В проем з а глянул хмурый рыцарь в черном плаще и белом нарамнике. С груди у него скалилась соб а чья голова.
– Ага, – сказал он. – Одно чудовище еле дышит, второе глазами лупает. Оба мелкие к а кие-то. – Полог упал. – А скажи-ка мне, любезный сэн, кто из них дракон, а кто горгулья?
– Драконоборца нашего спроси, любезный брат Фальверен, – откликнулась Мораг. – Эти твари – не моя добыча. Моя еще по лесу бродит, меня поджидает.
– Не поспешил ли ты клетку заказать, а, любезный сэн? Не спугнешь уд а чу?
– Я бы поспорил с тобой, брат Фальверен, на полсотни золотых, что первым дракона словлю. Да ведь тебе, небось, устав запрещает на деньги спорить.
– На деньги – запрещает, а на интерес – не запрещает. – Перрогвард хохотнул. – Давай поспорим, любезный сэн. Если ты первый чудовище словишь – поможем тебе отвезти его к у да скажешь. Если мы первые управимся – заберем твою клетку. Видишь кобылку вью ч ную?
– Ну?
– Волчью отраву везем. Много. Наделаем приманок – ни одну, так другую дракон с о жрет.
Я аж подпрыгнула на соломе. Пепел широко распахнул глаза, мы обменялись встр е воженными взглядами.
– Дракона – волчьим ядом? – В голосе принцессы прозвучало только удивление. – Др а кон – не какой-нибудь волчишка задрипанный, вряд ли ему ваша отрава желудок попо р тит.
– Попортит, будь спокоен. Если не насмерть, то уж скрючит здорово. Ослабеет тварь, тут-то мы ее и повяжем.
Эрайн не будет подбирать куски мяса, он не ест падали. А вдруг – ест? Надо пред у предить его. Но как предупредить дракона?
Снаружи Мораг распрощалась с перрогвардами, и отряд умчался вперед. Полог снова откинулся, засунулась черноволосая принцессина голова.
– Слыхала?
– Слыхала. – Я помогла Пеплу, который вдруг заерзал и завозился, пытаясь припо д няться. – Не слишком приятное известие. Но спасибо хотя бы на том, что мы про это узн а ли.
– Скажи своему хвостатому.
– Конечно. Миледи, про какую клетку говорили псоглавцы?
– Я послала от имени лорда Мавера птицу в Ставскую Гряду. Чтобы хорошую клетку сколотили, железную. Ее дня три делать, мы как раз подъедем. Посадим туда мантикора, д о ждемся Клестиху с поездом и повезем мантикора как подарок к свадьбе. – Мораг злобно у х мыльнулась, явно представив личико найгертовой невесты при виде «подарка». – Так ему легче всего на колдуна показать. Кроме того, в клетке хвостатый дряни не нажрется, и зде ш ние хутора целее будут.
– Складно придумано, миледи! – восхитился Пепел.
Я засомневалась:
– А если Малыш откажется в клетку лезть?
– Это твоя забота – уговаривать, – отрезала Мораг и исчезла.
– Ладно, – вздохнула я. – Будем надеяться, что он внимет голосу разума и согласится. Пепел, пожалуйста, некоторое время не отвлекай меня, я постараюсь позвать его, чтобы к в е черу он вышел к нашей стоянке.
Ведь достаточно просто позвать. Просто позвать – и он услышит. Эрайн точно усл ы шит. Он, кстати, всегда находился, когда я его искала. Эрайн, Эрайн, Эрайн. Иди на голос, Эрайн. Для тебя тут полно работы. Иди, хороший, на северо-восток, вдоль дороги, вечером мы будем тебя ждать. Посадим тебя в клетку, Эрайн. И попробуй только отказаться!
Смущала меня эта клетка. Кто, скажите, полезет туда добровольно? Кто, попав за р е шетку, не станет рваться наружу?
Фолари… Фолари, пытавшийся вырваться любой ценой, а моя жизнь – тьфу! по сра в нению с сотнями лет заточения. Если бы не Ската, не осталось бы от Лесты Омелы мокрого места. Забавно – фолари сам вырыл себе яму, когда сказал, что игрушечная лодочка похожа на найльские лодки для мертвецов. Зачем он это сказал, для убедительности, что ли? Я ведь и так приняла его за найла. Перестарался себе на беду. Одной фразой он посвятил игрушку П о лночи, одной фразой открыл ворота в бездну. Он и представить не мог, что по ту сторону ст о рожит моя когтистая фюльгья и что она выскочит моментально, защищая своего дво й ника.
Защищая – ибо я нужна ей не меньше, чем она мне. Так сказал Амаргин. Я нужна ей не меньше. Зачем же я ей нужна? Как я могу здесь, в серединном мире, пригодиться полуночной твари?
– Пепел, ты слышал что-нибудь про фюльгьи?
– Конечно, прекрасная госпожа. – Певец одарил меня щербатой улыбкой. – Но севе р ные барды знают о них больше. Инги с полуночных берегов называют их «фильги», а в Ирее, я слышал, их именуют «фетчами».
– А альды и андаланцы что-нибудь про них знают?
– Считают или враками, или нечистой силой по большей части. Церковь не любит ра з бираться в этих сложностях и слишком многое приписывает дьявольским козням.
– Ты, выходит, не разделяешь ее мнения, да, Пепел?
– У меня свое мнение, прекрасная госпожа. В некоторых деталях отличное от общ е принятого.
– Потому-то ты со мной и связался. – Я достала из рукава полотняный лоскут и прин я лась вытирать Пеплу лоб. Жар спадал, бродяга наш покрылся испариной, в душноватом фу р гоне крепко пахло потом. – Ты ничего мне не рассказываешь о себе. Но хоть что-то я могу узнать? Откуда ты родом? У тебя есть семья?
– Я с берегов одной маленькой живописной речки, прекрасная госпожа, но речушку мою родную на карте не рисуют. Нас было трое братьев, ста р ший погиб на войне, средний и поныне здравствует, а я, получается, младший и самый из них н е путевый.
Лицо у певца было желтое в процеженном сквозь выцветший тик свете, и по нему пр о бегали тени. Что за тени – птицы в вышине, ветви над дорогой? Пепел смотрел в потолок.
– Жизнь свою я сравнил бы со спокойной рекой. С речушкой, я бы даже сказал, с той самой, на берегу которой родился. Конца и начала не видно, от одного берега до другого р у кой подать. Текла моя река, текла, что-то во мне потихоньку копилось, изменялось, приним а ло другие ручьи и течения, и вот однажды я вышел из берегов. И начал прокладывать новое русло. Это оказалось сложнее, чем я вначале думал, но оно того стоило, госпожа. Торить н о вый путь – дело не на один день, и не на один год. Столько препятствий! Какие опрокинешь, какие обойдешь, какие остановят – но только на время. С тех пор, как я покинул дом, я мн о гое у з нал. О мире, о себе. О людях.
– И что же тебя повлекло странствовать? Музыка?
– Не только она, госпожа.
– Любовь?
– Не только она.
– А что же? Долг?
– Не только он.
– Опять загадки! Мне следует перебирать все на свете, что только может быть? Пока не выберу правильное?
– Хочешь перебирать – перебирай. Это тоже способ.
– Я тебя разочаровываю… Пепел, веришь, я очень-очень хочу тебе помочь.
– Мне не надо помогать, Леста. – Он даже нахмурился немного. – Дело ведь не в п о мощи. Пока ты будешь гадать, чем мне помочь, ничего не получится.
– А в чем дело? – Я нагнулась, глядя в потемневшие крапчатые глаза с рыжим пятном в правом. – В магии?
– О, – сказал он. – Немного магии тут точно есть. Совсем крохотная чуточка, но ее ок а залось достаточно.
– О! – сказала я.
Нагнулась еще ниже и поцеловала его. Горячие губы ответили, раскрылись. Пепел п о ложил ладонь мне на затылок и некоторое время не отпускал. Целовался Пепел здорово, я даже позабыла про дырки в зубах. Потом рука соскользнула, и я приподнялась, требовател ь но на него глядя.
Он улыбнулся. Я насупилась.
– Ничего не изменилось, правда? – прошептал он. – Госпожа моя прекрасная, разве я похож на лягушку?
– На жабу ты похож, перегревшуюся на солнце, – буркнула я. – Если тебе нужна при н цесса, то ты не ко мне обратился. Принцесса тут недалеко песни горланит.
Мораг и вправду во весь неслабый голос распевала альханскую «Голубку». Ратер н е громко подпевал с передка, не держа обид на высочество. Вдвоем у них неплохо получалось.
– Не сердись. – Пепел все еще улыбался. – Мы просто движемся вперед, ощупью, всл е пую, натыкаясь друг на друга, наступая на ноги, пугаясь и пугая. Не сердись.
– Я не сержусь, с чего ты взял?
– Губки надуты у моей прекрасной госпожи. Если бы я был хитрее, я бы сказал, что ты правильно начала и не надо оставлять попыток. Немного больше чувства, немного больше доверия к пар т неру…
– Пепел!
– Ах. Но я бесхитростен, и весь перед тобой как на ладони. И не так хорош, как в лу ч шие времена. За каждый твой поцелуй – по стакану крови, но – увы! – они не расколдуют п е регревшуюся жабку. В чем честно признаюсь. Увы мне, увы.
– Это что, признание в любви?
– Вроде того.
– Пропасть! Ты же поэт, Пепел! Где твое высокое исскуство, где изысканные метаф о ры, изящные ставнения?
– Слов нет, – ухмыльнулся он. – Поток иссяк, и в горле пересохло. Правда, прекрасная госпожа, мне отчего-то больно говорить.
– Промочи горло.
Я сунула ему флягу и откинулась на покрытую мешковиной солому. Пощупала св и рельку сквозь платье. Вздохнула. В груди у меня щемило, хотелось плакать. Увы мне, увы.
– Не летай, голубка, в горы, – пели хором принцесса и сын паромщика.
– Стрелы для тебя готовы.
Ведь с сегодняшнего дня
Обьявляется война
Всем крылатым в синеве –
На войне, как на войне!
Не летай, голубка, в горы
Рано поутру,
Чтоб не умер я от горя,
Выпустив стрелу,
Выпустив стрелу.

Глава 32
О любви и ненависти
(…– Это заклинание, сладкие мои, любому эхисеро следует выучить наизусть. – Госпожа Райнара постучала пальцем по странице. – Именно оно призовет счастливого гения и раскроет душу для принятия его. И само заклинание, и действия, его сопровождающие, должно выучить назубок, чтобы ни коим образом не сбиться и не запутаться, ибо принятие гения – испытание нелегкое и требующее невероятного напряжения. Это огромное усилие воли и сосредоточение, и только правильно проведя ритуал, возможно воссоединится с гением. Вы обе юны и легкомысленны, девочки мои, поэтому я прошу и требую, чтобы вы собрали все свои силы и внимание для последнего рывка. На праздник хлеба, который здесь называют Ламмас, назначена свадьба, и в первое или второе новолуние после свадьбы мы проведем обряд. Времени у нас чуть больше месяца, вы поняли?
Мы с Каландой радостно закивали. У Каланды пылали скулы. А у меня в груди теснило от восторга. Скоро! Меньше месяца! Совсем скоро!
– А почему после свадьбы? – спросила я. – Почему не раньше?
– Потому что я так сказала. – Ама Райна покосилась на принцессу и улыбнулась. – Потому что свадьба тоже входит в наш расчет.
– А почему… – Холеный палец Райнары щелкнул меня по носу и я замолчала.
– Первое или второе новолуние, сладкие мои. На перекрестье семи хожалых троп. В кольце огня. Каждая из вас откроет свое сердце. В сердцах ваших должна быть только любовь – ни страха, ни горечи, ни корысти. Тогда будет принесена великая жертва, бесценная жертва, лучшая жертва. И она вернется сторицей, девочки мои. Присутствием гения, вечным его покровительством.
– Жертва? – я уже слышала про жертву, и меня это пугало, не смотря на Райнарину снисходительную улыбку. – Мы должны дать гению свою кровь? Или – чью кровь?
– Ты хочешь купить благословение подобной ценой? Ну скажи, разве за хлеб ты платишь побоями? За поцелуй – пощечиной? Что стоят такой хлеб и такие поцелуи? Ничего они не стоят и никуда они не годятся, оставьте их свиньям и тем несчастным, которые иного не достойны. Только светлое золото за хлеб, только искренняя нежность за поцелуй, только чистая радость за вдохновение, только великая благодарность за причастие, и только жертвенная любовь за истинное волшебство!
– Любовь в жертву? – ужаснулась я. – Я разлюблю Каланду?
– Глупая! – Райнара опять легонько щелкнула меня по носу. – Если вы пройдете обряд, то никогда друг друга не разлюбите. Никогда. Но обряд испытает это чувство, араньика.
Ветерок пролетел над озером, ласково дохнул в разгоряченное лицо. Райнара подсунула под страницу ладонь, и старый пергаментный лист поднялся бабочкиным крылом, сливочно-золотым сияющим прямоугольником, сосредоточием счастья. Тихая вода чуть покачивала нашу лодку, застывшую посередине Алого озера. В лодке сидели только мы – я, Каланда и госпожа Райнара, а охрана осталась на берегу. Андаланец из каландиной свиты валялся на травке задрав ноги, а хмурый Стел прохаживался туда-сюда и бдил. Но даже его кислая физиономия не испортила мне настроения. Скоро! Совсем скоро!
– Возьми книгу, сладкая моя, и читай. – Райнарин ноготь подчеркнул строку. – Отсюда.
Каланда приняла в руки тяжелый переплет.
– «Эмпрендете а ла райя дель фьего и вэльва де эхпальдах а ла луна ньэва…» – Каланда поднялась в лодке, держа книгу навесу. – Солнце, – она ткнула пальцем через плечо. – быть… стать… ла луна ньэва.
– Не очень-то похоже на новорожденный месяц, – усмехнулась я.
– Это есть ун имахен! – отмахнулась принцесса. – Эхте ла ванка, – она, приподняв подол платья, спихнула мысиком туфли подушку с сидения и неожиданно вскочила на полированную доску скамьи. – Стать граница… черта…
Лодка качнулась, но принцесса, ловко выгнувшись, восстановила равновесие. Сегодня Каланда, по настоянию Райнары, нарядилась в прелестное шелковое платье золотистого цвета. Шелк тонко засвистел на ветерке и Каланда засмеялась.
– «О йяма де амор, о лампарах де фьего…»
Она вскинула руку, плеснув крылатым рукавом. «Светильник мой, огонь любви нетленный, как верен путь мой в озареньи этом…» – шептала я тайные слова, не сводя глаз с чернокудрого ангела в трепещущем золотом пламени. Одной рукой ангел держал книгу, другой указывал в зенит. И ясный день казался мне ночью, а послеобеденное солнце – новорожденным месяцем. – «О столп огня! Ты щедро оделяешь избранника своим теплом и светом…»
Налетевший ветерок широко раздул золотистую юбку и лодочку развернуло. Берега поплыли, кружа голову.
– Калор и лух дан хунто а шу керидо…
Бам!
Сильный удар снес меня со скамьи и приложил задом о дно. Долю мгновения я видела как книга, превратившись в многокрылого голубя, кувыркается в небе, а мой золотой ангел отчаянно машает руками, словно пытается взлететь за ней следом. Затем Каланда ухнула в воду, подняв веер брызг, а книга, беспомощно раскинув страницы, плюхнулась в озеро чуть дальше.
Крик Райнары достал меня уже в полете. Книга! О Боже мой, книга!
Свечкой – вглубь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96