— Становится холодно.
Я немного придвинулся к ней и обнял ее за плечи. Она вздрогнула, словно моя рука обожгла ее. Какое-то время мы сидели молча, вслушиваясь в монотонный гул волн.
— Это правда, то, что я узнала, Рикардо? Вопрос меня удивил.
— А что тебе могли рассказать обо мне?
— Разное...
— Ну а именно?
— Что ты отошел от революции.
— Кто тебе это сказал?
— Неважно, Наши общие друзья.
Я закрыл глаза. Любому другому, любой другой я бы ответил что-нибудь вроде: «Нашел (нашла) о чем говорить!» Ей я не мог лгать. Но не мог и сказать правды. Собрав все силы, я спросил ее:
— Ты сама на стороне революции? Не так ли?
— А ты нет?
— Я тебя спрашиваю.
— Как можешь ты меня даже спрашивать об этом?
Я ничего не ответил. Мягко снял руку с ее плеча и поднялся. Помог и ей встать на ноги и взял за руку.
— Пойдем, — позвал я ее.
— Ты понимаешь, что я не хочу? — слабо сопротивляясь, шепнула она.
Я мягко подтолкнул ее в комнату. Закрыл дверь и погасил свет. Подошел к ней вплотную и шепнул на ухо:
— Подними руки...
Медленно, очень медленно она подняла их, и я почти единым дыханием сдернул халатик. Обнял ее и вдруг понял, что с самого начала под халатиком ничего не было.
В июне я ушел от отца Тони и поступил на другую, лучше оплачиваемую работу, которую мне устроил Оросман: переводчиком в издательство «Даймонд и Мейер». Я продолжал писать^ но
теперь публиковал хвалебные статьи о Движении в «Альборада» — газетенке, издаваемой НРД.
В то время в Майами существовало, по крайней мере, не меньше пятидесяти контрреволюционных организаций, грызущихся между собой. Среди этой клики НРД было не только самым активным, но и самым молчаливым. Именно Национальное революционное движение осуществило нападение на помещение кубинской миссии при ООН, обстреляло около Багамских островов греческое судно, державшее курс на Сантьяго-де-Куба, и готовило — морально и материально — высадку десанта в Лас-Вильяс. Кромо того, НРД было тесно связано с одной из банд, действовавших в Эскамбрае, во главе с Бенито Паруа.
Для меня было нетрудно — правда, и не так уж легко — добиться того, чтобы Оросман стал считать меня своего рода «советником». Это, естественно, привело к известной ревности со стороны «ветеранов», а главное, — к открытой вражде с Орландо Конде Сантосом, которому было поручено поддерживать связь с бандой Паруа и заниматься делами Эскамбрая.
В октябре 1964 года наши отношения настолько обострились, что стало ясно: вскоре один из нас окажется лишним. Оросман не подчеркивал своей склонности ни ко мне, ни к нему. Я решил перейти в наступление.
26 октября было намечено совещание в главной резиденции НРД для обсуждения деталей операции по высадке в провинции Лас-Вильяс десанта в поддержку группы Паруа.
Прежде чем Конде успел взять слово, встал я и сказал:
— Мне кажется, что нет никакого смысла посылать какую-либо поддержку группе, которая уже не существует.
Десять голов разом повернулись в мою сторону. Конде побледнел.
— Я не понимаю тебя, Рикардо, — промолвил Оросман.
— Я просто хочу сказать, что в Эскамбрае уже не осталось никого из наших. А этот самый Паруа, если он вообще когда-нибудь существовал, давно убит или схвачен.
Конде вскочил:
—А где у тебя доказательства, что...?
Я оборвал его:
— Ты не имеешь нрава, Орландо Конде, даже выступать здесь, потому что ты не знаешь, что же на самом деле происходит в Эскамбрае. Ты всех нас обманывал; а свой Эскамбрай можешь засунуть себе в задницу.
Конде был сильный мужчина, и когда нас растащили, у меня из носа текла кровь и был подбит глаз, впрочем, и ему досталось.
Оросман набросился на Конде. Он был так туп, что для него оказалось достаточно того, что я сказал. Он в крепких выражениях вспомнил Орландову мать и вышвырнул его с совещания. Конде не бросился на Оросмана только потому, что два масто-
донта — Расьелито и Бомбон Эчеваррия — не отходили от того ни на шаг.
Когда все успокоились, Оросман обратился ко мне:
— А ты, Рикардо, что предложишь насчет Зскамбрая?
Я выиграл битву.
Этот эпизод сослужил мне двойную службу: первое — я поднялся на несколько делений выше по шкале ценностей Оросмана и, второе, — понял, что мне нужно уметь защищаться и в самом прямом смысле этого слова.
В январе я записался в школу каратэ. Руководил ею родившийся в Сан-Франциско японец, которого звали Рио Монд. Ученики называли его Рэймонд, но только за стенами школы. Во время тренировок к нему следовало обращаться: сенсей. Уроки проводились три раза в неделю по четыре часа каждый и стоили 150 долларов ежемесячно. Это было довольно дешево, если принять во внимание, что обучение каратэ стоило в Соединенных Штатах очень дорого.
Среди членов НРД моя слава энергичного, не боящегося резкого слова, но когда надо, хладнокровного человека росла. Позиции мои укреплялись, и сам Оросман в феврале 1965 года назначил меня ответственным за проведение операций Движения.
Я открыл глаза и первое, что увидел, были два глаза в нескольких сантиметрах от моих, карие с красненькой глубокой точечкой зрачка. Она лежала рядом со мной и смотрела, как я сплю. Я улыбнулся, она улыбнулась в ответ.
— Тебе не нравится, когда на тебя смотрят?
Я ласково провел рукой по ее волосам, затылку, шее, спине.
— Ты одна живешь?
Она прикрыла глаза:
— С дочкой.
— Зачем я потерял столько времени и не искал тебя, Йоланда?
Она открыла глаза, немного повернулась и легла рядом.
— Завтра я уезжаю.
— Как жаль, — ответил я.
— Мы еще увидимся?
— Не знаю.
Я приподнялся на локте и долгим, спокойным поцелуем приник к ее губам.
— Ты любишь жизнь, Йоланда?
— Я еще не разобралась.
Она замолчала и вдруг пристально посмотрела на меня.
— Но слушай, о какой жизни ты говоришь?
— О жизни, — ответил я, — об этой, жизни.
— Ты хочешь сказать, о революции?
— Ну, предположим.
— Да. Ее я люблю. А ты нет? Не правда ли? Она приподнялась и прикрыла грудь простыней.
— Ты не рассердишься, если я скажу тебе одну вещь?
Я тоже сел и стал шарить рукой по полу в поисках рубашки. Вынул пачку сигарет и спички.
— Это ведь наивно, понимаешь?
Я зажег сигарету, у меня дрожали руки.
— Что наивно?
Я выпустил струйку дыма и посмотрел в потолой. — Неужели ты думаешь, что я не заметила, как ты избегаешь говорить со мной о... — казалось, она искала слово, — рево-люции?
Я посмотрел на нее. Тень тревоги легла на ее лицо.
— Но как это можно, Рикардо! Мы отдали ей нашу юность, мы ей отдали все! Как же можно, чтобы сейчас ты повернулся к ней спиной, как сделал это мой... тот, кто был моим мужем? За что же ты тогда боролся?
Я был готов разрыдаться, попытался взять ее за руку, но она отняла ее.
— Это так, словно бы ты умер, — сказала она и горько заплакала.
— Уже очень поздно, — пробормотал я и резким движением поднял голову; грудь разрывалась от острой, нестерпимой боли. Я встал и поспешно стал одеваться. Не застегивая рубашки, бросился к двери. Она смотрела на меня сквозь сЛезы.
— Рикардо!
Я остановился на пороге и обернулся, чтобы посмотреть на нее в последний раз.
— Тебе на что-нибудь пригодится, если я скажу, что не переставала любить тебя до сегодняшнего дня?
— Да, — ответил я, — мне это пригодится. Я повернулся и вышел из домика.
Мой первый год в Соединенных Штатах прошел довольно грустно. Мы с Элизабет (кажется, я еще не рассказывал о Лиз, да, впрочем, и не стоит) поужинали в ресторанчике на пляже, а потом пошли в кино. Я купил «бьюик», правда, выпуска 59-го года, но в хорошем состоянии, и это позволило нам немного прокатиться вокруг университета. Мы свернули с шоссе, ведущего к аэропорту, и без особого энтузиазма занялись любовью на заднем сиденье машины. Целый год.
И безо всяких известий с Кубы.
Наступило 20 апреля. Было около одиннадцати утра. Я встал поздно и собирался за один день расправиться с недельной работой, которую следовало поскорее сдать в издательство. Скучнейший текст по аналитической геометрии.
Зазвонил телефон.
— Рикардо Вилья Солана? — спросили меня по-испански.
— Да. Я вас слушаю.
— Это не вы забыли светло-коричневое пальто в кинотеатре Капитоль?
У меня перехватило дыхание, до меня с трудом доходило, что вот он — наконец-то долгожданный пароль из Гаваны!
— Да, действительно, — скорее прошептал, чем сказал я. — Светло-коричневого цвета с черными манжетами.
— Я жду вас завтра в десять утра в баре «Эйшес» на улице 8. Я вас знаю, вы меня — нет. Садитесь за столик подальше от стойки и спросите себе что-нибудь выпить. Я приду.
— Спасибо, — ответил я. «Спасибо!» — подумал я.
Я обнял ее.
— Когда? — спросила она.
— В пятницу.
Мы сидели в скверике Сан-Мариано.
— Через три дня, — прошептала ока.
— Да, через три дня.
Слезы из ее глаз падали мне на плечо. Я крепко прижал ее к себе.
— Она значит больше, чем все мы.
— Кто она?
— Она, — ответил я. — Революция.
— Значит, может быть, когда мы ее завершим... Я поцеловал ее полные слез глаза.
— Да. Когда мы ее завершим. Наверное, тогда.
Я хотел бы всю ее жизнь вместить сейчас в мою грудь. Но мы уже расставались. И вот мы уже далеки друг от друга. Так лежащий на земле камень далек от звезды, сверкающей в небе.
Часть III
ЖИЗНЬ
...присвоить посмертно...
ПЯТНИЦА
До пяти часов ,утра он ездил по Манхэттену. Шофер сиял от удовольствия — счетчик показывал 22 доллара 80 центов.
В пять двадцать он вышел у аэропорта Кеннеди.
У аэропортов тоже есть свои часы сна и наиболее оживленной жизни, и хотя аэропорт Кеннеди никогда не просыпается,потому что никогда не засыпает, все же от пяти до шести утра он напоминает метро; накатывают и откатываются волны мужчин ж женщин, направляющихся в самые разные места страны, в самые разные города планеты — Атланта и Сингапур, Даккар и Лондон, Дели и Осло.
Каждые двадцать-тридцать секунд громкоговорители извещают о прибытии или вылете самолетов. Рикардо смешался с человеческим муравейником, движущимся по километровому вес-ибюлю аэропорта. Он подошел к кассе национальных авиа-иний и закомпостировал билет на шестичасовой рейс в Майами.
Там стояла небольшая очередь. Он протянул билет в окошечко.
— Багаж? — спросил кассир.
— Только ручной чемоданчик. Кассир проштемпелевал билет. Рикардо поискал вывеску кафе и направился туда. В толпе н не сразу заметил, что рядом с ним плечом к плечу идет какой-то человек. Лишь почувствовав легкий толчок с другой стороны, он сообразил, что происходит.
Заблокировав его с двух сторон, шли двое мужчин.
— Полагаю, ты меня помнишь, — тихо сказал один из них. — Когда мы виделись в последний раз, ты целился в меня из револьвера. А сейчас мой направлен на тебя. Иди и не вздумай что-нибудь выкинуть.
Рикардо узнал одного из агентов, убивших Сан Хиля на Парк-авеню.
— Куда мы идем?
— Иди к той двери.
Они повернули и направились к выходу номер 6, ведущему на стоянку машин.
— Не спеши, —предупредил Чарли Мелтон. Они вышли на улицу. Лимонный «мерседес-бенц» стоял в самом конце. Людей здесь почти не было. Чарли вынул револьвер и подтолкнул им Рикардо.
— Полезай, красавчик.
Второй человек открыл заднюю дверцу машины, и Рикардо наклонил голову, словно собираясь сесть в нее. Но вместо этого он резко повернулся и кулаком ударил Чарли в лицо. Чарли выронил пистолет и навзничь упал на асфальт.
Второй человек также выхватил револьвер, но не успел даже поднять его, как Рикардо швырнул ему чемоданчик в грудь, и человек упал. Рикардо бросился бежать, виляя между автомобилями, как можно ниже наклонив голову.
Вслед раздался выстрел. Чарли сумел доползти до упавшего револьвера и дважды выстрелил'в бежавшего Рикардо.
— Сардуй?
— Да, капитан.
— Ты уже встал?
— Встал.
— Я еду к себе. Там увидимся без пятнадцати семь.
— Хорошо, капитан. Рикенес повесил трубку.
Пули его не достали.
Он свернул в сторону и поспешно вошел в вестибюль аэропорта. Бросил взгляд на часы: 5.59. Он поискал окошечко справочного бюро и, натыкаясь на людей, бормоча извинения, быстро пробрался к нему. Пару раз оглянулся, но агентов не было. Они, конечно, не решатся стрелять по нему в вестибюле. Чемоданчик остался валяться на стоянке, но, в конце концов, он терял лишь немного белья и глушитель. Сам револьвер, ленту с записью рассказа Сан Хиля, документы и деньги он держал в карманах.
Подошла его очередь.
— Есть сейчас рейс на Лос-Анджелес?
Служащий полистал расписание, раза два позвонил по телефону и ответил:
— Да. Отправление в 6.15. Компания ТВА, касса номер 36.
— Спасибо.
Касса номер 36 компании ТВА отстояла достаточно далеко. Стараясь все время находиться в людской гуще, Рикардо сумел добраться до нее. Он жадно искал взглядом лицо Чарли или того, второго. Никого.
Он купил билет на рейс до Лос-Анджелеса.
— Багаж, сэр?
— Нет, — горько бросил он. — Даже без ручной клади.
— Отправление в 6.15, выход № 23.
— Благодарю.
Рикардо посмотрел на часы: 6.08. Оставалось еще семь минут.
Он решил подойти к двери № 23. Нащупал в кармане «магнум», хотя и понимал, что стрелять в здании аэропорта не будет, помимо всего прочего, глушитель остался в чемоданчике.
Он зажег сигарету и смешался с группой монахинь, двигавшихся в этом же направлении. Бельгийки или француженки. По счастью, они дошли почти до той же самой двери. Рикардо пробрался между пассажирами, ожидавшими у выхода. Там стояли двое офицеров из военно-воздушных сил. Они курили и разговаривали о чем-то связанном с последним теннисным матчем. Он подошел к ним и попросил огонька. Как можно медленнее (надо было выиграть еще хоть несколько минут) прикурил от протянутой ему зажигалки. Улыбнулся, вернул ее и спросил:
— Рейс задерживается?
Один из офицеров взглянул на часы:
— Не думаю. Сейчас только шесть одиннадцать. Успеваем.
— Вылет в шесть пятнадцать, правильно?
— Так объявили,
— ТВА обычно очень пунктуальна, — сказал Рикардо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14