Сказать правду, сам я в хозяйстве ничего не смыслю. Во всем положился вот на него, на колченогого. Он хромой, но руки у него счастливые. Ни один год не было плохого урожая. Верно, Камбар?
Камбар — шутник и говорун, действительно при ходьбе волочивший одну ногу,— притворно нахмурился, топорща редкие, светло-желтого цвета, волоски бровей.
— Вы хоть при гостях калекой меня не называйте, Мирисхак-ака. А ну, давайте-ка наперегонки, попробуем, кто кого!
— Подсыпь табаку, колченогий. Шуток не понимаешь...— Танти-байбача взглянул на Юлчи.— И верно, я сам надивиться не могу — хромой, а летит быстрее ветра. К тому же весельчак и работает исправно. Но вся беда — колченогий. Ха-ха-ха!..
— Мои ноги, хозяин, с изъяном, да они помогают цвести земле. А у вас хоть и в порядке все, да вы, кроме как чилим потягивать, ни к чему не способны! — Камбар протянул байбаче заправленный чилим.— Вот курите...
Танти-байбача, окутавшись облаком дыма, уже серьезно сказал:
— Садись на жеребчика, поезжай в город. Привезешь две бутылки коньяку. Быстро! Аскар-палван приедет с компанией. Понял?..
— Эх-хе! Большая, значит, игра будет. Желаю вам удачи. С выигрыша и мне что-нибудь перепадет. Только жеребчика нет, Мирисхак-ака, маленький Чавандоз уехал на нем на улак.
— Садись на иноходца.
Во двор, ведя на поводу заседланную новеньким седлом красивую каурую лошадку с бусами и тумарами на лбу, вошел крепкий, загорелый мальчуган лет тринадцати-четырнадцати. Это и был маленький Чавандоз, сын Танти-байбачи — Абидджан. Мальчик старался держаться солидно, но по всему видно было, что он из тех баловней-любимчиков, кого обычно называют «балованный барашек».
Передав лошадь Камбару, мальчуган принялся стряхивать пыль с одежды. Таити окликнул его:
— Сын! Чей обогнал?
— Рыжий Таира-купчака. Нашему малютке оказалось не под силу тягаться с ним.
Э-э, Абидджан,— усмехнулся Камбар,— а я думал с козлом Беритесь, котел юювил. Выходит, все зря — у вас пустая потеха только.
Подожди, Камбар, еще понадобится твой котел,— ответил Абидджан заносчиво.
Нет, уж видно,— насмешливо протянул Камбар.— Для того чтобы улака на полном скаку захватить, надо быть настоящим чаван-доюм. И силу надо иметь, братец мой Абидджан!
Огпустив подпругу, Камбар привязал жеребчика к столбу. Потом взял у хозяина деньги и, подседлав иноходца, отправился в город.
Гости Танти-байбачи приехали поздно вечером. Их провели на айнан, обращенный в сторону клеверника.
До возвращения Камбара прислуживать пришлось Юлчи. Больше всего надоедал ему сам Танти-байбача. «Чилим!» — поминутно кричал он с айвана. Чилим стоял рядом с Таити, но его надо было заправить заново табаком, разжечь, поднести... Байбача затянется раз — и накурился, а через минуту требует снова.
Когда приехал Камбар, Юлчи прошел к супе и в темноте растянулся на разостланной там пыльной кошме. Через некоторое время к нему подсел и Камбар, неожиданно появившийся с блюдом остывшего плова.
— Игра началась... У хозяина даже чилим из памяти вылетел. Теперь можно и отдохнуть.
— А во что они играют? — спросил Юлчи.
— В кумар,— тихо ответил Камбар.
— Что вы говорите? Гости вовсе не похожи на игроков. Все в чалмах, будто муллы!
— А кого вы считаете игроками? — пробормотал Камбар, только что положивший в рот первую щепотку плова.— Уличных удальцов, что ходят с открытой грудью и повязывают из щегольства по паре поясных платков? Нет, настоящие игроки — это сыновья бородатых чалмоносцев — ишанов. Целую неделю они пьянствуют, играют в кумар, а по пятницам как ни в чем не бывало появляются на молениях.
— Чудо! —удивился Юлчи.— Ишаны мечут альчики!
— Они и в карты играют. Это тот же кумар, даже, пожалуй, похуже... Хэ, а как они пьют! Глотают, будто верблюды, пробывшие целую неделю без воды в пустыне. Буза ли, водка ли, мусалас ли, коньяк — ничем не брезгуют, было бы только спиртное.
— Короче говоря, это последние развратники,— заключил Юлчи. Беседу их прервал Таити:
— Чилим, колченогий!..
Окрики хозяина начинали раздражать Юлчи. «Будто у бедняги имени нет! — промелькнула у него мысль.— Это уже не шутка, просто байбача за человека его не считает».
Камбар бросил в блюдо взятую щепоть плова, вскочил и побежал ил юв. Бегал он действительно проворно, точно и не хромал вовсе.
«Трудно ему на побегушках,— подумал Юлчи.— Старается не показать своей хромоты, так и привык бегать рысцой...»
— Вы меня ждете? Напрасно. Плов, наверное, остыл уже. Принимайтесь! — заговорил Камбар, снова подсаживаясь к Юлчи.— Карман хозяина, кажется, опустел,— сообщил он.— Не везет, видно. Весь год не вылезает из проигрыша. При его богатстве это пока не заметно, но тем хуже будет конец. Тогда глаза его от удивления сами собой раскроются, будто стручок маша. При такой расточительности, друг мой Юлчи, и золотых гор не хватит.
— А чем занимается ваш байбача? — полюбопытствовал Юлчи — Неужели он только и знает, что проедает нажитое?
— Занятие? — Камбар рассмеялся.— Кончайте с пловом, потом расскажу.
Когда блюдо было опорожнено, Камбар вытер его пальцами, облизал их, отодвинул блюдо в сторону, подсел ближе к Юлчи и начал свой рассказ:
— Какие там занятия! И на пятак нет у него дела. Со всякими делами он покончил еще лет пятнадцать назад, с тех самых пор, как умер его отец. Я работаю у этого человека только четыре года, но живем мы с ним в одном квартале, и мне все про него известно. Отец хозяина был большим баем. За свою жизнь он накопил несчетное богатство. Пять-шесть лавок и магазинов, да еще земля, да несколько участков и домов в новом городе... Старик умер, а сын теперь все проедает: скачки с улаком, вечеринки, пирушки, постоянные гости... Собираются муллы, ишаны, баи, игроки-кумарбазы. Каждый день — нарын, пельмени, плов. Вот скоро в город переедем, и что только там будет! Сынишка у него, сами видели, в четверть ростом, а он женить его хочет. Сговор был, когда еще девчонка в люльке качалась... И мальчишка весь в отца. Ни читать, как говорится, ни писать, ни песен складывать. Ходил несколько месяцев в русскую школу на Хадре, потом сбежал. Потому — голова у него занята лошадьми, скачками, вечеринками с компанией таких же, как сам, байских сынков. Короче говоря, отец с сыном вместе проедают богатство. Слышно, осталось у них не больше трети всего богатства Да они и это по ветру пустят.
-- Чилим! —послышался сиплый голос Таити. Камбар оборвал рассказ, поспешил к хозяину. Возвратившись через минутку, он сообщил шепотом:
— На кону ворох денег. И все хрустящие бумажки с портретом белого царя! Взглянул я — в глазах зарябило. Вот бы мне пару таких! Куда бы ни пришел, встречали бы с уважением: «Пожалуйте, почтенный Камбар, пожалуйте!» А сейчас — где там! -- только и слышишь: «Эй, колченогий! Эй, калека, эй, безногий!»
— Хозяина прозвали Танти-щедрым. А вам он оказывает свою щедрость, Камбар-ака? — спросил Юлчи.
— Щедрость его не для таких, как я,— ответил Камбар. — Он ничего не жалеет для себя и для своих друзей-приятелей. «Таити» его прозвали люди, которые едят и пьют на его гулянках. А мне он дает харчи да одежду справляет, когда совсем истреплется. Иногда и денег немного выпросишь. Только насчет деньжат скуповато. Знаете, говорят, из чужих рук и птичка не наедается. Заведется какой целковый, смотришь, туда-сюда — и уже нет, упорхнул из рук...— Камбар вздохнул.— Эх, деньги! Купить бы хоть пару танапов земли, таких бы дел наделал я, что твой сахар! Видели, сколько земли я засеял? И все сам!.. Каждый год десятками арб собираю урожай для хозяина.
— Одни трудятся, сеют, а выгоду от этого другие имеют,— ответил поговоркой Юлчи.— Была б у вас земля: труд ваш — и выгода вся ваша. Копите деньги, Камбар-ака, и покупайте себе участок.
— Где там! Копейки лишней не отложишь. Хозяйский порог, будь он проклят, такой — его не перепрыгнешь...
Послышался раздраженный голос хозяина:
— Эй, колченогий! Тащи лекарства!
— До мусаласа очередь дошла? — спросил Юлчи.
— Сейчас начну заливать горло ишанов прямо из корчаги,— рассмеялся Камбар, исчезая в темноте.
Юлчи прилег на кошме и укрылся узкой подстилкой от седла, В нос ему ударил запах сырости и конского пота. Уснуть мешали шум и пьяные выкрики игроков. Он долго переворачивался с боку на бок и только было задремал, как услышал над головой шепот Камбара:
— Спите?
— Нет.
— Выпьете? Очень вкусный мусалас.
— Не надо. Я еще никогда не пробовал.
— Хи-хи-хи...— тихонько рассмеялся Камбар, укладываясь рядом с Юлчи. От него несло винным перегаром.— Если пить понемногу, вреда не будет,— заговорил он через минуту.— Бывает так, Юлчибай, что сердце вот-вот разорвется, белый свет темной ночью кажется. Тогда тайком от хозяина я выпиваю одну-две пиалы. Иногда он и сам даст. Он же меня и приучил. Раньше я капли в рот не брал. Но подумаешь порой, и покажется, что хозяин прав: жизнь коротка и надо где можно пользоваться удовольствиями в этом недолговечном мире. Вот его отец не пропивал, не проедал и все равно богатства не унес на горбу в могилу.
— Скупой был? — не поднимая головы, спросил Юлчи.
— О, из тех, что прокляты всеми святыми! Прославился своей скупостью и жадностью. Знатный бай, большую торговлю вел кожевенными товарами, а посмотришь на него — подумаешь, что это бедный ткач или латальщик обуви. Зимой и летом на ногах — тяжелые капиши из толстой кожи. На голове — грязная, пропитанная потом чалма. Халат — рваный. Ходил он всегда, уставившись в землю. Увидит старую подкову, ржавый гвоздь, пуговицу или другую какую-нибудь дрянь, обязательно поднимет. «Когда-нибудь, скажет, пригодится». Как-то, я был еще подростком, он у меня выманил два гвоздя, поднятых на дороге.
— Ну, это вы, наверное, выдумали,— не поверил Юлчи.
— Выдумал?! Э-э, то, что я рассказал,— лишь капля в море! Вот слушайте. Каждый год осенью он привозил сюда, в поместье, ребят нашего квартала и заставлял сгребать опавшие листья. Помню, приехал как-то с ребятами и я. Собрали мы листья, плотно набили в мешки. А к вечеру подул сильный ветер. Мы, ребята, смеемся, радуемся, глядя, как ветер подхватывает оставшиеся на деревьях листья и поднимает их к самому небу. А бай беспокойно топчется около деревьев, как курица, обжегшая ноги, ругается. «Отец,— спрашиваем мы,— чем вы недовольны?» А он нам: «Немало, говорит, нескладных дел бывает и у бога. Вот смотрите, смотрите, какой убыток! Ни одного листочка не осталось на моих деревьях, все унесены в небо».
— Вот жадный дурак!
— Погодите, я еще не все рассказал. Вы можете подумать, что это сказка, а это истинная правда. Он никогда не ел ни плова, ни нарына, ни пельменей, ни казы. «Плов,—говорил он,— как гвозди, царапает мне желудок, а казы — тоже не по мне». И каждый день разрешал своим домашним готовить только болтушку из пшена. Сын бая, мой хозяин, после того как женился, начал кормиться получше, но тайком. Деньги на расходы воровал у отца. Покушает сам повкусней, а для старика велит приготовить какую-нибудь жидкую похлебку. Как то раз бай возвратился домой раньше обычного, да еще привел с собой какого-то близкого родственника. Сидят они во дворе, беседуют, ждут похлебки. Вдруг старик видит — в углу двора, из-под сложенных там нескольких снопов сена, показался дым. «Что это?» — вскричал он и бегом туда. Раскидал сено, смотрит, а под ним котел. Поднял крышку — на него пахнуло вкусным запахом плова. Старику все стало ясно... Понимаете: женщины, притушив угли, накрыли было плов париться, а тут показался бай. Они с испуга и завалили очаг сеном. Бай возвратился на прежнее место. Трясется весь как в лихорадке. Родственник пытается успокоить его: «Не расстраивайтесь. Слава богу, вы богатый человек. Если и кушал, то ваш родной сын. В вашем доме уже давно готовят в двух котлах: один для вас, другой для себя. Простите их». Ну и всякое такое. Выслушал все это старый бай, опустил голову да как заголосит. «Мне, говорит, уже семьдесят. Пятьдесят лет я копил богатство. Не пил, не ел сладко, не одевался чист Вся жизнь моя прошла в заботах и лишениях. А ради чего? И я плачу о своей глупости, родня!»
Спохватился-таки, сгореть его могиле,— удивился Юлчи.
Спохватился, да поздно. Одной ногой он уже в могиле стоял. Умер, не прожив после этого и года... Ну вот, теперь скажите: кто из них умнее - отец или сын?
— Дураки оба. Один умер от жадности, другой подохнет от излишества.
Камбара снова позвал хозяин. Юлчи закрыл глаза. Но спал он неспокойно. То ему снилось, что скелет старого бая грызется с голодными собаками из-за костей на кладбище; то бредилось, будто бай, высунув из могилы длинный язык, облизывает пустой, еще горячий котел из-под плова...
V
Как только до Нури дошли слухи, что Юлчи отправлен на работу к Таити, она решила, что представляется удобный случай исполнить давнишнее свое желание. Не раздумывая долго, она сказала, что очень соскучилась по сестре и что ей, кстати, хочется побывать на бахче, прихватила с собой Рафика и отправилась из дому.
И вот уже три дня, как Нури у сестры. Девушка ждет не дождется случая встретиться с Юлчи. Накинув на голову вместо паранджи что-нибудь легкое, она каждый день по нескольку раз обходит сад, бывает на бахче, но сделать следующий, самый трудный и решительный шаг у нее не хватает смелости. Юлчи с утра до ночи работает то на огороде, то на бахче и всегда бок о бок с Камбаром, поэтому подойти к нему близко Нури не решается. Да и место здесь неудобное для встречи: дувалов нигде нет, кругом открытое, широкое поле. На несчастье, и Танти-байбача, против обыкновения, сидит все время дома, никуда не отлучается. Каждый день у него гости, каждый день на внешнем дворе пьянство, шум, гам...
На четвертый день поздно вечером Танти-байбача приказал сыну:
— Выйди, скажи этому... э, как его... Юлчи — пусть ложится на айване. Одеяла, подушки, ковры — все осталось там, а Камбара сегодня не будет.
Услышав это, Нури обрадовалась. Надежда на свидание, уже чуть теплившаяся в ее душе, вдруг вспыхнула снова, грудь обожгло огнем долго сдерживаемых желаний. Чтобы скрыть свое волнение, Нури принялась старательно помогать сестре по дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44