Будете в Каунасе, вы обязательно увидите. Даже если ненавидите мосты, вам никуда не деться. Там за каждым поворотом прячется он.
Мчится Люся, видит — мост. Значит, правильно мчится. Дальше — ещё один. Потом едет, едет — и снова мост!
— Не такой уж он маленький, этот Каунас — подумала Люся, — час еду и столько мостов уже встретила.
Потом часы и мосты пошли один за одним, отчего в голове Люси родились две гипотезы:
1. Каунас — огромный город, на треть состоящий из мостов.
2. От присущего всем литовцам желания жить вечно, каунасцы закольцевали пространство и время в районе переправы.
И тогда Незабудкина решила выяснить. И напала на местного жителя в жесткой вопросительной форме. Она подъехала к таксисту и стала махать рукой. Если бы таксист был добрым негром, он бы догадался, эта девушка просто заблудилась. Но литовские таксисты, если их прижать к бордюру женщиной и помахать, думают другое. Им как бы слышится: «мужчина, всего за двадцать баксов свою персональную гонорею я сделаю нашей общей».
Поэтому мужчина поплотнее закрыл стекло, и помахал в ответ, как бы отказываясь от знакомства.
— Чего он машет, он думает, я с ним здороваюсь, — рассердилась Люся и стала делать рукой жесты, будто отжимая стекло таксиста вниз, чтобы он открыл и выслушал.
— Ничего мне от тебя не надо, не снизу, ни сверху, — подумал таксист и опять помахал, обеими руками и ещё головой, чтоб нахальная короста поняла его философию целомудрия.
Махали они друг другу, махали, «может пронесёт», подумал вдруг таксист и открыл окно.
— Где у вас центр? — быстро спросила Люся.
Я бы честно показал область мочевого пузыря. Один дядька, тренер по айкидо, объяснял, что центр меня именно там. Но таксист на свежем воздухе стал прозорлив, как психоаналитик. Он понял недосказанное, что Люсю интересует середина Каунаса, прекрасного города множества мостов, пугливых как олени таксистов, пространственно-временных кренделей и заповедной ненависти к указателям направлений.
И он махнул рукой куда-то за реку и вверх, куда можно было добраться только на дельтаплане. Люся конечно же раскинула руки и полетела. Мысленно. Наяву она всё-таки доехала до Польши и вчера только вернулась, ночью. Я узнал её издалека, по маленькой красным глазкам, светившимся из маленькой красной машинки.
Говорит, неплохо съездила. Сегодня будем разжимать ей пальцы, руль выковыривать.
70
Говорил ей:
— Ладно, всё забыто. Хочу как вначале, секс трижды в день, на ужин Шабли и даже в магазин вместе.
Она тараторит:
— Всё окей, но сейчас у меня Таиланд. С Наташкой, пятнадцать дней. Я же с детства мечтала слоном порулить. Ты знаешь, чем пахнет дикий слон? И что я Наташке скажу, не могу ехать, потому что муж спятил? После Тая — работа на телеке, надо будет смены отработать. И корпоративки. Декабрь, сам понимаешь. На Новый год, кстати, меня тоже не будет (поднимает вверх палец, как пистолетный длинный ствол). Потом в январе, в Лапландию, уже проплачено. А ты сам отказался, у тебя театр.
Да и не могу я так, ничего-ничего, вдруг — хоп! Люби тебя с утра до ночи.
Вчера прислала эсэмэску:
«Здесь жара. Запускали в небо фонарики, бегали по джунглям, танцевали с местными на дискотеке. Сегодня будут слоны. Целую. Я.»
Приложил телефон поцелуем к щеке — ничего не почувствовал. Понюхал, хотел узнать запах диких слонов. Китайской пластмассой они пахнут, вот что.
71
Письмо жене, уехавшей в Таиланд за впечатлениями.
Дорогая моя ненаглядная жена.
На письмо, в котором ты просишь поскорей выкупить тебя и Наташку с рисовой фермы, куда вы устроились рабынями, потому что у вас деньги спёрли и нечем платить за гостиницу, спешу ответить тебе, что погода у нас хорошая. С утра был дождичек, теперь развиднелось, к среде обещают мороз. Машка учится хорошо, только копуха. У Ляльки был насморк, зелёного цвета, уже прошёл. По вечерам, за ужином вспоминаем тебя. Особенно, как однажды ты смотрела телевизор, сидя в кресле, и на тебя торшер упал. Смешно.
Кстати о деньгах. Наташку, с её внешностью, можно устроить в антропологический музей. В раздел «ухмылки природы», экспонатом. Это должно быть прибыльно, азиаты любят забавных заморышей.
Целую. Твой кусик.
72
Самое трудное в воспитании детей — найти кулёк с физкультурой. Маша сказала, в пределах жилища есть такой мешок, в нём кроссовки и трико.
Я поделил квартиру на секторы, я ходил по ней цепью, как эсесовцы по партизанскому лесу. Я заглядывал в кастрюли, под ванну и, трижды, в ящик с трусами жены. Простукал стены, на предмет пустот. Ворвался в холодильник, застал там голубцы, лосося и холодец. Получается, последние три дня можно было питаться не только чаем, но и едой. Забавно.
Нашёл старые свои туфли, Ллойд, удобные, как кандалы. В деталях помню, как в 2001-м вынес их на помойку. И вот они вернулись. Надо как-то использовать это умение туфель возвращаться с того света. Завтра вложу записку с вопросами о грядущем и снова выброшу. Может завяжется переписка с каким Наполеоном.
Физкультуру в школе преподаёт опасный монстр. Дети утверждают, это людоед-мужчина. Его зовут Людмила Прокофьевна, но в сознании детей сей казус ничего не меняет. Они говорят: «Людмила Прокофьевна пришёл».
Если до утра не найду кулёк с формой, этот Людмила Прокофьевна меня съест.
На всякий случай, все прощайте.
73
Люся от меня ушла, но как-то не вся, не целиком. Вечерами бегает по квартире голозадая, будто как цыганский табор. Люсин стоп-сигнал сзади похож на знак «бесконечность», кто видел, тот не забудет никогда. При том, говорит, давай останемся друзьями. Нет ничего естественней для взрослого мужчины, чем медленно дружить с розовой после бани женщиной в ночнушке.
Люся надевает ко сну такую, как бы маечку, я не стану подробней описывать этот артефакт. Эта насмешка над моей страстью ничего не скрывает, всё лишь подчёркивает. И сразу делается видно: в Люсе центральное место занимает не гипотетическая душа, а корни ног, так назовём это интересное инженерное решение.
Попа в женщине не главное. Она лишь финал всяких отношений. К тому же, знаменитый немецкий юмор разрушил весь связанный с попами романтический флёр. Если дотянулся до ягодиц и не схлопотал по слюнявкам, значит, скоро придёт пора вкусно курить и спать.
Грудь тоже не главное и не лучшее. Женская грудь ждёт от зрителя точной и убедительной реакции. Лучший наш ответ голой сисе — упасть в обморок от восторга. Женщина сразу начинает верить в вас, как в порядочного человека.
Лучшее в них место, всё-таки, колено. В колене всегда достаточно женщины, чтобы навек полюбить. От самой мысли про поцелуй в этот сустав изнутри мужчина делается мягким.
Вот возьмите некрупную, белую коленку, поднесите к мужскому лицу и говорите ни о чём. Через полчаса подопытному станет всё равно, сколько у вас носов, что вы кладёте в винегрет, и насколько ваша мама злее всех на свете гарпий. Простой здоровый музыкант предложит вам жениться тут же, на диване, и многократно.
По колену сразу видно, кто эта женщина, добрый ангел с доверчивой попой или чёрствый дэмон.
По щиколотке тоже многое видно, но надо дольше смотреть. Ещё есть запястье, локоть, шея. Вообще, женщина в местах сгиба красивей, чем на ровных участках, я заметил.
А сначала я планировал рассказать про фигурное катание, это сегодня единственный доступный мне вид секса. Вот, собственно, всё и рассказал.
74
За дорогой открыли кулинарию. Курица в кляре, рыба в кляре — всё в кляре. Продавщица тоже в кляре: мягкая, жёлтая.
Бегаю туда пригнувшись, как зек за баландой. Или, как к паровозу — за кипятком.
Нет бы гордо начистить картошки, порезать селёдки, лука… Чтоб мои домовые гордились и хвастались другим домовым про запахи моих кастрюль.
Бордель бы лучше открыли. Я б боролся с нахлынувшей страстью к павшей женщине Зинаиде, не толстел бы и сберёг бы желудок. И было бы о чём писать.
А бороться с полусырыми котлетами на машинном масле — ни славы, ни творческих прозрений. И мемуаристы уложатся в две строки с этим периодом моей жизни:
— Было ему лень готовить. Он челночил до кулинарии, покупал там развесной гастрит по два рубля за колику. Желудочные рези и станут основным посылом к творчеству прозаика в следующие семь лет…
75
Моя бывшая, когда не злилась, бегала по квартире без трусов. Ей очень шло такое весёлое настроение. Я с нежностью вспоминаю её тощий зад, он служил мне символом домашнего уюта.
В детстве толстый Толик говорил, Слава, не верь голым женщинам. Они непостоянны. Я ж его не слушал. Теперь развожу хомячка и сам себе готовлю несъедобные блюда.
Равномерно заляпанная кухня ничуть не уступит тощей заднице, если смотреть на неё как на символ уюта. Меня даже радует абстракционизм в кухне, сразу видно какой я милый и полезный в быту.
В кулинарии у меня есть принципы. Например, ненавижу мелкую морковь. Она что-то во мне задевает, такое. Сразу хочется спорить, что не она в мужчине главное. Вообще всё продолговатое, я считаю, должно быть большим. Мне нравится морковь, которую можно носить на плече, как дубину, как зенитную ракету. Тру её на тёрке, потом выбрасываю. В холодильник она уже не лезет.
Помидоры я выжимаю. Когда в доме есть сильные мужские руки, нелепо пачкать мясорубку. Единственный минус, они плюют в потолок. Чтобы помыть, приходится много прыгать.
А в прошлом году нашёл в электричке книжку, детектив. Там, на 145-й странице героиня варит «борщ кубанский», очень доступно. Это был технологический прорыв. Начиналось всё словами «Полина нажала на курок и грохот выстрела сотряс».
В середине страницы, обжаривая лук, Полина вдруг понимает, кто изнасиловал Бориса. После этого остаётся утопить капусту, выключить и неделю можно не готовить. В конце автор сообщил, «борщ вышел отменный, Пётр съел всю кастрюлю».
Я сделал всё по тексту. Попробовал и подумал примерно следующее:
«О боже. В детективах ни слова правды. Это рецепт ужасной отравы в говяжьем бульоне. Или же Пётр до 145 страницы питался берёзовой корой и ворованным сеном. Как лось зимой».
Не передать, до чего разочаровала меня женская проза.
Причём был Новый год, я ждал гостей. Не просто разнополых, а даже с голыми плечами. Мне казалось, фраза «а кому борща, новогоднего» добавит мне очков. Женщины посмотрят на меня с интересом. Но не вышло. И я спрятал этот жидкий стыд, этот символ лицемерия и ложных ценностей современной литературы. Запер в холодильнике.
Гости спорили чей подарок бесполезней. Уронили в танце ёлку, смотрели телевизор, там Орбакайте надела неудачные ноги. Как обычно. Под утро слышу, на кухне чего-то жрут. А это три отдельных гостя лопают мой борщ.
И говорят:
— Всё-таки отличные супы твоя мать готовит.
Я говорю.
— Так это ж я, я всё делал!
Они смеются. Вспомнили мифические бутерброды, вроде тоже мои, их отказался есть ротвейлер, который до этого кресло съел. Потом пришли другие гости, и в каждом сидел отдельный зимний лось Пётр. Все дружно ели и согласились, что я врун. Одна лишь Таня (отличные, просто отличные коленки) сказала:
— Может и не врёт, подозрительно много морковки.
Удивительной красоты и мудрости девушка.
Мы потом стихи читали с табуретки. Это новогодний рефлекс, из детства.
Я прорыдал «В рождество все немного волхвы».
А Таня сказала, я прочту вам кулинарный стих, новогодний.
И прочитала. С табуретки.
Стих.
Возьмите половину рябчика, две картофелины. Огурец, три салата. Полторы столовых ложки майонеза провансаль. Раковых шеек — 3 штуки. Ланспика четверть стакана. Чайную ложку каперсов, три оливки.
Нарежьте филе изжаренного хорошего рябчика и смешайте с бланкетами отварного, не рассыпчатого картофеля и ломтиками свежих огурцов, прибавьте каперсов и оливок, залейте большим количеством соуса провансаль, прибавьте сою-кабуль. Остудив, переложите в хрустальную вазу, украсьте раковыми шейками, листиками салата-латука и рубленным ланспиком. Подавать очень холодным. Свежие огурцы можно заменить крупными корнишонами. Вместо рябчиков, можно брать телятину, куропатку и курицу, но настоящая закуска оливье готовится непременно из рябчиков.
76
У меня в машине январь, мороз и полнолуние. Электричество замёрзло. Или вытекло всё, не знаю. Подвозил до дома одну талантливую женщину с красивой попой и трудной судьбой, эта трудная судьба, наверное, заразна, передалась генератору.
— Я вам тут не Днепрогэс, — сказал генератор и повесил трубку.
Его товарищ аккумулятор вначале был прям огурец, клялся дотянуть до леса и дальше, потом тоже соскучился. Сперва потемнели приборы, печка дышала, дышала, потом всё. Последними погасли глаза. Докатился в темноте, используя накопленную инерцию и угрозы небесям в матерной форме. Воткнул лошадь в сугроб мордой, сегодня ходил смотреть, они срослись там в одну Джомолунгму.
Осваиваю общ. транспорт. Очень интересно. Оказывается, в Риге живёт полно людей с красивыми женскими попами. Они медленно ездят в трамвае, долго болтают по телефону и не думают, что за полтора часа можно успеть чего-то построить, посадить и вырастить. Буддистки.
А у меня две недели репетиций в театре, я сантехнику на гвоздь повесил, буду ездить к обеду — бренчать, болтать, курить. В театральном буфете ещё такие пироги с капустой, очень психотерапевтические. Чистый парадиз намечается, ей-богу.
Потом, конечно, пойду, раскопаю ледяной гроб, поцелую спящую засранку в лоб, в бампер и куда там ещё она попросит. Потому что карма.
А вообще, надо что-то менять.
77
В юности я работал музыкантом, был замечательно холост и носил муляж обручального кольца. Так поступают многие музыканты, для сексуальной безопасности. А басист не носил. За это его каждый вечер насиловали в туалете. Сначала он радовался, а потом заболел какой-то гнусью и разачаровался в любви.
И вот я повзрослел, отвратительно холост и не умею готовить. И жалею, что тогда носил кольцо. А родные дети зовут меня «мой пузатый карапуз».
То есть, как не умею готовить. В моих кастрюлях встречаются пищевые эманации трёх видов: условно съедобные, несъедобные и борщ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17