– Это же шутка. Она берет с собой в ящик «хрум-Батончик», и, когда шипы вонзаются в нее…
Один из мужчин кашляет.
– Что делают?
– Вонзаются.
Женщина с прилизанными волосами снимает очки, протирает их и снова надевает.
– А зритель видит, как шипы вонзаются? – спрашивает та, что постарше.
Я поворачиваюсь к ней и замечаю, что в голосе у меня появились признаки отчаяния.
– Нет. Конечно нет. Это понятно по выражению ее лица. Она изображает боль. Но удовольствие сильнее боли. Конечно, тут можно увидеть намек на садомазохизм, но это хорошо, это рискованная реклама, на грани фола.
– Она обязательно должна быть обнаженной?
– Она не должна быть обнаженной. Но это внесет изюминку. Вы же хотели с изюминкой.
Еще одна долгая пауза. Женщина в очках теперь нетерпеливо постукивает карандашом по столу.
– И вы считаете, что так мы привлечем молодых женщин?
Я смотрю на ее лицо. Жесткая, деловая, крепкий орешек, прекрасно понимает, что делает. Чего она ко мне пристала? Конечно, это привлечет женский сегмент рынка. А производителю только того и нужно. Потому что женщины думают об одном – как бы купить какое-нибудь дерьмо. Маркс не захотел писать об этом, но шоппинг – идеологическая надстройка, определяющая экономический базис: у женщин уникальная способность тратить, в силу которой они попадают в рабскую зависимость от мишуры капитализма двадцать первого века. Шоппинг – это то, чем они занимаются в свободное от издевательств время. И еще строят из себя жертв. Орда лживых интриганок, невыносимых, неуловимых, дьявольская армия ведьм…
Стоп. Хватит. Я моргаю. Надеюсь, что подноготная моего проекта скрыта от аудитории. Насколько нелепо… откровенно оскорбительно то, что я предлагаю этим людям! Хочется, чтобы земля разверзлась и поглотила меня. Я уже не могу отличить иронию от полного идиотизма. В горле пересохло. Мне нужен этот заказ, но, если я сейчас не найду подходящей трактовки, остается мечтать лишь об одном – выбраться отсюда без помощи охраны.
– Да. Я… я… хочу сказать… – Словно ища поддержки, оглядываю комнату. Пять ничего не выражающих физиономий. – Мне понятны ваши опасения. Но, с другой стороны…
– Что, с другой стороны? – спрашивает молодая.
– Мужчины будут в восторге.
Наверное, не следовало этого говорить. Молодая вздохнула. Та, что постарше, кажется, сочувствует мне. Она улыбается.
– А у вас нет альтернативных вариантов, мистер Сэвидж?
Я снова моргаю. Альтернативный варианту меня имеется. Какая-то часть моего «я» знала, что концепция «железной девы» полетит к черту, как семитонный валун с высоты северного склона горы Айгер.
– Конечно есть. Что скажете вот об этом? – Я меняю плакат. – Главное действующее лицо этой концепции – девушка, стильная, но в меру. Образно говоря, самая крутая девушка не в самой крутой школе. Она умная, проницательная, взрослая. И у нее есть парень, но он еще не повзрослел. И ведет себя как ребенок. Он хочет «хрум-Батончик», прямо СЕЙЧАС. Когда она говорит: «Нет», он постепенно превращается в плачущего младенца. Тогда она сажает его на колени…
Идея простая, убедительная, привычная. Умная, сильная женщина и беспомощный, инфантильный мужчина. Я смотрю на пять физиономий и вижу, как они изменились. Они дружелюбные, заинтересованные, вовлеченные. Дело в шляпе.
Итак, кондитерский лексикон пополнился новым слоганом: «Если хочешь жить без шума, дай ему немножко хрума». Уровень продаж вырос на десять процентов. Еще бы. Кто бы сомневался.
10
Наташа Блисс. Наташа, Наташа, Наташа. Блисс, Блисс, Блисс. Если вы хотите чего-то диаметрально противоположного Келли Корнелиус, Наташа – то, что вам нужно. Я столкнулся с ней в агентстве через две недели после того, как Келли ушла от меня к Хуго Бансу. Наташа заведовала клиентским отделом, была амбициозной, сексуальной, современной.
Это произошло в конце восьмидесятых, и Наташа принадлежала к новому племени ?ber -женщин, или, во всяком случае, такой мне виделась расстановка сил в моей тогдашней сексуальной вселенной. Наташа была потрясающая, она была второй замечательной женщиной в моей жизни. Сексуально раскрепощенная, веселая, неистовая, всегда ухоженная и модная, умеющая заработать и потратить. Казалось, мужчина ей вообще не нужен.
Что ее привлекло во мне? Кто знает? Как я уже говорил, любовь не адресована конкретному человеку. Она – суть выражение самых неожиданных потребностей и скрытых желаний. Возможно, как старомодному господину N нужна была покорная спутница, так госпоже Наташе N нужен был покорный мужчина. Неудача с Келли что-то сломала во мне, я чувствовал себя потерянным. Конечно, я старался не показывать этого, но иногда мою уязвимость было трудно скрыть.
Впервые Наташа заметила меня, когда я расплакался на совещании, где она присутствовала. Я попытался изобразить приступ кашля, закрыл лицо платком, извинился и пошел к автомату с холодной водой. Я смачивал платок «Кристально чистой водой из горного источника», чтобы смыть следы слез, когда увидел, как подходит Наташа: ее лицо выражало обеспокоенность. Такое проявление сочувствия не было для нее характерно: обычно она производила впечатление человека, считающего, что сострадание демонстрирует слабость, которую женщина не может себе позволить в жестоких джунглях бизнеса. Я сгорал от стыда. Мужчины и сегодня стыдятся слез. А в то время это было равнозначно потере лица.
– Как ты, Дэнни?
– Сенная лихорадка. Все нормально.
Но со стороны так не казалось. Голос у меня срывался, хрипел и квакал. Я вытер лицо платком, прежде чем взглянул на нее. Господи, как она была хороша: холеная, с ярко-красной помадой на губах, в дорогом костюме, но не в стандартном, с картинки модного журнала, как у большинства деловых женщин в Нью-Йорке, а в подчеркивающем ее неповторимый стиль, пошитом по индивидуальному заказу. Она была высокая, тонкая, с (естественно) нежными светлыми волосами, красиво вьющимися где-то с середины длины. Я и представить себе не мог, что ее вообще способен заинтересовать человек вроде меня, и уж конечно не именно я и не в таком положении.
Но я ошибался. К несчастью для нас обоих.
– В октябре? У тебя что-то случилось, да?
Я посмотрел на нее. Она взяла меня за руку.
– У меня сейчас не самый простой период в жизни.
– Из-за женщины?
Я кивнул. Она все еще держала мою руку.
– Откуда ты знаешь?
– Мужчины не очень хорошо переживают разрыв, ведь так?
– Почему ты решила, что у меня произошел «разрыв»? – Я постепенно приходил в себя, мне стало любопытно.
– Люди говорят. Келли – кажется, так ее звали? Она сошлась с…
– С Хуго Бансом. Все правильно. Я это переживу.
Она внимательно посмотрела на меня, словно оценивала мою искренность. Женщинам, которые смотрят, как Наташа Блисс, наверное, приходится выслушивать много всякой чепухи. Это было написано на ее лице. Нет, не враждебность, а сдержанность, легкая вуаль надменности. Смотри – но не трогай. Я всегда думал, что такие женщины не в моей весовой категории. Возможно, поэтому она и обратила на меня внимание: я не заигрывал с ней, никогда даже не пытался – я считал, что это пустая трата времени, все равно что ставить на аутсайдера на Национальном первенстве.
Но иногда и аутсайдеры выходят в финал.
Она предложила заменить меня на совещании, и я согласился. Мою руку она отпускала очень медленно, как будто лаская.
Потом целый месяц ничего не происходило. Мы пересекались на совещаниях, перебрасывались ничего не значащими фразами около автомата с холодной водой. Я очень увлекся ею, но считал, что шансов никаких. Кроме того, я все еще любил Келли и надеялся, что она вернется.
Келли не была уверена в своих отношениях с Хуго. Я получил от нее пару писем, полных сомнений и надежды на то, что она «еще что-то значит» для меня.
На самом деле Келли просто пыталась оставить себе путь к отступлению, поступая со мной так, как я поступал с Хелен. Конечно, она скучала, но я главным образом был страховым полисом на случай, если она ошиблась в Хуго. Я тогда еще не понимал, что разорванные старые отношения – лишние проценты на дебетовом счету страданий. Я представлял себе, как верну ее. Мои сексуальные фантазии о Наташе были лишь жалким отголоском романтических мечтаний о единственно истинной любви – любви неразделенной.
И я был сильно удивлен, когда на рождественской вечеринке, в винном баре Бофуа в Ватерлоо, Наташа, в облегающем серебристом платье с глубоким вырезом сзади и практически таким же спереди, подошла ко мне, стоявшему одиноко в сторонке, прижала меня к стене и начала целовать. Сначала мое сознание зафиксировало невероятность происходящего, а потом я ответил на поцелуй.
Я был на седьмом небе. Не только от того, что Наташа целовала меня, но и потому, что она делала это на глазах всех остальных мужчин, каждый из которых лелеял мечту об одном лишь мгновении такого счастья. Мои воображаемые горизонты расширялись – как и мой вполне реальный член. Наташа Блисс целовала меня.
Остаток вечера прошел в тумане сладострастного наслаждения. Я смутно помню, как спросил ее, почему она это сделала: потому что (а) у нее было плохое настроение или (б) ей меня жалко. Она прошептала мне на ухо, что и то, и другое, конечно, но прежде всего потому, что хочет переспать со мной. Я глубокомысленно кивнул, как если бы она попросила чашку чая, и продолжил целовать ее. Потом мы поехали ко мне.
Даже зная Наташину репутацию, даже догадываясь по ее жестам и манере себя вести, что вряд ли она не уверена в себе в постели, я был поражен. Я прекрасно сознавал, что женщины могут испытывать сильную сексуальную потребность. Понял это еще со времен Хелен. Но все равно они оставались в моем воображении розовато-нежными, эфемерно-расплывчатыми существами. Большинство женщин, с которыми я встречался, хотели, чтобы их соблазняли, чтобы с ними играли, чтобы добивались их возбуждения, им неизменно было нужно, чтобы для них вновь и вновь разыгрывали сцены из старомодной утонченной любовной пьесы. Поэтому создавалось ощущение, что они дают, а мужчина берет. Как бы ни была женщина увлечена, она всегда стремилась не более чем отвечать на мои усилия.
Наташа знала, чего хотела, и брала это. Она не занималась со мной любовью, она не соглашалась на секс. Она меня трахала. Мечта любого мужчины. Ей нравились большие зеркала и жесткое порно. Она была Самантой из «Секса в большом городе» задолго до того, как «Секс в большом городе» появился. Она поражала воображение, она была откровением.
Но она меня пугала.
Все время, пока мы занимались сексом – а это происходило долго, – часть меня наблюдала со стороны, отдалившись от покрытого потом, изогнутого тела, и какой-то пещерный, непокорившийся человек во мне рассуждал…
Так не должно быть.
Для воспитанного на вековых представлениях о покорности женщин мужика встреча со следующей ступенью эволюции была подобна землетрясению. Я делал все, что от меня требовалось, – Наташа казалась всем довольной. Но сам я не был вовлечен в процесс полностью. Какая-то часть меня по-прежнему пребывала в шоке.
А еще большая часть меня хотела, чтобы это была Келли.
Опять-таки, знай я тогда то, что знаю сейчас, признался бы Наташе, что еще не готов к этому, не готов к ее силе и страсти, не готов к жизни. Но сердце мое было разбито, и я пытался залечить раны.
Проснувшись на следующее утро, я почти не сомневался, что Наташа ушла. Что я приду в офис в новом году и она сделает вид, будто ничего не было. Но она осталась. И не только осталась, но смотрела на меня так, как никогда не смотрела в офисе. Во взгляде появилась поволока, – я бы сказал, она смотрела с нежностью. И даже с радостью.
В этом смысле Наташа не была такой продвинутой – впрочем, не уверен, что подобрал правильное слово, – как Саманта из «Секса в большом городе». Она не научилась отделять чувства от секса.
В те Рождественские дни мы встречались пять или шесть раз. Выяснилось, что офисная репутация Наташи как любительницы мужчин, этакой оторвы, если пользоваться школьной терминологией – а отношения в офисе, как правило, несильно отличались от школьных, – совершенно не соответствовала действительности. Мужчины просто все это выдумали. Совсем как мальчишки, придумывавшие истории про Шерон Смит в те времена, когда мне было тринадцать.
Как оказалось, к тридцати годам у Наташи только дважды были серьезные отношения, да еще пара случайных связей. Последняя связь закончилась полгода назад. Ее потянуло ко мне, потому что она распознала знакомую боль. Хотя позже мы выяснили, что у нас много общего и помимо этого.
Мы происходили из одной среды – ее отец был инженером-электриком, и нас обоих потеснили разнополые Хуго, в изобилии населяющие рекламный мир. В душе мы презирали то, чем зарабатывали на жизнь, лелея тайное желание, в котором было почти стыдно признаться: написать настоящий роман. Она много работала, видела все нелепости и умела мастерски высмеивать то, к чему одновременно относилась очень серьезно. Она позволяла людям смеяться над собой и над проектами агентства, и это, как ни странно, обеспечивало ей верность коллег и увеличивало их производительность.
Поразительно, но к моменту нашего возвращения в офис я почувствовал, что Наташа влюбляется в меня. Это было невероятно, это было безумие, но это было так.
И тогда мой страх удвоился. Для любви нужно подходящее время, готовность ее принять и слепая удача. А я все еще любил Келли. Наташина страсть, желания, чувства были сильными, первобытными и в то же время достигали такого уровня, какого я не встречал ни у одной женщины. Я был опустошен, выпотрошен. Конечно, в Рождество я вел себя как положено – шутил, смеялся, участвовал во всех ее затеях, но не переставал думать о Келли.
Вот тогда я впервые столкнулся с тем, что позднее назову Законом Мартина. Чем более ты равнодушен к женщине – особенно если речь идет о привлекательной, сексуальной, умной женщине, о которой мечтают тысячи мужчин, – тем больше тебя хотят. Конечно, если равнодушие не поддельное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32