Молодая девушка поспешно встала навстречу жене Волкова. Та коротко рассказала ей о разговоре, который она нечаянно слышала у дверей кабинета мужа и просила помочь в розысках Григория. Елена изменилась в лице. Она поспешно оделась и вслед за Татьяной Андреевной вышла во двор. По ее предположению Григорий в этот день должен был быть на уроке турецкого языка. Она назвала кучеру ту часть города, в которой жил учитель, и села в экипаж рядом с женой Волкова.
Охваченные сильнейшей тревогой за судьбу Григория, обе женщины дорогой почти не разговаривали. Елена просила Татьяну Андреевну повторить ей содержание разговора между Волковым и Клингелем. Но та предупредила, что кучер знает по-русски и предан своему хозяину.
Молодая девушка, закрыв глаза, откинулась на спинку экипажа. Только теперь, в минуты опасности, угрожавшей Григорию, она с болезненной ясностью ощутила, насколько дорог он стал ей за последнее время. То покровительственное и чуть презрительное чувство, которое она испытывала к нему в дни их первого знакомства, давно прошло. Оно сменилось большим и сложным чувством любви и уважения к энергии, которую Григорий проявлял, стремясь быстрее освободиться от тяжелого груза своих иллюзий, от внушенной ему с детства
покорной почтительности ко всякому старше его воз-растом человеку. Он иногда вместе с Еленой трунил над своей юношеской пылкой любовью к романтической фальсифицированной истории древних царей- Востока. Теперь он понял, что собрание остроумных анекдотов и невероятных рассказов о завоеваниях древних полководцев Азии не могут заменить подлинной истории народов. В этом ему много помогало знакомство с Лазаревым.
Сильный толчок подбросил экипаж. Елена открыла глаза. Слабый желтый свет фонарей еле освещал дорогу. Лошади шли шагом, звучно пофыркивая ноздрями.
Экипаж долго кружил по запутанным глухим улицам внутренней части города, пока наконец не остановился у небольшого тупика. Елена выскочила из экипажа и храбро пошла к маленькому низенькому домику с плоской крышей и тремя крохотными освещенными окошками. Она постучала в дверь и попросила учителя, вышедшего на крыльцо, позвать Григория.
Григорий с удивлением поздоровался с Еленой. Она не дала ему выговорить ни слова.
— Сейчас же одевайтесь и выходите. Я вместе с Татьяной Андреевной жду вас в экипаже на углу.
Встревоженный Григорий быстро оделся и, захватив книги, побежал к экипажу.
Татьяна Андреевна в темноте отыскала его руку и крепко сжала.
— Ни о чем не расспрашивайте, Григорий Васильевич, могу сказать только одно, что погода явно испортилась.
Григорий повиновался, теряясь в догадках о причине столь позднего приезда их, он сел на откинутое кучером запасное сиденье.
Всю дорогу они ехали молча.
Экипаж остановился у ворот дома Волкова, они со скрипом распахнулись, лошади рванулись вперед и замерли у крыльца.
Татьяна Андреевна провела молодых людей к себе в комнату.
— Григорий Васильевич, я должна сделать вам неприятное сообщение,— волнуясь сказала она.— Ваша вторая статья в руках у Клингеля и моего мужа.
Она передала ему разговор, который три часа тому назад происходил между ее мужем и Клингелем. Минутное смущение, охватившее было Григория, оставило его. Он не боялся за себя, самое большее, что могло грозить ему,— это высылка из ханства. Гораздо сильнее Григория тревожило положение Лазарева.
Накануне он видел Лазарева. Тот был сильно озабочен. Он сообщил Григорию о дехканском восстании в Ташаузе против хана. Оно вспыхнуло стихийно, было плохо подготовлено, и Лазарев боялся разгрома повстанцев. Машинист говорил, что туркменские родовые вожди вначале удерживали туркмен от присоединения к узбекам и каракалпакам, а потом, под влиянием недовольства своих дехкан, примкнули к восставшим. Лазарев не верил вождям, опасался их вероломства, говорил,что они стараются не допускать объединенных действий туркмен, узбеков и каракалпаков. Из слов Лазарева Григорий понял, что тот знал руководителей восстания, и теперь с тревогой думал, не отразится ли на Лазареве разгром повстанцев и арест руководителей...
Татьяна Андреевна прервала тягостное молчание.
— Что же вы думаете предпринять, Григорий Васильевич?— спросила она.— Решать надо быстро. Дня через два они вернутся из Хивы...
— По расписанию завтра в Петро-Александровск приходит пароход из Чарджуя. Мне достаточно два-три часа, чтобы рассчитаться с банком и выехать на каюке в Петро-Александровск.
Мысль о скором отъезде захватила Григория, он едва сдержался, чтобы не показать своей бурной радости. Елена печально смотрела на его взволнованное лицо.
— Что вы намерены делать в Ташкенте?—спросила Татьяна Андреевна.— Будете служить?
— Буду учиться. Моих средств при строгой экономии хватит на два-три года...
Было поздно, когда молодые люди простились с Татьяной Андреевной и вышли из ворот дома.
Григорий вел Елену под руку. Они не сговариваясь свернули с большой дороги и полями молча пошли к каналу.
Елена вдруг стиснула руку Григория.
— У меня сжимается сердце, когда я думаю о том,
что завтра останусь одна. Вы уезжаете, Татьяна Андреевна через месяц-два собирается навсегда к сыну. Лазарев... Я не знаю, долго ли еще он пробудет на свободе...
Григорий остановился.
— Лена, вы тоже собирались уезжать к осени. Но почему бы вам не уехать завтра со мной? Я еду прямо в Петербург. И, поверьте, Лена, мне очень трудно оставлять вас здесь одну, мне... Я, ей-богу, не знаю, как вам сказать, но мне будет тяжело без вас.
Елена с улыбкой радости глядела на Григория.
— Правда? Гриша, вы говорите правду? Вам будет тяжело без меня?
— В жизни своей я никогда не встречал человека, которому так верил бы, как вам, Лена. Я очень ува- жаю вас, я хочу сказать о большем, но не смею, мне кажется, что тень Наш все еще стоит между нами...
Елена внезапно схватила Григория за плечи, притянула к себе и звонко поцеловала в губы.
Григорий стоял, растерянно опустив руки. Молодая девушка радостно захохотала.
— Вот созерцатель! И в любви он остается таким же созерцателем. А я-то мучаюсь уж сколько времени: любит, не любит, теряюсь, не знаю. Гриша, любишь?..
Григорий обнял девушку и привлек ее к себе.
— Больше жизни своей люблю тебя, Лена... Люблю за все то, чего мне не хватает, за живость, энергию, смелость. Люблю, как самую прекрасную женщину, ибо не может быть на свете женщины прекраснее той и лучше той, которую мы любим...
— А знаешь, что я придумала? Я завтра еду с тобой! Ей-богу, поеду. Довольно, хватит этой ссылки. Ты остановишься у нас, комната брата свободна. Мы... то есть, ты, конечно, в ней прекрасно устроишься...
Григорий поднял девушку на руки и поцеловал в оба синие глаза. Она вырвалась из его рук и побежала. Он долго догонял ее, пока она, задыхаясь от усталости и счастливого смеха, не остановилась.
— Как все хорошо устроилось! Мама сердится на меня, пишет: «Понеслась бот знает куда. Брата услали в ссылку по приговору суда, а ты добровольно поехала». Я ей завтра дам телеграмму: «Возвращаюсь в Петербург, готовь комнату». Денег у нас с тобой хва-
тит не на один год. Дорогой подсчитаем, сообразим, а там мама поможет найти уроки...
Они проходили мимо высокой стены завода Мешкова. Елена показала Григорию на человека, крадущегося за ними вдоль стены.
Григорий громко крикнул. Тот остановился и, несколько поколебавшись, спросил: — Гриша?..
— Андрей! Ты чего по ночам не спишь? Андрей подошел к ним. Григорий увидел в его опущенной, руке браунинг.
— Зачем это?
Андрей испуганно схватил его за борт пальто, понизил голос до шепота:
— Тише, Гриша, ради бога тише, у нас забастовка. Завод стоит, как мертвый, умер, не работает...
Голос Андрея дрожал от ужаса, охватившего его. Григорий и Елена переглянулись; увлеченные разговором, они даже не заметили молчания завода.
— Вечером приехали казаки, арестовали Лазарева, двух рабочих и увезли в Петро-Александровск. А все рабочие, помощники Лазарева, сторожа, кучер, конюхи—все бросили работу, ушли с завода без расчета. Даже его жену некому было выкинуть... Я вместе с Сыщеровым и Натой выносил ее вещи за ворота...
Григорий вскрикнул от возмущения:
— Ты с ума сошел, Андрей! Что за зверство, что за бесчеловечное отношение!
— Почему? Он же забастовщик, революционер, а я хозяин, мой завод.
— Не твой, а Сыщерова, даже не Сыщерова, а теперь Волкова.
Андрей на мгновение задумался.
- Пожалуй, ты прав...— Он вдруг облегченно рассмеялся, спрятал браунинг в карман.— Пусть они теперь сами заботятся...
Он взглянул на Елену.
— А я и не узнал вас, Елена Викторовна... Гриша счастливец. Она не такая как Натка-дрянь. Очень хорошо, что ты от нее избавился. Они рады и меня сжить со света, но им не удастся. Весной поеду лечиться. У меня один кошмар был — это Лазарев.
Григорий и Елена торопливо простились с Андреем, он, сгорбившись, побрел вдоль стены.
— Жалкий человек,— с отвращением сказала Елена.— Я не могу понять, что с ним такое — глуп он или запуган.
Григорий взял ее под руку.
— Он — жертва собственного страха перед революцией. Из него не вышло хорошего коммерсанта, у него слабый, неустойчивый характер. Это не нравится ни отцу, ни Нате, которая унаследовала жесткий характер деда. Они предпочли его Сыщерову.
У ворот завода они увидали одного из рабочих. Тот узнал их и поздоровался.
— Где жена Лазарева, его дети? Рабочий улыбнулся.
— Мы ее увезли к тому токарю завода Абдурахман-бая, там хорошо, тепло...
— А ты чего здесь делаешь?
Рабочий сдвинул папаху на лоб, почесал затылок.
— Мы думаем, а вдруг нашего машиниста генерал отпустит. Он придет на завод, а никого нет, хозяин его может обидеть...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Григорий на другой же день уволился из баша. Кис-ляков, замещавший Клингеля во время его отсутствия, знал причину его ухода. Он не мог удержаться от
упрека:
— Очень нехорошо вы поступили с нами, Григорий Васильевич,— ворчливо сказал он.— Я вас устроил на работу, ввел в приличное общество, а вы отплатили такой черной неблагодарностью.
Григорий с презрительной усмешкой слушал Кисля-кова, который важно восседал за директорским столом.
— За что мне вас благодарить? Разве только за то, что вы дали мне возможность поближе познакомиться с вашим «приличным обществом»? Или, может быть, за то, что ваша судьба предостерегла меня от подобной же моральной гибели?..
Кисляков откинулся на спинку кресла, растерянно глядел на Григория, тот, небрежно притронувшись к шляпе, вышел из кабинета, не подав ему руки.
В операционном зале его окружили сослуживцы. Уже многие узнали, что он был автором разоблачительной статьи, что вторая статья его перехвачена. Настороженное отношение к Григорию исчезло. Он сразу вырос в глазах тех, которые подобно ему искали в колонии не карьеры, а только куска хлеба. Счетовод вексельного отдела, неудачник, обремененный большой семьей, выразил сожаление об отъезде Григория.
— Не обижайтесь, что мы чуждались вас, но вы водили близкое знакомство с нашими хозяевами. Мы здесь живем, как волки, смотрим друг на друга, как на конкурентов, только водка объединяет нас. Мы, конечно, о делах наших хозяев знали больше, чем они думают, да вот смелости, смелости-то у нас и не хватает... Семья ведь, дети... Притом же русских нас здесь мало, как-то и неудобно бороться между собой, ронять в глазах туземцев русский престиж.
Он говорил, понизив голос, опасливо поглядывая на двери кабинета директора банка.
Григорий думал о Лазареве, о неграмотных рабочих узбеках и каракалпаках. Они бросили работу из солидарности к русскому рабочему и не боялись репрессий хозяев, и у них, и у Лазарева и семьи есть и дети. Он думал о том, что теперь он навсегда соединил свою судьбу с судьбой рабочих.
Григорий обменялся рукопожатиями со всеми сослуживцами и вышел из банка.
По дороге он забежал к токарю завода Абдурахман-бая, где временно поселилась жена Лазарева.
Она, сияя счастливой улыбкой, показала ему срочную телеграмму мужа.
— Прокурор освободил Николая Ивановича. Только они запретили ему жить в Новом Ургенче. Он просит меня поскорее выехать.
Это было для Григория второй большой радостью. Значит, он мог увидеть Лазарева в Петро-Александров-ске перед отъездом.
Жена Лазарева уже знала об их отъезде.
— Утром была Елена Викторовна. Знаю все. Дай вам бог счастья и счастливой дороги. Кланяйтесь Николаю Ивановичу.
Григорий расцеловал обоих ребят машиниста и мальчишески веселый и довольный, насвистывая, почти бегом направился домой.
В своей комнате он нашел вещи Елены, перенесенные из квартиры Клингеля, и записку. Она писала, что поедет на пристань в экипаже вместе с Татьяной Андреевной и своей ученицей.
С утра нанятая арба стояла во дворе. Григорий с помощью арбакеша нагрузил вещи и сел рядом с ним. Тяжелая арба со скрипом медленно поползла на речную пристань.
Григорий смотрел на город. За двухлетнее почти его пребывание Новый Ургенч сильно изменился: засыпали болото, выстроили ряд новых магазинов, контор, представительств. Новый европейский город заметно богател. Только там за крепостной стеной, в старом городе, шла жизнь, тяжелая, как сотни лет назад. Там за последний год стало еще теснее и тяжелее, сотни разоренных крестьян, оставив земли и неоплатные долги ростовщикам, пополнили многосотенные ряды безработных...
В лицо пахнул свежий ветер. Они выехали за город, потянулись мокрые пустые поля. Февральское солнце светило тепло и ласково.
На пристани, как всегда, было шумно. Родственник Шарифбая распоряжался погрузкой товаров, начальнически покрикивая на молчаливых арбакешей.
Григорий скоро отыскал каюк, отходивший в Петро-Александровск. Он сложил с арбы вещи и в ожидании Елены прошелся по пристани.
Сосед Саура, старик арбакеш поздоровался с ним. Он сказал Григорию, что Саур, узнав от рабочего завода об аресте Лазарева, утром уехал в Петро-Александ-
ровск.
— Наверное, побыть с ним хочет, — пояснил старик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40