— Мы с вами всем сердцем, всеми помыслами своими, — уверяла Бона.
И снова услышала одно лишь слово:
— Спасибо.
— Но это не все, есть еще и дела, — ничуть не смутившись, продолжала королева. - Анна, - обратилась она к дочери, — ты можешь идти.
— Дела? Разумеется, в этом я ничуть не сомневался, -ядовито заметил Август.
Они сели, помолчали минутку.
— Хорошо, — сказала наконец королева. — Я хотела спросить, ведомо ли вам, что войско Грозного на границах с нами крепости воздвигает? Неподалеку отсюда?
— Знаю, — отвечал он, — и велел, чтобы не спускали глаз.
— Ах, не об этом речь, — прервала она. — Люди мои до-
несли, что Иван ищет поддержки у Габсбургов и у папы. Добивается присвоения ему титула царя всея Руси.
— Ну, нет! — воскликнул Август. — Я пока еще жив и, несмотря на страдания мои, нахожусь в добром здравии. Король Литвы и Руси.
— Жаль только, что Габсбурги не делают больше ставки на Ягеллонов, — заметила она с притворной грустью.
— Это тоже сообщили вам ваши люди? — удивился король. — Отчего вдруг в Вене поставили на нас крест?
Она решила быть твердой и искренней и потому сказала:
— Династия угасает. У польского короля нет наследника. По лицу короля пробежала тень, но он сохранил спокойствие.
— Вам, государыня, должно быть известно, какие обещания дал царь Иван Риму?
— Не знаю, поверите ли, но он уверял, будто готов отказаться от заблуждений схизмы. Отдать Литву и Русь под покровительство святого престола.
— Поверю ли я? — спросил король, рассмеявшись каким-то ненатуральным смехом. — Должно быть, государыня, вы ни в грош не ставите моих послов и королевскую канцелярию, где еще не перевелись умные и зоркие люди. Разумеется, мне все это ведомо. Тайные посланники молодого Ивана желают единения папы с Габсбургами. Твердят, что я сторонник религиозных новшеств, и клянутся, будто, приняв католицизм, русский царь не допустит реформы церкви.
— Значит, ты все знаешь, — шепнула Бона. — Так чего же ты ждешь?
— Какое упущение! — усмехнулся король. — Неужто лазутчики ваши еще не донесли вам, что я делаю, видя, как Грозный с Фердинандом ведут против меня интригу?
— И в самом деле не донесли, — отвечала она, злясь на него, на себя, на нерасторопность Паппакоды.
— Бог мой! — вздохнул король. — Эти столь ненавистные вам Габсбурги... А ведь я им нужен, хотя бы потому, что у них есть смертельный враг - Турция. И в случае войны только польское войско, только Тарновский может спасти Вену...
— Но пока что Вене еще не грозит осада, — прервала его Бона, — а царь Иван уже просит Фердинанда снестись с папой, обещает сменить веру.
— Чтобы не прогневить Фердинанда, я не настаиваю на законных правах сестры Изабеллы на венгерский престол, — ответил он, словно предупреждая вопрос Боны.
— А что делаешь ты, чтобы не прогневить Ивана? — спросила она.
— Выжидаю. Держу Рим в страхе. Если, желая обратить Грозного в католичество, ему пообещают отдать всю Русь... Тогда! О, Санта Мадонна!.. Я им пригрожу. Пригрожу папе моей готовностью порвать со святой верой предков.
— Сигизмунд! - крикнула она с отчаянием в голосе.
— Да, я это сделаю, непременно, — спокойно отвечал он. — Как когда-то король Англии Генрих Восьмой. Наши иноверцы...
— Богохульники, еретики, - подхватила Бона.
— Да, но среди них есть и епископы, ну, скажем, Ухань-ский. Они все ждут не дождутся нашего разрыва с папой. Пусть же Рим и Вена подумают хорошенько, какой им сделать выбор, они получат короля-еретика во главе польского костела, королеву Изабеллу в Венгрии, союз Польши с Францией, а коли не хотят этого, тогда...
— Что тогда? — спросила она, предчувствуя недоброе.
— Тогда пусть откажут Ивану. Тотчас же, немедленно. Взамен за отказ папы я готов издать еще один закон против иноверцев, как это сделал мой батюшка. И даже готов обещать Габсбургам...
— Не давай им никаких обещаний!
-И все же...-настаивал Август. - Радзивилл Черный советовал мне...
— Он Опять он? — бросила она с презрением. — Что же он тебе советует?
— Для блага династии вступить в третий брак, чтобы сын мой, Ягеллон, занял сперва великокняжеский, а потом и польский престол.
Бона облегченно вздохнула.
— Наконец-то! Ну что же. Следует как можно скорее отправить послов - просить руки французской принцессы.
— Французской только в том случае, если папа и римский король послушают Ивана. Если Литва окажется под ударом. Но если царь Иван с папой не сговорится, тогда, хочешь не хочешь, краковский престол займет дочь...
Она отгадала его мысль и испугалась.
— Дочь Габсбургов? Только не это! Только не это!
— Видит бог, мне сама мысль о новом браке противна, — с горечью отвечал он. - Но для блага династии, ведь это ваши слова, я готов сделать все... Из ваших слов и донесений лазутчиков я заключаю, что... Да, выбор падет на эрцгерцогиню Катерину...
Бона сорвалась с места.
— Нет! Нет! Нужно найти другой выход. Это предательство, твоя сестра Изабелла тебе верит, а ты... Отдаешь Венгрию Вене на растерзание. Фрич со всей шляхтою тебе доверился, а ты его тоже предал ради магнатов, сенаторов. О боже! Ты и меня предал. Меня, а я так мечтала, что ты сделаешь это королевство великим и сильным. Заключишь новые альянсы... А ты... Кто твои советники? Радзивиллы — Рыжий да Черный? Граф-гетман? А отчего бы не Станьчик? Он по крайней мере шевелил бы мозгами, искал выхода. Сказал бы правду — что тебя уже сейчас называют "Королем-Завтра", потому что ты вечно откладываешь решения. Делаешь то, чего хотят другие — Габсбурги, Радзивиллы. Не паришь в небе, как орел, а ползаешь!
Король побледнел, вскочил с места, направился к дверям.
— Не желаю больше вас слушать! — сказал он матери уже с порога.
— Сигизмунд! — умоляла Бона, хотя в покоях никого уже не было.
Губы у нее дрогнули, и она прошептала:
— Ни слова. Ни единого взгляда...
Они расстались в ссоре, но еще несколько дней провели под одной крышей. Королева больше не видела сына, хотя и знала обо всем, что происходит в его покоях. Ей первой сообщили, что доктор Ланг прислал из Вены лик дочери Фердинанда.
Небольшой портрет этот принес в комнату к королю Радзивилл Черный и велел камердинеру поставить на пол, накрыв белым пологом. Когда король вошел в опочивальню, канцлер сказал:
— Гонец от австрийского посла доктора Ланга привез...
— Лик? - спросил Август. - Чей? Катерины? -Да.
Король подошел ближе и быстрым движением сорвал полог. Он смотрел на изображение дочери Фердинанда так долго, что Черный, обеспокоившись, сказал:
— Портрет не слишком удачен. Должно быть, делали в большой спешке.
— Вижу.
— Но доктор Ланг уверяет, что принцесса здесь ничуть не приукрашена.
— Неужто? — спросил король с иронией в голосе и с досадой швырнул полог, который держал в руках.
— Но, государь... Я хотел бы сказать... — начал было канцлер.
— Нет, милейший князь, теперь скажу я, — резко прервал его Август. — Кто вы? Враг мой или друг и наперсник? Вы любили Барбару. Разумеется, ваша любовь была не похожа на мою, но я не знал человека, более нам преданного. Ни Рыжий, ни Ян...
— Ох, про Яна лучше и не говорить, — пробурчал Радзивилл.
— Пан кравчий по крайней мере действует открыто. Называет меня самодержцем, врагом унии. Но чего добиваетесь вы оба? Зачем вам понадобился третий брак сейчас, когда я еще своей любимой не забыл? Каждую ночь во сне ее вижу в жемчугах, в накидке из распущенных волос, в короне...
Канцлер только руками развел.
— Нам тоже несладко. Но я со всех сторон попреки слышу, что из-за сестры моей вы, государь, без наследника остались. Мол, и сейчас новому браку противимся, который не дал бы угаснуть роду Ягеллонов... Вот мы и спешим заверить вас, что благополучие вашего королевского величества нам всего дороже. Еще не успев забыть о Барбаре, мы думаем о той, которая займет ее место...
— Только не в моем сердце, - резко прервал его король.
— Но на троне, — закончил свою речь Черный.
Август кружил по комнате, словно зверь, загнанный в клетку.
— Новый брак? Я должен жениться? Я, который клялся ей в любви до гроба? В любви, столь непохожей на все прежние, в любви вечной...
Подумав немного, Радзивилл Черный решил сделать вид, что раскаялся.
— Простите, господин мой. Провинился я перед вами, — сказал он, собираясь покинуть опочивальню.
— Постойте, князь! — остановил его Август.
— О прощении молю! — склонился в поклоне канцлер.
— Ах, полно! Не все ли это теперь равно! Один раз в жизни я вознамерился стать обыкновенным человеком, любимым и счастливым, но теперь... К несчастью своему, я, будучи королем, далеко вперед заглядывать должен. Быть может, бог меня за измену эту не покарает... Ну что же... Коль скоро вы мне друг... Любезный князь, поезжайте с посольством.на запад.
— С посольством? - удивился Черный.
— Да, и с весьма представительным. Сначала в Вену, доложите там, что последует, коли они пойдут Ивану на уступки, про Турцию напомнить не забудьте. У нас с полумесяцем мир, но, если турки на Европу нападут, мы против них выступим. Да еще скажите, что все мы, а особливо вы, князь, готовы ратовать за реформу церкви.
— Оттуда мне сразу в Краков возвращаться?
— О нет! Сделайте вид, что собираетесь в Италию. Уразумели? Разыграйте их, но ненароком выдайте цель тайной миссии: вы-де должны там встретиться с посланцами французского короля, потолковать о моей невесте.
— В самом деле вас сватать или только немчуру попугать? — допытывался Радзивилл.
— Если Вена заодно с папой царю Ивану сразу не откажет — во что, впрочем, поверить трудно, — то и вы не спешите, попугайте их хорошенько. Но ежели Москве уже дано обещание, шлите ко мне вестника, а сами во Францию поезжайте, к Карлу Валуа за невестой.
— Мне ехать сейчас, государь?
— Против нас столько сил объединилось, что медлить нельзя. Выезжайте завтра. Скажу хоть раз, как королева-матушка говорить любит: быстро, быстро, быстро!
Королева раздевалась в своей опочивальне, камеристки Марина и Сусанна помогали ей снять драгоценности, высвободили из-под бархатного чепца ее пышные, почти не тронутые сединой волосы.
— Для светлейшей госпожи время остановилось, — удивлялась Сусанна. — Седины почти нет.
— Да, впрочем, виски уже поседели. Но я по-прежнему чувствую себя молодой. Только вот этот дурак-медик пугает, говорит, что горло опухло.
— Лучшее лекарство от этого — италийские воды, теплые источники, — уверяла Марина.
— Как бы не так! Горло мое пухнет от крика. С тех пор, как мы в Вильну приехали, я то и дело кричу, у ревизоров этих ничего без крика не добьешься.
— Путешествие на воды... — не сдавалась Марина.
— На воды! На воды! — сердито перебила ее королева. — Что от них толку, коли я с землемерами бьюсь, во все стороны шлю гонцов да без конца повторяю: езжай туда, отдай письмо в собственные руки, да чего лишнего не сболтни. Всех учить приходится, никогда еще я столько не говорила. Оттого и горло пухнет. Если бы я, как прежде, могла действовать свободно, без оглядки, быть может, я и швыряла бы наземь все, что под руку подвернется, но тогда бы горло у меня не болело!
— Разумеется, — согласилась Марина. — Однако смею заметить, госпожа...
— Довольно! Надоела мне твоя болтовня! Готовься к отъезду.
— В Италию? — робко спросила камеристка, не смея надеяться.
— О бог мой! До чего ты глупа! — вынесла ей приговор Бона. — Сейчас не время лечить горло. Едем в Мазовию.
— Ах...
— Король в Краков возвращается, а мы в Варшаву. Сусанна! Ступай, скажи об этом королевне Анне.
К гетману Тарновскому, прибывшему в Вильну после проведения смотра войску в приграничных крепостях, сразу же ринулся Радзивилл Черный.
— По своему обыкновению государь повелел мне начать переговоры с сенаторами, милостивый гетман. Поэтому, воспользовавшись вашим прибытием в Вильну...
Гетман прервал его не без иронии:
— О да! Старое присловье гласит: беда у порога — вспомнили бога. Разумеется, королю могут помочь и старые опоры отцовского трона. Не возражайте! Я знаю. Он просил меня о помощи еще до брака с Барбарой. А теперь снова нуждается в защите от натиска вдовствующей королевы. Значит, сам того пожелал? Я слышал о его новом супружестве. С дочкой Габсбурга Катериной. Так ли это?
— С эрцгерцогиней Катериной, — почтительно заметил канцлер.
— А ежели... Ежели и она окажется такой же... бесплодной, как и Елизавета? — слегка поколебавшись, спросил Тарновский.
— Не думаю... Но тогда, бог даст, после длительного монаршего правления господам сенаторам и Совету представится возможность нового выбора. А быть может, даже удастся возвести на трон и одного из блистательных воителей, прославленного в боях гетмана...
Тарновский внимательно пригляделся к Радзивиллу.
— Это также повелел сказать вам... король? — спросил он.
— Помилуй бог! Вы мне не верите? - возмутился литовский канцлер.
— Не совсем... — произнес Тарновский. — Брат ваш, Миколай Рыжий, также великий гетман.
— О! Всего лишь литовский. Да и то едва лишь несколько месяцев. И, хотя он мне брат, спрашиваю порою себя: "Какие виктории прославили его имя? Какие подвиги ратные?" Каждому ведомо: нет в Речи Посполитой вождя более
знаменитого, нежели великий гетман коронный, победитель под Обертином.
— Гм... — буркнул Тарновский.
— О, нет, именно так. Гроза турок,!
— Значит, — спросил через минуту Тарновский, — вы уже не говорите обо мне "граф-гетман"?
Я никогда так не говорил! - возмутился Радзивилл.
— Вот и хорошо, потому что сегодня великий гетман — я, а завтра им будет кто-нибудь другой. Важно не это. Важно, что в наше время должность эта надо всеми иными главенствует, шляхту ныне только хлеб интересует, тот, что о«а в Гданьск сплавляет. Благое дело, пусть обогащается. Однако же посполитое рушение в негодность ныне пришло! Ненадежно, медлительно. В расчет принять можно только наемное войско, постоянное. А кто его возглавит? Кто, королевскому могуществу равный? Гетман. Верховный вождь, монарха. В самом деле... Кто знает, кто знает. Быть может, со временем, когда не станет Ягеллонов... Однако же мысль эта вами была высказана, пан воевода, не мною.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75