https://wodolei.ru/catalog/unitazy/rasprodazha/
Лязг гусениц нарастает. Один из. танков, словно наткнувшись на невидимую преграду, беспомощно топчется на месте.
Поблизости что-то плюхается, шипит, будто кто-то вздумал раздуть самовар, и ослепляет. Комья мерзлой земли остервенело стучат по каске. Домникову не хватает воздуха, он вот-вот задохнется. Во рту так сухо, что язык не достает до верхней губы. Человеческих голосов не слышно, в ушах стоит лишь металлический скрежет и грохот. Время для него словно остановилось. Страшит мысль: «Как там батальон капитана Кислого?» Хватает телефонную трубку, но никто не отвечает. Ясно, при такой чехарде провода могут уцелеть лишь чудом.
— Связь восстановлена! — обрадованно кричит телефонист. Оказывается, он все время прозванивает линию и без напоминаний устраняет повреждения. Ему под сорок, а проворен и вынослив, как двадцатилетний.
— Фамилия?
— Воронин Прокофий Александрович,—устало распрямляясь, отвечает телефонист.
— Запишу, чтобы, не забыть. А вчера кто к тебе приходил?
— Ефрейтор Борис Савельевич Попов из Мичуринска. Ветеран дивизии, со дня формирования воюет.— И снова раздувает щеки, прозванивая линию связи.
Эти несколько фраз телефониста встряхивают Дом-никова, к нему снова, возвращается жажда деятельности.
Санитары выносят в тыл раненых, подбирают убитых. Один из бойцов предлагает:
— В балке приметил яму — широкая и глубокая. Приспособим для братской могилы.
На него с укором обрушиваются одновременно несколько голосов.
— Пригорок вон тот видишь? — Домников протягивает перед собой руку.— Там вырастет курган. На нем накажем посадить плакучую иву, она станет беречь тишину у могил.
Часа через два гремит прощальный залп. И сразу же эхом отзываются вражеские пулеметы. Визжат, рассекая мерзлый грунт, огненно-красные струи трассирующих пуль.
Под утро Домников садится на дно окопа. Сон сдавливает уставшие веки. «Еще секунда, и я открою глаза,— успокаивает он себя.— Встану и пойду». Через миг набухшая дрема поглощает все звуки. Вениамин Митро-фанович смотрит на стенку окопа и ужасается при мысли, что оторваться от земли уже не в состоянии. К окопу кто-то приближается. Звук шагов будто подталкивает его. Он порывисто встает на колени, затем поднимается на ноги.
Утро хоть и туманное, но не приносит полку облегчения. Бомбы по-прежнему истошно воют, раздирая душу на части. Нескончаемо долго висит над степью шум танковых двигателей. За бронемашинами вьются дымчатые шлейфы поземки, они образуют сплошную завесу, и сосчитать их количество просто невозможно. Наши артиллеристы встречают огней все новые шеренги.
— Не ныть! — громко подбадривает Домников своих пехотинцев.
И хотя никто не нуждается в столь явном подбадривании, все же появлению майора в ротах бойцы рады,
точно именно от него зависит и исход боя, и дальнейшая судьба каждого воина. А он не устает повторять:
— Устойчивость в обороне, как и в идеологии,— это главное! Будем отстаивать каждую пядь!
И полк стоит. Стоит на одном месте еще три дня, не давая противнику возможности продвинуться даже на шаг.
К вечеру 23 декабря накал сражения спадает. А ночью разведчики разносят снимающую многосуточное напряжение весть:
— Ребята, они драпают! Отступают фрицы! Итак, план деблокады окруженных под Сталинградом
войск сорван! Речка Мышкова явилась для врага непреодолимым рубежом. Впоследствии немецкий военный историк Ф. Меллентин с горечью заметит: «Не будет преувеличением сказать, что битва на берегах этой безвестной речки привела к кризису третьего рейха, положила конец надеждам Гитлера на создание империи, и явилась решающим звеном в цепи событий, предопределивших поражение Германии».
О признании этом Домников узнает после войны. А пока никто в дивизии даже не предполагает, какую важную задачу выполнил каждый из них.
Бойцы отдыхают, горячо обсуждая пережитое, читают и перечитывают последний номер многотиражки. Общего одобрения удостаивается в ней правдивое, искреннее стихотворение дивизионного поэта Петра Дорошко. Герои в нем названы по имени, а предпоследняя строфа живо напомнила с честью оконченный бой:
Дым клубится над землей морозной, А вокруг, куда ни посмотри — Танки немцев, что ползли с угрозой, Превратились в дымные костры .
РАЗБЕГ
По верхушкам почерневших деревьев скользят чернильного цвета тучи. Вскоре они начинают сеять редкие некрупные снежинки. Мороз не отпускает — превращает в камень и без того затвердевшую землю.
Старший сержант Белкин шагает неторопливо, тщательно ощупывая миноискателем каждый клочок местности. Справа и слева от него с такой же осторожностью идут другие бойцы саперного батальона. Будто по команде, одновременно все останавливаются. Белкин, кажется, наткнулся на металл... Не спеша, слой за слоем, поднимает спрессованный снежный покров. Так и есть — мина. Разгребает руками снег вокруг тусклого металлического корпуса. Сколько здесь таких «сюрпризов»?
— Сняли больше сотни, мин,— докладывает по инстанции командир отделения часа через два утомительной и опасной работы. Дбкладывает, а сам не спешит радоваться. Эти мины в снегу бойцы отделения отыскали. А если еще остались? Которые глубже зарыты в землю? Весной пройдет плуг или стадо скота — какие будут последствия?..
— Вот что, Алексей Никитович, составьте план этого поля. Передадим в сельсовет, чтобы люди знали, где мы прошли с миноискателем,— советует младший лейтенант
Павел Николенко.
— Когда его откроют-то, сельсовет?
— Значит, зайдем в любой дом ближайшего населенного пункта и отдадим план.
Так и поступили.
В то туманное утро 24 декабря в наступление устремляются 300-я и соседние с ней справа и слева дивизии. Главный удар наносится в направлении населенных пунктов Громославка, Шестаков. Враг, прикрываясь сильными танковыми арьергардами, отходит за реку Аксай.
Погодные условия не из легких. Робкое солнце лишь в полдень выглянет из-за облаков на час-другой и снова прячется до следующего дня. Все чаще холодные ветры сменяются метелями. Но бойцы идут и идут. Внезапные стычки в заснеженной, отполированной ветрами степи никого уже не удивляют. Группы прикрытия противника поначалу отстреливаются, но скорее для виду. Минут через десять-пятнадцать по земле расстилается завеса густого дыма, под ее толщей группы отходят. Наши возобновляют прерванный путь.
Весть об успехе наступления во много раз опережает темп продвижения войск, волнует и радует.
— А ты, тезка, начинаешь взбрыкивать,— поддевает командира орудия сержанта Кобылянского санинструктор Денисов, намекая на его фамилию. В прошлом колхозник из деревни. Бабанино под Тулой, Денисов готов часами расхваливать лошадей. Их он пас еще в дореволюционные времена. И к упряжке, тащившей полковую пушку, относится с трогательной любовью.
Карие глаза щуплого сержанта Кобылянского часто моргают. Он считает неудобным отвечать тридцатилетнему санинструктору на колкость колкостью. За друга, как всегда, вступается командир взвода разведчиков удмурт младший лейтенант Злобин.
Но тему разговора круто меняют вражеские пулеметчики: из кустарника, что опоясывает кажущийся совсем близким курган, трещит длинная очередь.
— К бою! — торопит номеров расчета Кобылянский.
Разведчики падают в снег прямо у дороги. Пушка делает четыре выстрела, и говор пулемета обрывается.
— Молодчина, Григорьевич! — Денисов потеплевшими глазами смотрит на Кобылянского.
— Доложите в штаб...— Злобин ищет глазами радиста. Тот долго не снимает наушники — в эфире неразбериха и чья-то непонятная речь...
— По языку итальянцы,— определяет радист.— Откуда они здесь объявились?
Пошли разговоры:
— Давеча разведчики в плен взяли нескольких. Да и румыны тут есть. Обуты в нечто вроде лаптей из соломы.
— Это у них эрзац-валенки. Как на лыжах катятся — не угонишься...
— Вы подковырки свои оставьте,— урезонивает острословов Пермяков.— Противник еще даст встряску.
Небо темнеет на глазах. И вот уже потяжелевшие тучи разбрызгивают снег.
В полночь полк вступает в темное полуразрушенное село. Как по цепочке передается лай собак. Найти ночлег не так просто, как кажется на первый взгляд,
— Сестра-Аленушка, нельзя ли где-нибудь пристроить вещмешок? — Денисов вносит с собой в избу клубы холодного воздуха, делает прискорбное лицо и усиленно растирает якобы совеем окоченевшие руки.
— Зовут меня Марфой... Видите, шагнуть негде. Куда приткнетесь? — Она поправляет на голове цветастый треугольник ситцевого платка, оглядывается.
— Сам на мешок голову приклоню...
— Сидайте, чего из пустого в порожнее переливатъ.
Как бы ни было тесно в избе, а над головой -крыша. Все мгновенно засыпают. Лишь часовые — на ногах. Сменяются через час. Пермяков тормошит очередного бойца, которому заступать на пост, и слышит за дверью разговор:
- Чего стучать-то? Ты же банщиком не работал, так ведь? А тут наши девчата разместились. Месяц не раздевались, теперь окна занавесили, отмываются.
Раздается смех, и все на время умолкают. «Пронесло»,— успокаивается Злобин. Вскоре его, однако, будит Пермяков:
— Прибыл полковник из штаба армии. Требует старшего.
— В доме — заместитель командира дивизии подполковник Тымчик,— растерянно сообщает Злобин неожиданному гостю.
— Ведите к нему.
При свете лампы Тымчик скользит, утомленным взглядом по документам незнакомца. Перед ним — заместитель начальника штаба 2-й гвардейской армии полковник М. Д. Грецов:
— Давайте вашу карту, подполковник, поставлю задачу. Ишь, мойку устроили. Откуда, думаю, женщины взялись?
— Шутники у нас не переводятся,— Кирилл Яковлевич ждет, пока полковник кончит скрипеть цветными карандашами. Хочет спросить, когда поступит письменный приказ, но Грецов, опередив вопрос, передает прозрачный лист бумаги. На нем стремительные рукописные строки:
«300 СД с 4.00 26.12.42 г. переходит в подчинение ко-мандарма 2-й гвардейской.
Командующий армией приказал:
К 7.00 26.12.42 выйти к западу от п. Генераловский и выдвинуть передовые отряды к западу от ст. Потемкинская» .
И снова поспешные марш-броски дивизии. Перед вечером в одном из хуторов Тымчик неожиданно сталкивается с Заседателевым. Обрадовавшись
встрече, говорят поначалу о пустяках. Потом разговор обостряется, и Заседателев готов обидеться. Но Тымчик не намерен смягчаться.
— Захватили пленных? Говорят, сам ходил в разведку... Партизанишь. Вы с Домниковым решили перещегог лять один другого..
— Ты, Кирилл Яковлевич, не сердись. Теперь ведь не те времена, что были раньше. Чутово помнишь? Я тогда даже сгоряча поставил вопрос в донесении: а не посылаем ли мы в фашистские лагеря своих добровольных пленных? Теперь ведь немцы лишь для вида сопротивляются, когда их берут паши разведчики, хотя страх перед репрессиями со стороны нацистов у них еще велик...
— Ну, а Ермолов как себя чувствует? Заседателев. понимает: скорее всего, замкомдив хочет спросить, какие у него сложились взаимоотношения с командиром полка, но прямо поставить вопрос не решается. Заседателев же не помышляет высказываться намеками.
— По-моему, мы нашли общий язык. Вчера вместе были на батальонном партсобрании. Знаешь, сейчас в батальоне коммунистов больше, чем числилось по всему полку на Донце., И вообще, слабых духом у нас нет. Появилась уверенность в себе, окрепла воля, тверже стал,
закалился наш солдат.
Утром 30 декабря становится известно, что танки генерала П. А. Ротмистрова ворвались в поселок Котель-никовский (ныне — г. Котельниково) . С группировкой МанШтейна покончено. Теперь у наших войск есть полная возможность развивать наступление на Ростов. Сталинградский фронт переименовывается в Южный.
На рассвете пехотинцы по команде снимаются с ночлега. Пока не рассеется туман, надо пройти до соседнего хутора и там переждать налет вражеской авиации. Сегодня, как и вчера, она не усидит на аэродромах. Вслед
за пехотой идут батареи артполка на конной тяге: гаубичные выдвигаются последними, у них — автотранспорт. Дивизия скорым темпом продвигается по обеим берегам Дона. Один за другим переходят в наши руки населенные пункты: Городской, Чаусовский, Кирьянов, Потемкинская, Ближние Чигонаки, Красноярский, Верхне-Кур-
моярский, Островский, Нижне-Яблочный, Веселый, Куди-нов, Бирючий, Генераловский, Красный, Степано-Разин-ский,.Ватажный...
В строю поговаривают:
— Километров сто пятьдесят отмахали.
— Можно подсчитать, когда в Берлине будем.
Но вскоре все убеждаются, что арифметические подсчеты не всегда уместны. 10 января дивизия, выйдя в район селений Семикаракорская — Сусатский, занимает долгосрочную оборону по левому берегу Дона общей протяженностью 80 километров. И свыше месяца вынуждена топтаться, по сути дела, на одном месте.
К утру 12 января црлкам дивизии удается зацепиться за северо-восточную окраину Раздорской. Кажется, еще один нажим, и станица полностью будет в наших руках. В резерве у командира дивизии есть учебный батальон, и Афонин вводит его ночью в дело.
Вообще-то к такой мере прибегают лишь в исключительных случаях. Учебный батальон и в обороне, и в наступлении располагается во втором эшелоне и занят своим прямым делом,— готовит для полков кадры младших командиров. Легко ли строить учебный процесс? Ничуть не бывало. Учебные классы — поле. Пособия — действующие предметы вооружения. Практика — бой.
Вот и сегодня Омельченко проводит занятия с курсантами прямо в расположении взводов: объясняет устройство и назначение винтовки, автомата, пулемета, противотанкового ружья,'учит правилам, ведения огня, устранению возможных неисправностей и задержек при стрельбе.
Состав курсантов неоднородный. Большинство — те, кому перевалило за тридцать пять, почти все из госпиталей. С опытом. Подучить— и многим иеобстреляным жизни спасут.
С Омельченко замполит батальона Головинский лично знаком не был, хотя не раз встречался с ним еще будучи инструктором пропаганды 1049-то полка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Поблизости что-то плюхается, шипит, будто кто-то вздумал раздуть самовар, и ослепляет. Комья мерзлой земли остервенело стучат по каске. Домникову не хватает воздуха, он вот-вот задохнется. Во рту так сухо, что язык не достает до верхней губы. Человеческих голосов не слышно, в ушах стоит лишь металлический скрежет и грохот. Время для него словно остановилось. Страшит мысль: «Как там батальон капитана Кислого?» Хватает телефонную трубку, но никто не отвечает. Ясно, при такой чехарде провода могут уцелеть лишь чудом.
— Связь восстановлена! — обрадованно кричит телефонист. Оказывается, он все время прозванивает линию и без напоминаний устраняет повреждения. Ему под сорок, а проворен и вынослив, как двадцатилетний.
— Фамилия?
— Воронин Прокофий Александрович,—устало распрямляясь, отвечает телефонист.
— Запишу, чтобы, не забыть. А вчера кто к тебе приходил?
— Ефрейтор Борис Савельевич Попов из Мичуринска. Ветеран дивизии, со дня формирования воюет.— И снова раздувает щеки, прозванивая линию связи.
Эти несколько фраз телефониста встряхивают Дом-никова, к нему снова, возвращается жажда деятельности.
Санитары выносят в тыл раненых, подбирают убитых. Один из бойцов предлагает:
— В балке приметил яму — широкая и глубокая. Приспособим для братской могилы.
На него с укором обрушиваются одновременно несколько голосов.
— Пригорок вон тот видишь? — Домников протягивает перед собой руку.— Там вырастет курган. На нем накажем посадить плакучую иву, она станет беречь тишину у могил.
Часа через два гремит прощальный залп. И сразу же эхом отзываются вражеские пулеметы. Визжат, рассекая мерзлый грунт, огненно-красные струи трассирующих пуль.
Под утро Домников садится на дно окопа. Сон сдавливает уставшие веки. «Еще секунда, и я открою глаза,— успокаивает он себя.— Встану и пойду». Через миг набухшая дрема поглощает все звуки. Вениамин Митро-фанович смотрит на стенку окопа и ужасается при мысли, что оторваться от земли уже не в состоянии. К окопу кто-то приближается. Звук шагов будто подталкивает его. Он порывисто встает на колени, затем поднимается на ноги.
Утро хоть и туманное, но не приносит полку облегчения. Бомбы по-прежнему истошно воют, раздирая душу на части. Нескончаемо долго висит над степью шум танковых двигателей. За бронемашинами вьются дымчатые шлейфы поземки, они образуют сплошную завесу, и сосчитать их количество просто невозможно. Наши артиллеристы встречают огней все новые шеренги.
— Не ныть! — громко подбадривает Домников своих пехотинцев.
И хотя никто не нуждается в столь явном подбадривании, все же появлению майора в ротах бойцы рады,
точно именно от него зависит и исход боя, и дальнейшая судьба каждого воина. А он не устает повторять:
— Устойчивость в обороне, как и в идеологии,— это главное! Будем отстаивать каждую пядь!
И полк стоит. Стоит на одном месте еще три дня, не давая противнику возможности продвинуться даже на шаг.
К вечеру 23 декабря накал сражения спадает. А ночью разведчики разносят снимающую многосуточное напряжение весть:
— Ребята, они драпают! Отступают фрицы! Итак, план деблокады окруженных под Сталинградом
войск сорван! Речка Мышкова явилась для врага непреодолимым рубежом. Впоследствии немецкий военный историк Ф. Меллентин с горечью заметит: «Не будет преувеличением сказать, что битва на берегах этой безвестной речки привела к кризису третьего рейха, положила конец надеждам Гитлера на создание империи, и явилась решающим звеном в цепи событий, предопределивших поражение Германии».
О признании этом Домников узнает после войны. А пока никто в дивизии даже не предполагает, какую важную задачу выполнил каждый из них.
Бойцы отдыхают, горячо обсуждая пережитое, читают и перечитывают последний номер многотиражки. Общего одобрения удостаивается в ней правдивое, искреннее стихотворение дивизионного поэта Петра Дорошко. Герои в нем названы по имени, а предпоследняя строфа живо напомнила с честью оконченный бой:
Дым клубится над землей морозной, А вокруг, куда ни посмотри — Танки немцев, что ползли с угрозой, Превратились в дымные костры .
РАЗБЕГ
По верхушкам почерневших деревьев скользят чернильного цвета тучи. Вскоре они начинают сеять редкие некрупные снежинки. Мороз не отпускает — превращает в камень и без того затвердевшую землю.
Старший сержант Белкин шагает неторопливо, тщательно ощупывая миноискателем каждый клочок местности. Справа и слева от него с такой же осторожностью идут другие бойцы саперного батальона. Будто по команде, одновременно все останавливаются. Белкин, кажется, наткнулся на металл... Не спеша, слой за слоем, поднимает спрессованный снежный покров. Так и есть — мина. Разгребает руками снег вокруг тусклого металлического корпуса. Сколько здесь таких «сюрпризов»?
— Сняли больше сотни, мин,— докладывает по инстанции командир отделения часа через два утомительной и опасной работы. Дбкладывает, а сам не спешит радоваться. Эти мины в снегу бойцы отделения отыскали. А если еще остались? Которые глубже зарыты в землю? Весной пройдет плуг или стадо скота — какие будут последствия?..
— Вот что, Алексей Никитович, составьте план этого поля. Передадим в сельсовет, чтобы люди знали, где мы прошли с миноискателем,— советует младший лейтенант
Павел Николенко.
— Когда его откроют-то, сельсовет?
— Значит, зайдем в любой дом ближайшего населенного пункта и отдадим план.
Так и поступили.
В то туманное утро 24 декабря в наступление устремляются 300-я и соседние с ней справа и слева дивизии. Главный удар наносится в направлении населенных пунктов Громославка, Шестаков. Враг, прикрываясь сильными танковыми арьергардами, отходит за реку Аксай.
Погодные условия не из легких. Робкое солнце лишь в полдень выглянет из-за облаков на час-другой и снова прячется до следующего дня. Все чаще холодные ветры сменяются метелями. Но бойцы идут и идут. Внезапные стычки в заснеженной, отполированной ветрами степи никого уже не удивляют. Группы прикрытия противника поначалу отстреливаются, но скорее для виду. Минут через десять-пятнадцать по земле расстилается завеса густого дыма, под ее толщей группы отходят. Наши возобновляют прерванный путь.
Весть об успехе наступления во много раз опережает темп продвижения войск, волнует и радует.
— А ты, тезка, начинаешь взбрыкивать,— поддевает командира орудия сержанта Кобылянского санинструктор Денисов, намекая на его фамилию. В прошлом колхозник из деревни. Бабанино под Тулой, Денисов готов часами расхваливать лошадей. Их он пас еще в дореволюционные времена. И к упряжке, тащившей полковую пушку, относится с трогательной любовью.
Карие глаза щуплого сержанта Кобылянского часто моргают. Он считает неудобным отвечать тридцатилетнему санинструктору на колкость колкостью. За друга, как всегда, вступается командир взвода разведчиков удмурт младший лейтенант Злобин.
Но тему разговора круто меняют вражеские пулеметчики: из кустарника, что опоясывает кажущийся совсем близким курган, трещит длинная очередь.
— К бою! — торопит номеров расчета Кобылянский.
Разведчики падают в снег прямо у дороги. Пушка делает четыре выстрела, и говор пулемета обрывается.
— Молодчина, Григорьевич! — Денисов потеплевшими глазами смотрит на Кобылянского.
— Доложите в штаб...— Злобин ищет глазами радиста. Тот долго не снимает наушники — в эфире неразбериха и чья-то непонятная речь...
— По языку итальянцы,— определяет радист.— Откуда они здесь объявились?
Пошли разговоры:
— Давеча разведчики в плен взяли нескольких. Да и румыны тут есть. Обуты в нечто вроде лаптей из соломы.
— Это у них эрзац-валенки. Как на лыжах катятся — не угонишься...
— Вы подковырки свои оставьте,— урезонивает острословов Пермяков.— Противник еще даст встряску.
Небо темнеет на глазах. И вот уже потяжелевшие тучи разбрызгивают снег.
В полночь полк вступает в темное полуразрушенное село. Как по цепочке передается лай собак. Найти ночлег не так просто, как кажется на первый взгляд,
— Сестра-Аленушка, нельзя ли где-нибудь пристроить вещмешок? — Денисов вносит с собой в избу клубы холодного воздуха, делает прискорбное лицо и усиленно растирает якобы совеем окоченевшие руки.
— Зовут меня Марфой... Видите, шагнуть негде. Куда приткнетесь? — Она поправляет на голове цветастый треугольник ситцевого платка, оглядывается.
— Сам на мешок голову приклоню...
— Сидайте, чего из пустого в порожнее переливатъ.
Как бы ни было тесно в избе, а над головой -крыша. Все мгновенно засыпают. Лишь часовые — на ногах. Сменяются через час. Пермяков тормошит очередного бойца, которому заступать на пост, и слышит за дверью разговор:
- Чего стучать-то? Ты же банщиком не работал, так ведь? А тут наши девчата разместились. Месяц не раздевались, теперь окна занавесили, отмываются.
Раздается смех, и все на время умолкают. «Пронесло»,— успокаивается Злобин. Вскоре его, однако, будит Пермяков:
— Прибыл полковник из штаба армии. Требует старшего.
— В доме — заместитель командира дивизии подполковник Тымчик,— растерянно сообщает Злобин неожиданному гостю.
— Ведите к нему.
При свете лампы Тымчик скользит, утомленным взглядом по документам незнакомца. Перед ним — заместитель начальника штаба 2-й гвардейской армии полковник М. Д. Грецов:
— Давайте вашу карту, подполковник, поставлю задачу. Ишь, мойку устроили. Откуда, думаю, женщины взялись?
— Шутники у нас не переводятся,— Кирилл Яковлевич ждет, пока полковник кончит скрипеть цветными карандашами. Хочет спросить, когда поступит письменный приказ, но Грецов, опередив вопрос, передает прозрачный лист бумаги. На нем стремительные рукописные строки:
«300 СД с 4.00 26.12.42 г. переходит в подчинение ко-мандарма 2-й гвардейской.
Командующий армией приказал:
К 7.00 26.12.42 выйти к западу от п. Генераловский и выдвинуть передовые отряды к западу от ст. Потемкинская» .
И снова поспешные марш-броски дивизии. Перед вечером в одном из хуторов Тымчик неожиданно сталкивается с Заседателевым. Обрадовавшись
встрече, говорят поначалу о пустяках. Потом разговор обостряется, и Заседателев готов обидеться. Но Тымчик не намерен смягчаться.
— Захватили пленных? Говорят, сам ходил в разведку... Партизанишь. Вы с Домниковым решили перещегог лять один другого..
— Ты, Кирилл Яковлевич, не сердись. Теперь ведь не те времена, что были раньше. Чутово помнишь? Я тогда даже сгоряча поставил вопрос в донесении: а не посылаем ли мы в фашистские лагеря своих добровольных пленных? Теперь ведь немцы лишь для вида сопротивляются, когда их берут паши разведчики, хотя страх перед репрессиями со стороны нацистов у них еще велик...
— Ну, а Ермолов как себя чувствует? Заседателев. понимает: скорее всего, замкомдив хочет спросить, какие у него сложились взаимоотношения с командиром полка, но прямо поставить вопрос не решается. Заседателев же не помышляет высказываться намеками.
— По-моему, мы нашли общий язык. Вчера вместе были на батальонном партсобрании. Знаешь, сейчас в батальоне коммунистов больше, чем числилось по всему полку на Донце., И вообще, слабых духом у нас нет. Появилась уверенность в себе, окрепла воля, тверже стал,
закалился наш солдат.
Утром 30 декабря становится известно, что танки генерала П. А. Ротмистрова ворвались в поселок Котель-никовский (ныне — г. Котельниково) . С группировкой МанШтейна покончено. Теперь у наших войск есть полная возможность развивать наступление на Ростов. Сталинградский фронт переименовывается в Южный.
На рассвете пехотинцы по команде снимаются с ночлега. Пока не рассеется туман, надо пройти до соседнего хутора и там переждать налет вражеской авиации. Сегодня, как и вчера, она не усидит на аэродромах. Вслед
за пехотой идут батареи артполка на конной тяге: гаубичные выдвигаются последними, у них — автотранспорт. Дивизия скорым темпом продвигается по обеим берегам Дона. Один за другим переходят в наши руки населенные пункты: Городской, Чаусовский, Кирьянов, Потемкинская, Ближние Чигонаки, Красноярский, Верхне-Кур-
моярский, Островский, Нижне-Яблочный, Веселый, Куди-нов, Бирючий, Генераловский, Красный, Степано-Разин-ский,.Ватажный...
В строю поговаривают:
— Километров сто пятьдесят отмахали.
— Можно подсчитать, когда в Берлине будем.
Но вскоре все убеждаются, что арифметические подсчеты не всегда уместны. 10 января дивизия, выйдя в район селений Семикаракорская — Сусатский, занимает долгосрочную оборону по левому берегу Дона общей протяженностью 80 километров. И свыше месяца вынуждена топтаться, по сути дела, на одном месте.
К утру 12 января црлкам дивизии удается зацепиться за северо-восточную окраину Раздорской. Кажется, еще один нажим, и станица полностью будет в наших руках. В резерве у командира дивизии есть учебный батальон, и Афонин вводит его ночью в дело.
Вообще-то к такой мере прибегают лишь в исключительных случаях. Учебный батальон и в обороне, и в наступлении располагается во втором эшелоне и занят своим прямым делом,— готовит для полков кадры младших командиров. Легко ли строить учебный процесс? Ничуть не бывало. Учебные классы — поле. Пособия — действующие предметы вооружения. Практика — бой.
Вот и сегодня Омельченко проводит занятия с курсантами прямо в расположении взводов: объясняет устройство и назначение винтовки, автомата, пулемета, противотанкового ружья,'учит правилам, ведения огня, устранению возможных неисправностей и задержек при стрельбе.
Состав курсантов неоднородный. Большинство — те, кому перевалило за тридцать пять, почти все из госпиталей. С опытом. Подучить— и многим иеобстреляным жизни спасут.
С Омельченко замполит батальона Головинский лично знаком не был, хотя не раз встречался с ним еще будучи инструктором пропаганды 1049-то полка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38