Купил его в Оксфэме два года назад. Темно-синий, с узкими лацканами. Придает мне солидности. Помните видео с Филом Коллинзом (Phil Collins), где он сразу в трех экземплярах? Вот такой и у меня костюм. Оставалось только надеяться, что я не похож на Фила Коллинза.
У меня была белая рубашка, которую я, к несчастью, постирал вместе с синей футболкой. Приходилось довольствоваться тем, Что есть. Слегка распущенный галстук, чтобы добиться эффекта «Мистер, положил я на все это с прибором». Прочные коричневые ботинки. По обуви можно судить о человеке. Поплевал на них и тер, пока они не засверкали, как зеркало.
Взглянул на себя в зеркало. Спросил сам себя: «Ты купил бы у этого человека машину?» Нет.
Потом позвонил Саттону на мобильный. Пообщался с автоответчиком и оставил послание. Пошел в город, стараясь ощущать себя гражданином. Не очень получалось. Проходил мимо аббатства, зашел и поставил свечу святому Антонию, который находит потерянные вещи. Мне пришло в голову, что стоит попросить его найти меня самого, но это показалось мне слишком театральным. Люди шли на исповедь, и как бы мне хотелось так же легко получить очищение.
У аббатства монах-францисканец пожелал мне доброго утра. Он так и светился здоровьем. Моего возраста, но ни одной морщины на лице.
Я спросил:
– Вам нравится ваша работа?
– Это работа во славу Господа.
Так мне и надо, нечего спрашивать. Я пошел дальше, к площади Короля Эдуарда. Прошел через «Даннес», где увидел шесть рубашек. Мне такие не по карману. Двинулся дальше – в магазин Плантера. Огромный. Он занимал всю бывшую парковку. В приемной спросил мистера Форда.
Девица поинтересовалась:
– Вам назначено?
– Нет.
– Понятно.
Но ей ничего не было понятно. Она позвонила куда-то и сообщила, что мистер Форд меня примет.
Я поднялся на лифте на пятый этаж. Офис был довольно скромным. Форд говорил по телефону. Он жестом пригласил меня сесть. Он был маленький, лысый, в костюме от «Армани». Сдержанно энергичный с виду. Закончив разговор, повернулся ко мне.
– Спасибо, что приняли меня, – сказал я. – Я – Джек Тейлор.
Он слегка улыбнулся. Мелкие желтые зубы. Роскошный костюм и скверные зубы. В улыбке не было ни капли тепла. Он сказал:
– Вы так произнесли свое имя, будто оно должно для меня что-то значить. Но я о вас никогда не слышал.
Я тоже умею улыбаться. Продемонстрировал, чего можно добиться с помощью хорошей пасты, и сообщил:
– Я расследую смерть Сары Хендерсон.
– Вы полицейский?
– Нет.
– Тогда кто?
– Никто.
Приятно отплатить той же монетой. Он сообразил:
– Значит, я не обязан с вами разговаривать?
– Разве что из обычной порядочности.
Он обошел стол, поправил острую как бритва складку на брюках и сел на край стола. Ноги чуть-чуть не доставали до пола. Туфли свои он покупал в «Бэлли». (Я-то прекрасно знаю все, что не могу себе позволить.) Носки с ярким рисунком.
– Нет серьезной причины, почему бы мне не отправить вас отсюда к чертям собачьим, – заявил он.
Я сообразил, что парень обожает говорить, просто тает от звука своего голоса. Я сказал:
– Вас не удивляет, что три девушки, которые умерли, работали здесь?
Он хлопнул себя по коленке.
– Вы представляете себе, сколько сотен служащих проходит через эти двери? Было бы странно, если бы они все оказались бессмертными.
– Вы знали эту девушку?
Похоже, я не понимал, что значит «сардонический», пока не услышал его смех.
– Сильно в этом сомневаюсь, – ответил он.
– Вы не могли бы сказать точнее? Сделайте одолжение ее матери.
Он соскочил со стола, нажал на кнопку интеркома и сказал:
– Мисс Ли, принесите мне досье Сары Хендерсон, – и сел, весь из себя спокойный и расслабленный.
Я заметил:
– Впечатляет.
– Что, интерком?
– Нет, как вы уверенно, ни разу не запнувшись, выдали имя девушки.
– Именно поэтому я здесь и сижу в костюме ценой в три штуки, а на вас… как бы это сказать… воспоминания о позапрошлом годе.
Появилась секретарша с тоненькой папкой. Форд потянулся за очками: естественно, это было пенсне. Издал несколько звуков, что-то вроде
гммм…
хмм…
а…
Затем закрыл папку и заявил:
– Девица была прогульщицей.
– Кем?
– Не любила работать. Нам пришлось с ней расстаться.
– И все?
– Все. Увы, она, как бы это сказать, – брак. Никакого будущего.
Я встал.
– Вот тут вы правы. У нее точно нет никакого будущего.
???
…Самоуверенно считал, что границы отчаяния полностью исследованы.
Саттон теперь жил в «Скеффе». Как и все другие здания в Голуэйе, оно было недавно перестроено. Любое освободившееся место в городе тут же занимали под «роскошные апартаменты».
Саттона я нашел в баре наедине с кружкой «Гиннеса». Меня это воодушевило.
– Привет, – поздоровался я.
Он не ответил, мельком взглянул на мои слегка подживающие раны и кивнул. Я сел на стул рядом и жестом попросил бармена принести мне пива.
– Помнишь Кору?
Отрицательное мотание головой и:
– Забыл, что я не местный?
Прибыло пиво, я собрался расплатиться, но Саттон остановил меня, сказав бармену:
– Запиши на мой счет.
– У тебя есть счет?
– Полагается художнику… Вернее, художнику-погорельцу.
Я подумал, что лучше выложить все сразу.
– Нападение на меня, твой пожар – я не думал, что они связаны. Или вообще с чем-то связаны.
– А теперь?
– Считаю, что все это сделано умышленно. Мне… очень жаль.
– Мне тоже.
Мы помолчали, потом он попросил:
– Расскажи поподробнее.
Что я и сделал.
Рассказ занял больше времени, чем я думал, и счет сильно вырос. Когда я закончил, он подвел итог:
– Подонки.
– Не то слово.
– Доказать что-нибудь можешь?
– Ничего.
Я рассказал ему о Зеленой гвардии, охранной фирме и добавил:
– Они нанимают полицейских.
– Понятно. И ты думаешь… Что?
– Хочу поглядеть, есть ли среди них те, кто напал на меня.
– И что потом?
– Расплатиться.
– Мне это нравится. Я с тобой.
– Нужно бы встретиться с мистером Плантером. Или он, или Форд убили ту девушку. Я хочу знать, как и почему.
– Плантер – богатая гнида.
– Да уж.
– Наверняка, много о себе думает.
– Уверен.
Он сделал большой глоток. Вокруг рта появились усы из белой пены.
– Думаешь, он любит картины? – спросил он.
– Разумеется.
– Тогда надо подумать.
– Валяй.
– Хочешь чего-нибудь пожрать или просто упиться?
– Просто упиться – гораздо интереснее.
– Бармен!
???
…Страхи, ежедневно оставляющие…
реальные морщины и шрамы на времени.
На следующий день я помирал. Не обычное похмелье, а настоящее стихийное бедствие. Такое, что хочется крикнуть: ПРИСТРЕЛИТЕ МЕНЯ!
Я пришел в себя около полудня. Вчерашние события до четырех часов дня я еще кое-как мог восстановить. Дальше – пустота. Будто выжгли напалмом. Знаю только, что мы с Саттоном в финале оказались в баре «У О'Ничтейна».
Смутно помнил
хоровод с норвежцами
армрестлинг с вышибалой
двойной «Джек Дэниельс».
Скомканная одежда валялась около окна, остатки принесенной ночью из ресторана еды – под стулом. Наступил на чипсы и что-то, оказавшееся позеленевшим куриным крылышком.
Господи!
Пришлось всерьез проблеваться. Утренняя молитва. Старый привычный ритуал: я на коленях перед унитазом.
«Твайфордз»!
Они делают надежные посудины.
Наконец моя система, освободившись от всего, от чего только можно, перешла к спазматическим рвотным позывам. Такого рода, когда кажется, что кишки вот-вот вылезут через гортань. Гортань. Хорошее слово, подходящее. В нем есть медицинская отстраненность.
Мне нужно было выпить стакан. Господи, мне нужна была целая бутылка! Но тогда я потеряю еще нескольких дней. А мне надо отомстить, поймать преступников. Трясущимися руками я попытался скрутить косячок. Саттон дал мне немного гашиша, сказал: «Прямиком из Алжира. Серьезное дерьмо. Обращайся уважительно».
Никак не мог скрутить сигарету. Пошел к буфету, нашел завалявшуюся булку с вишневой начинкой. Выскреб начинку. Нагрел гашиш в фольге и запихнул в булку. Затем сунул ее в микроволновку и поставил на ускоренный режим.
Видок получился еще тот. Когда вафля остыла, я рискнул откусить кусок. Эй, не так уж плохо. Я съел все, запивая водой.
Улетел аж на орбиту.
Булка с гашишем очень подходит для путешествий в космосе. Могу лично подтвердить.
Я снова провалился в негу. Мой разум на цыпочках протискивался сквозь тюльпаны. Я сказал вслух… (или не сказал?):
– Мне нравится моя жизнь.
Это было самым верным показателем моего состояния. Прошло немало времени, я начал искать что бы пожевать и стал приглядываться к зеленому цыпленку. К счастью, замороженная пицца странным образом пережила мои последние эскапады, так что я занялся ею. Где-то на половине заснул. Проспал шесть часов. Если мне что и снилось, то «Отель «Калифорния».
Когда я очнулся, похмелье слегка прошло. Не окончательно, но все же стало легче. После душа и очень осторожного бритья я пошел к полке, где стояли мои видеокассеты. Там их не очень много, но все самые-самые:
«Париж, Техас»
«Однажды на диком Западе»
«Бульвар Сансет»
«Двойная гарантия»
«Путь Каттера»
«Боевые псы».
В 1976 году Ньютон Торнберг написал роман «Каттер и Боун». Трое людей, чья жизнь была разрушена в шестидесятых, живут в одном доме. Каттер, тронутый и искалеченный ветеран вьетнамской войны. Боун, хитростью избежавший призыва в армию. Mo – страдающая агрофобией алкоголичка с ребенком. Они расследуют убийство молодой проститутки. Умудряются зацепить не тех людей, и Mo с ребенком убивают. Каттер и Боун преследуют магната, которого считают виновным в смерти Mo. По словам Боуна, Каттер
находится в полном отчаянии. Из-за этого на любую идею или ситуацию не может реагировать иначе, чем смехом. Его разум был похож на дом с зеркалами, в котором искаженное изображение отражает искаженное изображение.
Каттер во власти
отчаяния
цинизма.
Роберт Стоун написал «Боевые псы» в 1973 году. Карел Рейс снял по нему фильм в 1978-м.
И снова проклятая троица.
Мардж, помешанная на лекарствах. Ее муж Джон Конверс, военный корреспондент, и Хикс, который ввозит наркотики в США. Джон Конверс продает своего друга Агентству по борьбе с наркотиками и понимает, что ему необходимо постоянно испытывать страх. Психологически страх – основа его жизни. Я боюсь, значит, я существую.
Хикс, преследуемый бандитами и агентами, умирает в пещере, где живут хиппи. Там на стене написано:
МЕТАФОР НЕ БЫВАЕТ.
Я смотрел эти фильмы по многу раз и чувствовал себя так, как чувствовал всю жизнь… да пошло оно все…
???
За одной из дверей, мимо которой я проходил, я увидел мужчину, полностью одетого в старинное платье, в высоком белом цилиндре.
Когда я проходил, мы посмотрели друг на друга, как две осторожные ящерицы, ползущие по голому камню.
Уолтер Мосли. «Белая бабочка»
Одиннадцать утра; я сижу на скамейке на Эйр-сквер. Ветер лениво шевелит мусор, оставшийся после воскресенья. В четыре утра, перед самым рассветом, это место было зоной военных действий. В это время клубы и забегаловки выбрасывают на улицу своих посетителей.
Начинаются драки, разгул хулиганства.
В центре площади стоит памятник Патрику О'Коннеру. Ему отрубили голову. Два года назад толпа подожгла тут детскую коляску.
Подальше, около общественного туалета, убили юношу.
Город хищников.
Прогресс, твою мать!
У меня в кармане лежит потрепанный экземпляр романа Ричарда Фарины «Был внизу так долго, что уже стало казаться, что наверху». Зеленая такая книжка, на ладан дышит. Ричард Фарина был зятем Джоан Баез. Наверняка написал бы много хороших книг, если бы его не прикончили наркотики. Я в уме составляю список:
Джарелл
Павезе
Плат.
Джарелл бросился в воду с теплохода в Карибском море и
Густав Флобер (1849).
Пока тело мое продолжает свой путь,
мысли мои все возвращаются назад и хоронят себя в прошедших днях.
Вслух я пробормотал по-ирландски:
– Och, ochon!
Подошла еще одна путешественница во времени и села на другой конец скамейки. Я пью капуччино из бумажного стаканчика.
Никаких шоколадных крошек. Терпеть это не могу.
Путешественнице лет двадцать пять, с ног до головы в браслетах. Сказала:
– Кофеин тебя убьет, парень.
Я решил, что ответа не требуется.
Она продолжила:
– Слышишь меня, эй?
– Слышу, ну и что?
Она подвинулась поближе.
– Что с твоими негативными волнами?
Меня обволокло облаком пачули. Я решил перестать притворяться хиппи и сказал:
– Вали отсюда.
– Эй, парень, ты излучаешь мощную враждебность.
Мой кофе остыл, я поставил стаканчик на скамейку.
– Когда ты был ребенком, у вас в доме были красные ковры?
– Что?
– Фенг Шуи говорит, что тогда дети вырастают агрессивными.
– У нас был линолеум, рвотного цвета.
Мы вместе с ним дом купили.
– Вот как?!
Я встал и ушел. Оглянулся и увидел, что она взяла мой кофе и, запрокинув голову, пьет из стаканчика.
Мне ужасно хотелось отлить, я даже боялся, как бы не пришлось нарушить общественный порядок. На площади в это время собралась толпа юных пьянчуг. Это место приобрело дурную репутацию после того, как сюда повадились педофилы. Главный пьянчуга крикнул:
– Выпить хочешь?
Будто бывает, что я не хочу выпить. Тем не менее я ответил:
– Нет, но все равно большое спасибо.
В Зеленой гвардии мне назначили на полпервого, так что времени еще оставалось уйма. Мельком заметил себя в зеркале: волосы торчат во все стороны. Удаляясь, я произнес:
– Будьте осторожны.
Подростки ответили хором:
– Да благословит вас Господь, сэр.
На углу Ки-стрит я заметил старую парикмахерскую. Взглянул на часы, прикинул… и направился туда.
Клиентов не было. Парень лет тридцати отложил в сторону журнал «Сан» и спросил:
– Как делишки?
– Неплохо, спасибо.
Я немедленно определил английский акцент и спросил:
– Разве это заведение раньше не называлось «У Хейли»?
– Чего хотите?
Он не сказал «хочете», но оно как бы повисло в воздухе, готовое появиться в любую минуту.
– Забыл номер, – сказал я, – но, думается, я хочу номер три.
– Уверены?
– Ну, у Бекхэма номер один, а я определенно хочу немного подняться.
Он жестом показал на кресло, и я уселся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18