– Совсем не факт.
– Я знаю. Ты не влюблена в него, не так ли? – спрашивает Генриетта.
– Не настолько. Хотя я хочу, чтобы мы остались любовниками. Но я уверена, что он никогда не захочет.
– Думаю, ты права.
– На него слишком влияет то, что думают другие.
Щелчок.
– Как вы долго! Есть надежда? – спрашивает Генриетта.
– Нет. – Это мой голос.
– Вот видите, я это знала.
– Да, я помню.
Она плачет.
– Ну что же, приезжайте домой. Уже поздно.
Молчание.
– Хорошо? – говорит она. – Пожалуйста, вы можете сейчас привезти Сару домой?
– Нет. – отвечает мой голос.
– Почему нет?
– Вам нужно включить ваш магнитофон.
– Он уже включен.
– Вы должны приехать в больницу. Произошел несчастный случай. С Сарой.
– С ней все в порядке?
– Нет. – Пауза. – Ее сбила машина, и она мгновенно умерла.
Она кричит долго и протяжно.
У той Генриетты, которая сейчас передо мной, глаза закрыты, но она не спит. Рука ее все еще в коробке, и она гладит косы. Я закрываю лицо руками.
Часом позже мне удается убедить ее прогуляться. Мы медленно идем и молчим. Мне также удается уговорить ее съесть половину марципанового гриба. Мы не уходим далеко от дома, но проходит час, прежде чем мы возвращаемся домой.
Мы идем в нашу комнату и видим попугая, покрытого длинными золотыми нитями.
– Я умирающая особа, – говорит попутай.
Я замечаю на полу, в углу комнаты, белый бант, и понимаю, что попугай нашел косы Сары, растерзал их и запутался в ее волосах. Генриетта наклоняется над ним, дотрагивается до этих нитей и спрашивает:
– Что это такое?
Я не отвечаю, не отрывая взгляда от белого банта.
– Джереми! Как вы думаете, в чем это он?
Я поднимаю белый бант, нахожу коробку и начинаю тщательно обирать волосы с попугая и складывать в коробку.
Генриетта прикрывает глаза рукой, когда понимает, потом подходит к птице и начинает сильно ее бить. Она наносит удары по телу и по крыльям. Я боюсь, что она серьезно его поранит, поэтому оттаскиваю ее.
– Он дерьмо! – орет она на меня.
Попугай лежит на полу, не шевелясь. Он дрожит, клюв у него открыт, черный язык чуть движется вперед и назад, словно он тяжело дышит. Волосы Сары попали ему в рот. Я осторожно дотрагиваюсь до него. Он вздрагивает. Кажется, он не пострадал, просто в шоке.
– Вам не следует срывать на нем злость, как будто он виноват в ее смерти, – говорю я Генриетте. – Когда он увидел косы Сары, то, вероятно, подумал, что нашел ее.
В тот же день, позже, Генриетта говорит мне:
– Кто-то же виноват в ее смерти. Я не могу жить с мыслью, что женщина, которая убила мою дочь, живет в том же мире, что и я, и что я просто буду продолжать жить в одном с ней мире, не зная ее и не зная, что она за человек. Я буду чувствовать себя более удовлетворенной, если узнаю ее. Я хочу с ней встретиться.
– Не ввязывайтесь в это, – советую я. – Одно может потянуть за собой другое.
– Я знаю, о чем вы думаете, но, по-моему, вы неправы.
– Вы можете ее возненавидеть и захотите причинить ей вред.
– Я знала, что вы думаете именно об этом. И говоря «причинить вред» вы подразумеваете, что я даже могу ее убить.
– Это могло бы произойти.
– Мне так не кажется.
– Возможно, она не захочет с вами встретиться.
– Если бы родители девочки, которую вы переехали, сказали бы, что хотят с вами встретиться в общественном месте, вы бы могли отказаться?
Я размышляю с минуту.
– Большинство людей отказалось бы, потому что ничего удивительного, если бы единственным желанием, оставшимся у родителей, было бы убить человека, который переехал их дочь.
Генриетта решает в любом случае позвонить Джули Карсон – женщине в желтом автомобиле. Она настраивает свой магнитофон. И говорит, чтобы я слушал разговор по параллельному аппарату. Женщина подходит после четвертого звонка. Я удивлен, что сразу же узнал ее голос.
– Это Джули Карсон? – спрашивает Генриетта.
– Да.
– Я мать девочки, которую вы убили.
(Выражаться напрямую, почему бы и нет.)
– О! – произносит женщина.
– Я очень много о вас думаю, и было бы весьма полезно для моей скорби, если бы я могла с вами встретиться. Просто поболтать и немного узнать вас.
(Полезно для моей скорби?)
Долгое молчание.
– Я не знаю, что сказать.
– Пожалуйста, скажите «да». Это помогло бы мне в горе.
(Это помогло бы мне в горе.)
– Не думаю, что смогу с вами встретиться, – говорит женщина. – Мне бы хотелось помочь вам чем угодно, но я не могу встретиться с вами лично. Уверена, что вы понимаете.
– Почему? Вы имеете в виду – по соображениям безопасности?
– Да.
– Вы думаете, я бы вас убила?
(Говорить напрямик, почему бы и нет.)
– Я не знаю.
– Ваш адрес есть в телефонной книге. Если я захочу, то могу просто подождать вас на улице, возле вашего дома. Так что какая разница?
(Вот так, подключить все свое обаяние.)
– Именно так вы и поступите?
Генриетта медлит с минуту перед тем, как ответить.
– Нет. Просто я вам показываю, что не имеет смысла избегать личной встречи со мной.
(Такая уязвимость наверняка сработает.)
– Мне бы действительно не хотелось. Кроме того, я болею с тех пор, как произошел несчастный случай. Не могу выйти из дому. Пожалуйста, попытайтесь понять.
– Может быть, я бы могла навестить вас дома, так что вам не пришлось бы выходить?
(Ну тут уж ей не отвертеться.)
– Нет.
– Вы не очень-то стремитесь исправить зло, которое причинили.
– Это был несчастный случай.
– Я это очень хорошо знаю. Но, судя по всему, вы ничуть не заинтересованы в том, чтобы помочь мне почувствовать себя лучше. По логике вещей, вам бы надо опасаться меня рассердить, потому что тогда вам могла бы грозить опасность.
– Именно так обстоят дела?
– Я действительно опечалена и сердита, но вам не грозит опасность.
– Пожалуйста, поймите меня.
– Я не хочу, – говорит Генриетта.
– Но вы же понимаете, не так ли?
– Нет. Я не хочу понимать.
Женщина умолкает.
– Вы в конце концов отвезли свою собаку к ветеринару, чтобы ее убили? – спрашивает Генриетта. Я рассказал ей об этом.
– Да, чтобы ее усыпили.
– Я удивлена. Мне казалось, что вы бы могли передумать.
– Она мучалась.
– Вы сделали это в тот самый день?
– Нет, конечно, нет.
– Когда?
– На следующий день. Это сделали за меня.
– Кто?
– Друг.
– Мужчина?
– Да.
– Ваш любовник?
Немного поколебавшись, женщина в конце концов отвечает:
– Нет, просто друг.
– Сколько вам лет?
– Тридцать восемь.
– Вы старше меня. Мне тридцать. Что мне действительно хочется узнать, так это есть ли у вас дети. Но я не стану об этом спрашивать, потому что если у вас действительно есть дети, вы скажете, что их нет. У вас есть дети?
– Нет.
– Возможно, у меня когда-нибудь возникнет необходимость снова с вами побеседовать. Я также могу прийти и увидеть вас, подождав у дома. Но я не причиню вам зла. Я бы очень удивилась, если бы причинила вам зло. До свидания.
Генриетта ждет, чтобы женщина попрощалась, но этого не происходит. Женщина молча вешает трубку.
– Джереми? – говорит Генриетта в трубку.
– Что? – отвечаю я по телефону.
– Итак, что вы думаете?
– Я думаю, что вам нужно заняться живописью.
Генриетта возвращается в кровать, а я смотрю телевизор.
– Как вы себя чувствуете, когда вам аплодируют – всюду, куда бы вы ни пришли? – спрашивает ее известный телеведущий.
– Это забавно. Это бодрит, – отвечает она. – Мне это нравится. Интересно, когда это надоест людям.
– Предсказываю: никогда. И через пятьдесят лет люди все еще будут вам хлопать, и некоторые даже не будут помнить, почему. Они просто будут знать: это особа, которой хлопают. Но вот какой вопрос я хочу задать: «А вам это когда-нибудь надоест?»
– Предсказываю: нет, пока я жива.
Через два дня Генриетта все еще в постели. Она лежит на боку, молча и неподвижно. Я обхожу вокруг кровати, чтобы заглянуть ей в глаза. Они открыты, взгляд немигающий. Она совсем как мертвая.
– Генриетта? – говорю я.
Ее зрачки движутся в сторону моего лица.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спрашиваю я.
– Да, – стонет она.
– Я подумал, не прогуляться ли нам.
– Нет.
– Проехаться?
– Нет.
– Вам бы не хотелось писать?
– Нет. – Она закрывает глаза.
– Я думаю, вам бы стало гораздо лучше, если бы вы начали писать.
Она не отвечает.
– Я даже буду вам позировать, если хотите.
Она вздыхает.
– Я даже буду вам позировать обнаженным, если хотите.
Она фыркает, и я не знаю, рыдание это или смех.
– У меня остались какие-то рисовальные принадлежности с тех времен, когда я был ребенком, – вы могли бы ими воспользоваться. Я могу их сюда принести.
Генриетта не отвечает, но это все же лучше, чем отказ. Мы с матерью приносим все краски, кисти и холсты в комнату Генриетты. Усаживаем ее за стол, перед холстом. Я прошу свою мать выйти, поскольку мне не хочется позировать при ней обнаженным. Я снимаю одежду и, помня о правиле Сары, ложусь на кровать в самой удобной для себя позе.
Я беседую с леди Генриеттой на разные отвлеченные темы: какая чудесная погода, как прият-"но прогуляться по улице, как мила моя мать. Чтобы развлечь ее, я рассказываю об агенте, которого настиг в супермаркете. Я вижу, как она делает несколько мазков на холсте. Хорошо. Она кратко и печально отвечает на мои замечания. Но она работает как-то иначе, необычно. Движения руки размашисты и небрежны. И вдруг она останавливается. И больше не делает никаких движений. Только сидит и пристально смотрит на меня.
– Что случилось? – спрашиваю я.
– Простите, Джереми, но я не могу вас писать. Я уже написала вас когда-то. Мне просто неинтересно делать это снова.
Я встаю и смотрю на холст. На нем нечто похожее на детский рисунок: моя фигура, составленная из палочек, на кровати из палочек.
– О да, – говорю я. – Я вижу, что вы не вдохновились.
Она возвращается к своей постели и шлепается на нее.
– Я знаю, как решить проблему, – продолжаю я. – Я подыщу вам очень вдохновляющего натурщика.
– Не утруждайтесь, Джереми.
– Я хочу утруждаться. Мне только нужно знать одну вещь: вам нужен красивый мужчина или Мужчина с Оптической Иллюзией?
– Я не знаю, и мне все равно.
– Пожалуйста, Генриетта. Я уверен, что вы почувствуете себя гораздо лучше, если займетесь вашей живописью – хотя бы один час.
– М.О.И., – слышу я ее бормотание.
Мы с матерью отправляемся в книжный магазин. В отделе психологии мы видим мужчину, который просматривает все книги. Мы ждем, чтобы увидеть, что он будет делать дальше. Возможно, он окажется хорошим М.О.И. – в зависимости от того, что он будет делать, как двигаться.
Я решил взять с собой маму, потому что в случае, если я буду подходить к людям, ее присутствие придаст мне храбрости, и я буду чувствовать себя увереннее. К тому же двое людей выглядят солиднее и вызывают большее доверие, нежели один.
В конце концов мужчина снимает с полки книгу с названием «Как избавиться от зависимости от какого-то человека».
Моя мать подталкивает меня локтем, глаза у нее широко открыты, а рот округлился в форме «О», словно она хочет произнести: «О! Взгляните-ка, что он читает!» Но не как «О» в «М.О.И.», поскольку я не сказал ей об этом – о том, какого типа мужчину мы ищем.
Я мгновенно решаю, что это очень хороший Мужчина с Оптической Иллюзией. Для такого типа мужчины маловероятно впасть в зависимость от кого-то. Какого же типа тот, к кому он пристрастился? И известно ли об этом ему?
Ему около сорока. Похоже, что он работает в офисе. Наверно, зашел в книжный магазин после работы, чтобы посмотреть, не может ли он подыскать литературу, которая помогла бы преодолеть одержимость той женщиной или, быть может, мужчиной.
– Извините меня, – говорю я.
Мужчина оборачивается. По-видимому, он смущен тем, что держит в руках такую книгу – судя по тому, как он подчеркнуто старается на нее не смотреть. Впрочем, возможно, я приписываю ему те чувства, которые испытывал бы, окажись на его месте.
– Мы тут думали: не хотите ли вы позировать художнику?
Человек в смущении облизывает губы. Он собирается что-то сказать, но, по-видимому, не знает, что именно.
– Простите? – говорит он в конце концов.
– Нам нужен натурщик, чтобы позировать одному художнику, и мы подумали: не хотите ли вы позировать? Это займет всего час-два, сегодня или завтра. И вам заплатят пятьдесят долларов в час.
Он задает вопросы, на которые мы отвечаем. Потом он говорит:
– Нет, извините.
Он хотел получить как можно больше информации, доказывающей нашу странность, хотя с самого начала знал, что откажется. Ему хотелось услышать все сочные детали, чтобы рассказать потом чудесную историю своей обожаемой особе. Быть может, она или он снова вернут ему свое расположение, когда он так остроумно изложит это удивительное приключение и расскажет, как смотрел сверху вниз на этого чудаковатого типа, который пристал к нему, застав за покупкой книги «Как избавиться от зависимости от какого-то человека».
Мне бы никогда не хватило смелости взять в руки такую книгу на публике. Да и в любом случае, у меня, слава богу, нет зависимости ни от кого. Это было в прошлом, но в данный момент я свободен. Не так уж трудно найти М.О.И., насколько я понимаю. Почти любой – это М.О.И. Разве каждый не является почти чем-то, но не совсем?
Мы идем в магазин скобяных изделий. Большие мужчины со светлыми усами дают нам отрицательный ответ. Иногда они даже не говорят, а просто наполовину опускают веки и медленно качают головой. Порой отвечают: «Нет, черт побери!»
В булочных мужчины гнусаво тянут «Не-ет», покупая себе сдобу.
В обувных магазинах мужчины стараются быть любезными. Они более образованные и вежливые. Они элегантны. Сидят на скамеечках, примеряя обувь. Они – главы семейств, эти мужчины, дома у них жены и маленькие дети – в домах с трубой, из которой в редких случаях идет дым. Носки у них пахнут, как цветы, и отказав нам, мужчины обращаются к продавцу: «Ой, туфли немножко жмут».
В зоомагазинах мужчины почему-то удивляются еще больше, чем в других местах. И они выражают свое удивление в словесной форме – здесь уже не ограничиваются тем, чтобы приподнять брови. «Ну что же, это удивительно, необычно, – говорят они.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32