помощника по рекламе в тронс-портную компанию.
Мы с Йоландой строили различные планы. Кто не делает этого в юности? Мы мечтали пожениться, иметь детей, быть счастливыми. Но кто же не мечтает о семье, детях, счастье? Лишь потом мы узнали, что счастье — только одна из граней большой жизни, так же как страдания или выполнение долга. Того счастья, как мы тогда его себе представляли, нет.
Около двух часов мы катались по морю. Когда наша лодка подошла к причалу, ночь почти наступила. Я выскочил на деревянный настил и помог ей выйти.
— Куманек, — напомнил нам хозяин лодки, — мы уговорились за пять песо.
Я вынул из кармана бумажку и протянул ему.
Средь сгустившихся сумерек мы побрели по причалу, осторожно ступая на мокрые, отстающие друг от друга доски.
Там, вверху, оттененная чернотой неба висела мутная луна. Мы шли по еще сохранившему солнечное тепло песку. Вдали мерцали огоньки ресторана в Бакуранао. Пляж был пустыней. Я резко остановился и мягко обнял Йоланду за талию, нежно привлек к себе и прижался к ее телу. Она беспомощно опустила руки и потупила глаза.
— Пусти меня, — прошептала она.
Я приблизил губы к ее губам, но она отвернулась.
— Не надо, пожалуйста.
Луна скрылась за плотными, серыми облаками. Окутанные тьмой, мы долго стояли не двигаясь.
— Пойдем, — тихо позвала она.
Я опустил руки, и она сделала шаг назад. Мы пошли к ресторану.
В гостинице «Сильвия» нашлись свободные комнаты. Хозяином оказался ушлый кубинец, сумевший вывезти свои деньги с Кубы уже после 1959 года. Он потребовал уплатить за неделю вперед: 56 долларов, то есть по 8 долларов в день.
Гостиница была далеко от центра, маленькая, без всяких удобств. Но цена мне подходила. Я получил номер на втором этаже (в отеле было всего 30 комнат, но моя вызывающе нумеровалась 209). Маленькая каморка, кремовые обои на стенах, узенькая кровать, один стул, алюминиевая ширма, алюминиевый же ночной столик и дающая жидкий свет лампа у изголовья.
Единственное украшение — позолоченная рамочка с репродукцией картины Ремингтона «Нападение на военный обоз».
Я подвел краткий баланс своим финансам: оставалось 210 долларов. Это не много, но, по крайней мере, неделю можно быть спокойным за комнату. Мне предстояло еще купить одежду, идти в центр по трудоустройству и затем искать работу.
Сам хозяин указал мне на расположенный неподалеку ресторан «Гонконг», где за недорогую цену кормили вполне прилично.
Было уже двенадцать дня и хотелось есть. Все же лучше сначала купить одежду.
Почти рядом с гостиницей я набрел на лавочку, где продавали все: от лыжных штанов до плавок, пляжных панам и зонтов. После бесконечного торга я наконец приобрел две пары брюк, три рубашки, нижнее белье, носки, пару башмаков на резиновом ходу, чемоданчик, свитер и клетчатый спортивный мешок (не очень модный товар, обошедшийся мне поэтому всего в пятьдесят" долларов). Я вернулся в «Сильвию», поднялся в номер и переоделся. Кормили в «Гонконге» достаточно скверно, но действительно недорого. Я пообедал (жареный рис, тушеная с овощами свинина и пиво) за три доллара.
Потом снова вернулся в «Сильвию» и уселся на один из двух стоявших в вестибюле ветхих диванчиков полистать не менее ветхий номер «Майами нъюс». Принялся искать в отделе объявлений приглашения на подходящую работу, хотя, говоря по правде, мне сейчас подошла бы любая, принимая во внимание, что из всего моего капитала осталось едва сто пятьдесят долларов.
Время подходило к четырем пополудни. Вестибюль был пуст, только за барьером шумно зевал хозяин Феликс Мартинес. Заметный муясчина! Больше, чем на кубинца, он походил на испанца: розовощекий, с волосами соломенного цвета и светлыми глазами. Я положил номер «Майами нъюс» на прежнее место (то есть на ковер) и подошел- к нему. Еще утром я обратил внимание, что рядом со шкафчиком для ключей у него висит портрет Кеннеди и плакатик на испанском и английском языках: НАС НЕ ИНТЕРЕСУЕТ ПОЛИТИКА. НАС ИНТЕРЕСУЕТ ОБСЛУЖИВАТЬ ВАС. Я облокотился о барьерчик и спросил:
— Вы можете сделать для меня исключение?
Он осоловело поднял глаза. С улыбкой я показал на плакатик.
— Когда ищешь работу в Майами, неизбежен разговор о политике, правда?
Чтобы стряхнуть дремоту, он раскурил сигарету, и его голубые глаза уставились на меня. Сколько ему будет лет? Если судить по мешкам под глазами, около пятидесяти.
— Хотите совет? — медленно спросил он.
— Конечно, — отозвался я.
— Не работайте с кубинцами, работайте с североамериканцами.
— Почему вы так говорите?
— Я знаю, что говорю.
— А вы разве не кубинец?
— Был, — отозвался он. — Прошедшее время... так, кажется, это называется.
— Прошедшее...
— Сегодня я североамериканец.
— Вижу.
Мне тоже захотелось закурить, но подаренная в полицейском участке пачка «Кэмела» уже кончилась.
— Сколько времени вы в Соединенных Штатах?
— С 1959 года. Я уехал с Кубы в июле.
— А почему вы мне советуете работать только с янки? Он твердо посмотрел на меня.
— Я не сказал с «янки», мой друг, я сказал с североамериканцами. Это не одно и то же. Послушайте, а когда вы приехали? Дня два назад, полагаю.
— Действительно два-три дня назад.
— Слишком мало, чтобы плохо отзываться об американцах. Здесь многие их ругают. Неблагодарные. Если бы я был Джонсоном, знаете, что я бы сделал? Выслал их обратно на Кубу. Да, да, именно так я и поступил бы. Ах ты еще после всего, Что мы для тебя сделали, нас поносишь? Ну и с богом, валяй обратно на Кубу.
Он тряхнул волосами.
— Понятно? Вот почему я не хочу говорить о политике.
— Я вас понимаю, — согласился я.
Он погасил сигарету в стеклянной пепельнице, стоявшей на барьере.
— У вас здесь есть родственники?
— Никого.
— А друзья?
— Об этом же самом меня спросили в эмиграционном центре. Кое-кто из знакомых есть. Из приехавших раньше. Но это не друзья. Звонить им я не думаю.
— И очень хорошо делаете. Знаете, поразительно, до чего быстро люди здесь теряют память. Никто ни о ком не хочет помнить. Держу пари, что, если вы позвоните кому-нибудь из ваших бывших знакомых, получите отбой.
— Возможно.
— Наверняка, — уточнил он.
Мы проговорили еще добрых полчаса. Я поинтересовался группами активного действия в Майами.
— Много шарлатанства, много пустой болтовни, много желания примазаться. По правде говоря, стоящих мало. Собираются в отеле «Мак Алистер», устраивают банкеты, выдают обещания — и все. Мне-то в конце концов все равно: я ведь не думаю возвращаться, даже если этот мулатский журавль Батиста снова станет президентом. Все мое теперь здесь — в Соединенных Штатах.
— Но ведь не все группы одинаковы. Мне так кажется, — осторожно начал я. — У кого-то, наверное, есть и прочные связи-с правительством...
— А, все они твердят, что двери Белого дома для них открыты; все они встречаются с адмиралами, обедают с крупными государственными деятелями, спят с дочкой шефа ЦРУ... Треп, чистый треп. По мне единственный, у кого есть в руках что-то-конкретное — это хромяга Оросман, ну тот, что из Национального революционного движения, знаете?
— НРД?
— Национальное революционное движение. Эти да, говорят мало, зато много делают. Такие мне нравятся.
— Где я могу его увидеть? Он улыбнулся:
— Послушайте, вы не слишком ли спешите?
— Я действительно спешу. Я замолчал.
— Увидеть хромого нелегко. Он держит ресторан близ Ламмус Парк, Оушен Драйв, пляж Майами.
— Вы с ним знакомы?
— Немного, — уклончиво ответил хозяин.
— Но достаточно чтобы...
— Не достаточно, — обрезал он меня. — Не достаточное
Я помолчал немного, потом состроил разочарованную мину.
Случайность или судьба? Ни то ни другое: просто жизнь. Она разлучила нас в апреле 1958 года: Я ушел в Сьерру, а три месяца спустя Йоланда эмигрировала в Венесуэлу. И до того сентябрьского вечера 1959 года мы ничего не знали друг о друге. Я уже не помню, где мы встретились, кажется, у кинотеатра радиоцентра. Но я помню ее слезы, катившиеся по моей бороде, и вцепившиеся в мою оливково-зеленую форму пальцы. Она еще в апреле вернулась из Венесуэлы и настойчиво искала меня. Она не знала,. что в марте я женился на девушке из Пласетас, с которой познакомился с Съерре, — Ирмине. Я и сейчас не могу объяснить, почему мы поженились. Брак наш, длился немногим больше года, мы расстались с ней так, как прощались перед боем с товарищами по Съерре: рукопожатие и долгий грустный Шгляд..
— Я женился.
Лицо ее мгновенно приняло спокойно-замкнутое выражение. — Рада за тебя.
Я помолчал, предложил ей пойти выпить, но она отказалась. Она ушла, и больше до сегодняшнего дня 1964 года мы никогда не встречались.
Сейчас молча мы рядом шли по траве. Я внезапно почувствовал, как ее рука нежно коснулась моей и мягко отстранилась.
— Иди, — сказала она, останавливаясь.
Поднявшаяся выше, окруженная золотистым нимбом луна выплыла из облаков.
— Мы не пойдем в ресторан?
— Нет. Пойдем лучше ко мне.
— Ты не беспокойся, у меня есть немного еды, — сказала Йоланда, ощупывая стену в поисках выключателя. Она зажгла свет, и я вошел в единственную комнату домика. Кровать была не убрана и на ней лежало что-то из белья, что Йоланда тот час же спрятала в чемодан.
Я закрыл дверь, сел на кровать и закурил сигарету. Она достала из стенного шкафчика электрическую плитку..
— Помочь тебе?
— Пока не надо, — ответила она и поставила плитку на столик.
Я стряхнул пепел на пол. Она бросила на меня взгляд:
— Ты больше не женился?
Я отрицательно качнул головой.
— Так я и думала.
— Почему?
— Это, — она показала на стряхнутый на пол пепел, — с» ственно холостякам.
— Прости, ты хочешь сказать, заядлым холостякам.
— Заядлый холостяк в двадцать шесть лет?
— Тонущий корабль, — улыбнулся я.
— Ну раз ты так говоришь.
Из того же шкафчика она вынула полиэтиленовый мешочек с яйцами; затем достала содовые галеты и две бутылки :вина...
Прошло еще три дня, пока я не познакомился с Тони Менде-сом, который должен был проложить мне путь к хромому Оросману. Долгих тоскливых три дня, во время которых я занимался разными делами. Сходил в центр по трудоустройству кубинских эмигрантов. Мне сделали прививку против полиомиелита, сни-
мок грудной клетки, пообещали оформить вид на жительство через две недели, выдали голубенький ордер на склад. Красный Крест вручил мне коробочку, в которой были: пакет ваты, аспирин, безопасная бритва и лейкопластырь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14