.. Как долго, как долго еще буду я питать напрасные иллюзии? И припомнилось ей жестокое суждение двух ее товарищей; дело было в восьмом классе, они и не подозревали, что Руженка стоит у них за спиной. «Берегись неудовлетворенных девчонок — Руженка из тех, что повиснет у тебя на шее так, что посинеешь, полузадушенный...»
Сжав губы, Руженка отсела на прежнее место, под влиянием какого-то унизительного стыда избегая его взгляда; но и Камилл тоже искал прибежища в стакане с остывшими остатками грога.
— Надо что-то придумать, Камилл,— заговорила она потом будничным тоном — и все прошло, ушло, отрезвевшее сердце забилось спокойно, от случайной вспышки счастья остался лишь некий гибрид понятий, на первый взгляд противоречащих друг другу: рассудочное сочувствие.— Не можешь ты жить распродажей картин, да и без отметки в паспорте тебя скоро сочтут тунеядцем. Не обижайся, но одна наша сотрудница собирается в декретный отпуск, а замену себе еще не подыскала. В денежном отношении это место не Эльдорадо, но полагаю, тебе и за твоих мышей в институте платили не бог весть сколько.
Теперь она отважилась посмотреть ему в глаза. Как это я еще в читалке не заметила то непривычное, что так ясно написано на его исхудавшем, бледном лице: усталое разочарование и преждевременный скепсис... Жизнь вокруг него закружилась на полные обороты, молодежь, с лопатами на плече, отправляется в добровольные бригады, сама Руженка, в голубой форменной рубашке со значком Союза молодежи, целых три недели трудилась на благоустройстве Летенского плато... Атмосфера размаха, Дорога молодежи, новинка на улицах — троллейбусы, новостройки-гиганты, впервые после десяти лет мясо без карточек, ударные вахты в честь побед Затопека —а до Камилла будто не доносятся даже отзвуки того, чем так переполнена эпоха всеобщего энтузиазма, и ошибок, и убежденности, и — иногда — немножко наивной романтики. Кто остановится хоть ненадолго... Ну да, исключили из университета — но единственная ли это причина того, что Камилл, с его одухотворенным лицом, оратор и гордость класса, человек, обладавший лучшими предпосылками для того, чтобы добиться успеха,— что он оказался где-то на обочине?
— Это ведь совсем не трудно — вести картотеку и прочее в этом роде...
Руженка постепенно загоралась этим планом — в прошлом все ее старания завоевать приязнь Камилла, правда, ни к чему не привели, но должен же он наконец понять, что я желаю ему добра, что я могла бы стать ему бескорыстной помощницей, чем-то вроде подруги-литератора, ведь я, пожалуй, куда начитанней, чем он...
Дождь совсем перестал, и комната озарилась закатным солнышком, тем ярким желтым сиянием, в котором столько надежд, внушенных свежеумытым небом.
— Спасибо, Руженка, ты так заботишься обо мне... Если это место в библиотеке еще свободно, я бы его принял..,
— Глазам своим не верю! Откуда ты время-то выкроил, чтобы отмахать такую даль, через полгорода!
Нечестно было бы отвечать на ее иронию своей: Мишь имеет на нее полное право. Мариан извлек из портфеля бутылку «Шато Мельник», из шелковой бумаги развернул букет чайных роз. На просветлевшем лбу Миши читалось изумление: вроде сегодня не мои именины и не день рождения—уж не собирается ли он просить моей руки?
— В чем дело-то?—довольно неуверенно спросила она.
— Сегодня я, ободрав уши, пролез через последние медные трубы госэкзаменов — один бог знает как, я почти и не готовился... Через три недели произнесу торжественное «Spondeo»1 и получу свиток, а в свитке том будет написано, что за тобой ухаживает «д-р мед.».
— Мариан!— Мишь повисла у него на шее, подозрительно отвернув лицо, словно лук резала.— Да я еще счастливее тебя! А зачем букетик-то?— Она вытерла глаза.— Ведь его я должна тебе преподнести!
— А это за твое бесконечное терпение. Личность менее святая давно дала бы мне отставку за пять с половиной лет систематического пренебрежения...
Мишь пересчитала розы:
— За каждый год искуса по три штуки! При моей святой скромности —сойдет.
1 Торжественно обещаю (лат.).
Но что я надену на твой торжественный выпуск? Сметать что-нибудь на живую нитку... Деньги займу у Руженки. Или у Пирка — он теперь у нас самый состоятельный. Хотя нет, у Пирка не попрошу. А то он просто купит мне платье... По собственному выбору! Самое дорогое и самое безобразное, какое только можно достать!
— Выпьем же за это!—Мариан собрался откупорить бутылку.
— Приносить в этот дом алкогольные напитки строго воспрещается! Наш новый комендант просто собака. Но пускай попробует помешать нам «обмывать» нового доктора, да еще какого!
— По расхожим представлениям — плохого. Недавно вижу на улице — люди столпились, кто-то кричит «доктора!», и я, олух, опрометчиво вызвался. На земле лежит человек без сознания, сердце работает, на инсульт не похоже— я просто не знал, что делать. А меня доверчиво расспрашивают, что с ним такое. Что мне оставалось? Я и ответил — в больнице, мол, выяснится... Единственное, на что я оказался способен, это вызвать «скорую»; но это сделал бы и старикан сторож с соседней автостоянки.
— Зато он, в отличие от тебя, не знал бы, что все соматические клетки многоклеточных организмов обладают идентичной генной системой — геномом, — торжественно продекламировала Мишь (ты, голубушка, просто прочитала краем глаза эту фразу в раскрытом на столе учебнике!).
Они чокнулись стаканчиками из-под горчицы; Мишь с удовольствием выпила свою порцию, словно простую минералку, и закатила глаза от наслаждения.
— Мишь, ты меня ошеломляешь!— Мариан многозначительно кивнул на тетрадку с надписью «Основы онкологии».— Уникальность моих процитированных тобой знаний сильно подкошена тем, что, кроме меня, сейчас все это знаешь и ты...
— А я никому не скажу. При одном условии: теперь, когда тебе уже не надо готовиться к экзаменам, ты будешь больше уделять внимания мне!
— Если б это зависело от одного меня — не сомневайся!— Он помолчал, сосредоточив взгляд на крошечных пузырьках, выскакивающих на поверхности вина; потом медленно поставил стакан на стол.— Однако у нас появился противник пострашнее моей учебы: действительная служба. Это теперь-то, через несколько лет после окончания последней в истории войны, вышагивать по плацу, как шут гороховый, в каком-нибудь Забытове на другом конце республики... Приветствовать по уставу ефрейторов такой, по словам Стейнбека, великолепно-бессмысленной, триумфально-нелогичной организации, как армия... Не повезло мне — те, кто годом младше меня, отбыли военную подготовку без отрыва от учебы. Понимаешь, что это означает для меня, когда наши исследования,— он трижды постучал по деревянной столешнице,— уже на верном пути? На два года выпасть из тележки — Мишь, да это, быть может, конец всей моей карьеры! Если ты еще не поняла, объясню: ни в чем ином не смогу я применить свои знания, кроме научной работы, у меня просто нет способности к практической медицине, это для меня скука смертная! Прописывать в каком-нибудь медпункте салицилку ревматическим старикам было бы для меня полной катастрофой!
Столь бурное излияние сильно озадачило Мишь. Кажется, я переборщил, на лице у Миши всегда точно написаны ее мысли, и нетрудно отгадать, что она думает сейчас: лечить больных — как может это быть катастрофой для медика?
Мишь медленно допила свой стакан.
— Да, про службу в армии я как-то забыла... А отсрочку до окончания ваших исследований тебе не дадут?
— После пятилетней отсрочки для учебы просить еще одну — об этом никто из господ в мундирах и слушать не станет, тем более что общенародная важность нашей работы для большинства из них — темный лес. Держу пари, многие из них понятия не имеют, что означает само слово «гематология»! И вообще, в тридцать лет ползать по-пластунски в грязи — и как я буду выглядеть среди восемнадцатилетних молокососов?
Мишь прошлась по комнате, бесцельно выглянула в окно, поправила криво висевшую картину.
— А что... что, если попросить моего отца? Подполковник медслужбы, конечно, невелика птица, но, может, у него есть знакомые — и одного я даже знаю: отец с ним на Дукле воевал, тот уже генерал. Давай съездим к папе вдвоем, а, Мариан? Ты, конечно, гораздо лучше меня объяснишь ему все ваши дела с лейкемией, и вообще... Не бойся, я не собираюсь выставлять тебя в роли жениха, папе такие вещи до лампочки. Да он и не знает тебя, у него и представления нет, что мыс тобой... в общем, предоставь это мне. Плохо только, Пирк работает теперь на другой дороге, не повезет нас зайцем, как в тот раз с Робертом Давидом... Я сейчас, правда, с финансами на нуле, ну да ты уж как-нибудь выдержишь расходы на дорогу, раз ты теперь «д-р мед.»!
Поехали. Черт возьми, я взрослый человек, притом не последний в поле обсевок — в типографии, поди, уже отпечатали мои визитные карточки с этим самым «д-р мед.», что же это я так робею перед каким-то доктором Михлом?..
— Чао, папа! А это Мариан, мой лучший однокашник... то есть мой будущий товарищ... тьфу, что я мелю: лучший товарищ по школе, раз как-то на переменке он залепил мне волосы пластилином, помнишь, никак не могли смыть, и вы тогда отстригли мне косу, так что я по крайней мере стала совсем современной...
— У Эммы отроду был дар сразу браться за нужный конец,— объяснил Мариану подполковник Михл (а чего объяснять, мне-то известно — такую словесную непринужденность Мишь будто от Пирка переняла!).
— Я очень хотела повидать тебя, папа, но не стану скрывать — мы явились еще и с другой целью. Говори, Мариан.
Захваченный врасплох, Мариан укоризненно посмотрел на нее: как это, выкладывать сразу, даже не познакомившись толком?.. Подумал, с чего начинать.
— Я уже несколько лет работаю в Институте гематологии, хотя был всего лишь студентом. Мне повезло — уже тогда меня подключили к коллективу, занятому исследованиями...
— Значит, у вас, по-видимому, есть талант. Мариан скромно пожал плечами.
— Еще бы не талант! — встряла Мишь.—Знаешь, с кем он сотрудничает? С самим шефом института профессором Мервартом, потом там один врач-специалист и один химик-фармацевт!
— Примите мое почтение, — проговорил подполковник. Мариан метнул на него взгляд—нет ли в этих словах
оттенка иронического превосходства старшего над младшим?
— Профессор Мерварт как бы только курирует нашу работу, предоставляя нам, в общем, полную свободу.
— Над какой же проблемой вы трудитесь?
— Злокачественное заболевание крови —ищем способ химическим путем воздействовать на гемоцитобласт, цель наша —создать и внедрить в практику новый препарат.
— И перспективы весьма многообещающи. — Мишь трижды постучала по дереву.—У морских свинок и собачек после лечения уже не бывает ни лихорадки, ни поносов...
— Если только искусственно вызванные заболевания у животных дублируют течение болезней у людей.
— Это, безусловно, не так, пан подполковник, полной аналогии, разумеется, не существует; но, к сожалению, в экспериментальной медицине мы можем опираться только на подобные опыты...
Доктор Михл кивал с несколько снисходительным выражением.
— При некоторых формах острой лейкемии мы достигли уже неплохих результатов. Предстоит самый решающий этап: начнем применять наш препарат при лечении больных в институтском стационаре.
Михл неторопливо приготовил сигару, закурил и с некоторым упреком посмотрел на дочь.
— Не понимаю только, чего в этой связи ожидаете вы от полкового лекаря,—с легкой самоиронией обратился он к Мариану.— Моя высокая специализация относится больше к области, наиболее актуальной в армии: потертости, отчасти венерические болезни, иногда — идиосинкразия к строевым занятиям, выраженная в форме симуляции самых разнообразных недугов. Еще меня теперь обязали обучать армейских самаритянок. Надеюсь, что при этом начальство исходило не из афоризма Бернарда Шоу, который сказал: «Кто умеет — работает, кто не умеет — учит».
А человек-то он довольно интересный и, кажется, не заслуживает того слегка пренебрежительного, скептического отношения, которое я обычно питаю к гарнизонным врачам. И Мишь в чем-то похожа на него: та же склонность к иронии, сходное строение лицевой части черепа, изгиб os orbitalis... И смуглый оттенок кожи.
— Так что, полагаю, вы не собираетесь испытывать ваш препарат в гарнизонном госпитале, если даже у нас и объявится, что мало вероятно, случай лейкемии.—Тут Михлу удалось выпустить в воздух отличное колечко дыма.
— Боюсь, пан доктор, тут недоразумение. Мы приехали к вам совсем по другому делу.
Опытным, подозрительным взглядом Михл провел по животу дочери — и успокоился. Мариан все не мог найти слова, и тогда заговорила Мишь.
— Если теперь Мариана призовут в армию, это будет означать, что в науке ему конец,— немного патетично произнесла она.— А отсрочки ему больше не дадут.
Подполковник положил сигару на край пепельницы, скрестил "руки на груди — жест, не слишком обнадеживающий.
— Стало быть, если не ошибаюсь, пан коллега рассчитывает на переосвидетельствование.
От этого «пан коллега» у Мариана несколько сжалась душенька.
— А кстати, есть ли у вас причины жаловаться на здоровье?
— Мариан два с половиной года пробыл в концлагере!— воскликнула Мишь.
— И вынесли оттуда что-нибудь серьезное? Туберкулез, болезнь сердца, разрушенные почки или хотя бы серьезные осложнения после тифа?
Что это? Он мне подсказывает? Обмануть? Но ведь он сам врач, тут уместнее всего полная откровенность!
— При медицинском осмотре по моем возвращении из Ораииенбурга ничего такого у меня не нашли.
— Но тогда...
— Папа, да дело же не в том, болен он или нет, а в том, что такой шанс в науке для Мариана больше никогда не повторится! Через год-полтора работу закончат, и, даю голову на отсечение, закончат успешно. И если теперь Мариан на два года выключится... не может же он тогда рассчитывать на соавторство, пойми ты это!
— Это я понимаю отлично. Вопрос только вот какой: в чем пан Навара видит главный смысл работы —в том, чтобы помогать больным, хотя бы и безымянно, или в том, чтобы публично украситься успехом, званием, Почетной грамотой в рамочке на стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24