Иначе он со временем переместился бы под кровать, где уже скопились салфетки, пустые бокалы, бумажные пакеты и другие предметы, названия которых лучше не упоминать. – Там будет весело. Нам нужно чаще выбираться куда-нибудь, подальше от работы. Мы слишком редко это делаем.
Я пролистывал страницы с худыми полуобнаженными девушками, мелькающими перед глазами, словно парад голодающих.
– Боюсь ответить не по-джентльменски, но я тебя не приглашал, Роза.
Она прикурила. Два красных огонька блеснули малиновым сигнальным цветом, две женщины – Роза и ее отражение – затянулись одновременно. Роза прищурилась и посмотрела на меня сквозь табачный дым.
– Ты хочешь сказать, что мы с Лесли не слишком любим друг друга, и это правда, но знаешь, в глубине души я им восхищаюсь. Он верен себе. Даже несмотря на то что его вкус мне не импонирует. – Она выбрала маленькую баночку с кремом и втерла его вокруг глаз. – То есть, – она закрыла левый глаз, – в последний раз, когда я его видела, – нанесла серые тени на веко, – его наряд был чересчур кричащим, – она повернулась ко мне, проверяя мою реакцию.
– Ты и сама сейчас выглядишь не слишком адекватно, – сказал я.
Она смешно захлопала ресницами и отвернулась к зеркалу. Подправила тени, подвела глаза мягким темным карандашом, загнула ресницы и накрасила их густой черной тушью, тщательно следя за каждым движением и за каждым словом.
– А вдруг это просто его способ издеваться над женщинами? – Она втянула щеки и нанесла румяна. Я представил себе ее череп под кожей. – Хоть Лесли и одевается, как женщина, но не думаю, что они ему нравятся.
– Если он тебе не нравится, не ходи к нему.
Она отыскала среди флаконов длинную кисточку, и на стене задвигалась темная тень.
– Зачем сразу так? Я просто хотела сказать, что неуютно себя чувствую в присутствии Лесли. – Она принялась доставать кисточкой остатки помады. – Это не связано с тем, как он одевается, хотя мог бы и получше. – Она стала красить свой первоклассный алый рот. – Просто он иногда так смотрит на меня, будто я у него что-то украла.
Роза подправила помаду салфеткой и в последний раз взглянула на себя в зеркало. Довольная результатом, встала, сбросила халат, обнаружив черные кружевные чулки, черные шелковые трусики и черный бюстгальтер на косточках, и принялась выбирать в шифоньере платье.
– Роза.
– Что?
– Где твоя скромность?
– Тебе-то какая разница?
Таксист то и дело посматривал на Розу в зеркальце. Я тоже повернулся и взглянул на нее. Конечно – она забросила ногу на ногу так, чтобы было видно белую полоску бедра между чулком и юбкой.
– Ты отвлекаешь человека от работы.
Она игриво облокотилась на меня, и я почувствовал аромат ее духов, «Шанель № 5», смешанный с запахом сигарет и красного вина.
– Не порти ему удовольствие. Это единственное развлечение у таксистов: смотреть на юбки, ну и еще когда какая-нибудь пара занимается кое-чем на заднем сиденье. – Я покосился не нее, а она весело подмигнула. Интересно, сколько бокалов она успела выпить до моего прихода? – Они все вуаиеристы, ведь просто так водить машину – или скука смертная, или порочные мысли и никакой золотой середины. Их всех постигает судьба Трэвиса Бикла.
Она перегнулась к водителю и спросила, видел ли он фильм «Таксист». Я уже знал, к чему все это идет. Новая игра «в таксиста», цель которой – заставить водителя цитировать реплики из фильма, типа: «Ты на меня смотришь? Ты смотришь на меня?» – «Ну, кроме тебя, я тут никого не вижу, а ты?»
Мы пролетели по белому тоннелю с флуоресцентным освещением, потом поехали над городом по скоростной автостраде. Под нами блестела, отражая огни города, черная, как нефть, вода Клайда. Мы мчались над освещенными окнами круглосуточных офисов, над светофорами, вспыхивающими друг за другом красным, желтым и зеленым, над целыми бусами фар, которые то приостанавливались, то срывались дальше, вперед. Здание «Парома Ренфу» переливалось рекламными огнями на своем вечном приколе. Справа в небе висела пурпурная вывеска редакции «Дейли Рекорд». Водитель цитировал фразы из фильма так, словно в них была какая-то мудрость. Теперь он косился на грудь Розы, которая еле заметно колыхалась в такт движению. Голос по радио приглашал в какой-то индийский ресторан.
Шепот с интонациями Мэрилин Монро, казалось, обещал сначала трахнуть тебя, а потом накормить.
У нас вас ждет комфорт, уют.
Пройдите к Аргайл-стрит – мы тут…
Я растянулся на сиденье и из своего темного угла наблюдал, как водитель поглядывает то на Розу, то на дорогу. Казалось, он готов был наплевать на движение, попасть в аварию, оказаться в кровавом месиве, лишь бы только еще раз заглянуть в разрез ее блузки.
«Челси-Лаундж» выглядел клубом для сомнительных джентльменов. Оформлял его грузин-гомосексуалист со склонностью к Гомеру. Белые и нежно-розовые обои на стенах, пол выложен плитками, в центре – бежевая роза ветров. Шезлонги, диваны с высокими спинками, обитые бордовым бархатом, круглые столики. К высокому потолку поднимаются коринфские столбы. Создается впечатление роскоши и строгости, которую портит наружность клиентов двадцать первого века.
Некоторые считают, что Древняя Греция была раем для мужеложцев. Старики и мальчики гуляли под ручку по Елисейским Полям, а на райском острове расцветала сапфическая любовь. Лично я вижу немало причин, по которым молодых людей должно влечь к старости: их все можно согнуть пополам и сунуть в бумажник. Кроме того, я знаю, что многие с радостью свезли бы всех лесбиянок в одну гебридскую колонию. Так что, в отличие от господина Уайлда, я скептически отношусь к греческим мотивам. Но все же, входя в «Челси-Лаундж», не могу не думать, что в этом месте нужно ввести единый стиль одежды: греческие тоги плюс немного лавровых венков, а также несколько обнаженных кудрявых мальчиков, сложенных наподобие юного Вакха с картины Караваджо… Нас же встретили два вышибалы в безликих черных костюмах.
– Как ты думаешь, они приняли меня за трансвестита? – спросила Роза.
– Вполне может быть.
Я искал глазами знакомые лица.
– А ведь они красивые, да?
– Кто, вышибалы?
– Не зли меня, конечно, нет. Тайские трансвеститы.
– Не знаю, не в моем вкусе.
– Да, но ты же можешь оценить их привлекательность?
Я отыскал того, кто мне нужен, – он сидел на балконе, расположенном над баром.
– Роза, ты хочешь быть похожей на трансвестита?
– Бывает и хуже.
– А все они мечтают выглядеть, как ты.
Она стала пробираться сквозь толпу к бару, подрезая молодых свежевыбритых клерков, прокладывая себе дорогу улыбками, локтями и бедрами. Вот они – мужчины, про которых мамы говорят: «Держись от них подальше». В наши дни – опрятно-неформальные гибриды Джеймса Дина и корпоративной Твердыни. Ковбои отдыхают на своих ранчо, а королевы кожи повесили наручники в чулан. И никаких носовых платков сигнального цвета, выглядывающих из задних карманов. Так уж вышло, что в моде сейчас мой неприметный угольный цвет. Но не обольщайтесь. Сюда все пришли с одной целью.
– Если честно, – Роза повернулась ко мне, – многие из этих ребят настолько самонадеянны, что их буквально приходится отталкивать.
Бармен направился прямо к ней, загипнотизированный интенсивностью ее взгляда. Роза широко улыбнулась мне:
– Коктейли за полцены. Я угощаю.
Пока моя начальница инструктировала бармена сделать нам с ней «розовый джин» с двойным джином:
– Эти ваши мензурки из паба – просто потеря времени. – Я отступил на пару шагов и уставился на балкон.
Хороший трюк. Попробуйте сами, если не верите. Если долго смотреть на кого-нибудь в упор, он обязательно повернется и тоже взглянет на тебя. Лесли поерзал в кресле, всмотрелся в зал сквозь чугунную балюстраду, нахмурился, потом улыбнулся и помахал мне.
– Рильке, ты привел с собой Розу. – Лесли пожал мне руку и послал Розе воздушный поцелуй, точно лос-анджелесская звезда. – Что привело тебя в эту обитель порока, Роза? Он тебя что, как приманку за собой водит?
– Не хами, Лес. Я тебя искал.
– И вдруг вспомнил, что сегодня моя группа собирается. Я не думал, что ты так внимателен.
Он подвинулся, и мы сели рядом.
В третью среду каждого месяца трансвеститы, ищущие душевной компании, собираются в Центре геев и лесбиянок – скучноватом доме свиданий, чем-то напоминающем клуб уставшей от жизни молодежи. Пришедшие рассаживаются под флуоресцентными лампами в спартанском классе, рассуждают о стиле, делятся секретами моды, спорят о стремлении к «интеграции» и просто расслабляются без приставаний чужаков. Здесь раздают последние номера «Шотландской юбки» – ТВ-фанзина, на каждой обложке которого молоденькая девица в килте. Иногда приглашают какого-нибудь лектора или кто-нибудь из паствы рассказывает о чем-нибудь телевизионном. Вечеринка заканчивается в девять, и все, кто хочет продолжения экстаза, перемещаются в «Челси-Лаундж».
Народ собирается здесь сдержанный. Наряды далеки от вечерних. Публика неспешно потягивает дамские напитки – джин-тоник или спритцер, – запивая минеральной водой. Долго не засиживаются, уйдут до того, как осипшие пьянчуги начнут выползать из пабов. Быстрым шагом дойдут до припаркованных неподалеку машин и помчатся домой, нервно пережидая длинные паузы у светофоров. Кое-кто по пути свернет в темный переулок, снимет парик, тщательно подогнанное по фигуре женское платье, атласную комбинацию, такую нежную на ощупь, неудобные чулки и бюстгальтер с двумя силиконовыми выпуклостями, заказанный по почте до востребования, на специально заведенный абонентский ящик, и уже дома с нетерпением распакованный. Придется стянуть трусики, так приятно стягивающие гениталии, и облачиться в грубую мужскую одежду. В последнюю очередь достанут из «бардачка» влажные салфетки и в полутьме автомобильного салона сотрут свое вечернее лицо. Но в «Челси-Лаундж» все они – старательно разодетые и накрашенные девушки.
Большинство этих девушек – не геи. Они – часть сообщества, которое мы называем трансгендерным, и пожелаем им удачи. Переодевание еще никому не принесло вреда, разве что Джанни Версаче, а он, по словам Леса, сам напрашивался.
Роза уже беседовала с соседкой. Они премило щебетали. Роза, залпом выпив свой джин, восхищенно щупала ткань юбки новой приятельницы. Еще минута, и они вместе пойдут в дамскую комнату пудрить нос.
– Ну как тебе?
Лес приветствовал меня жестом хористки, выходящей на сцену под фанфары, и подарил мне широченную улыбку, вытаращив глаза, словно Джозефина Бейкер. Его белый парик был завит, и кудри художественно ниспадали на плечи. Красное платье в стиле сороковых: глубокий вырез, широкие плечи, тонкая талия, схваченная широким черным поясом. Фасон платья создает иллюзию большой груди. Его, конечно, нельзя принять за женщину, но для мужчины в платье он выглядел эффектно.
– Да, очень мило. Ты что, на гормонах сидишь?
– Нет, я пока с ума не сошел. Я верен себе, но не готов умереть ради эффекта. Ладно, а ты зачем пришел? Подогреться? Ты же знаешь, я ничего не беру с собой на такие мероприятия. Можешь представить меня за решеткой в этом наряде? И какой-нибудь шестифутовый болван пытается вставить мне в задницу? Нет уж, спасибо.
– Ты иногда себе льстишь.
– Ой, какие мы ранимые. Я же шучу, ты знаешь. Хорошо, значит, я тебе нужен уже второй раз за одну неделю, и не ради наркоты. Дайка догадаюсь… Может, хочешь с кем-то познакомиться?
– Умный мальчик.
– Девочка.
– Ладно, умная девочка.
– Меня сейчас ничего не интересует. Ты хотел, чтобы тебя свели кое с кем. Я это сделал. Я сегодня расслабляюсь, Рильке. Давай выпьем и забудь обо всем.
– Я куплю тебе выпить. Просто хотел кое-что узнать обо всей этой подставе.
– Как ты думаешь, сколько мне лет?
– Я на такие вопросы не отвечаю, я тоже умный. – Я знал, что Лесли мой ровесник.
– Да ладно, сколько?
– Двадцать девять.
– Угадал. Приятно, что ты начинаешь разбираться в возрасте души. Мне чуть больше, – он улыбнулся, – но ненамного. Мне кажется, я выгляжу неплохо для своего возраста, да?
– Я уже сказал.
Он зажег сигарету и глубоко затянулся. Над впалыми щеками четко обрисовались острые скулы.
– И, рискуя себе польстить, я бы сказал, что в двадцать с хвостиком я действительно выглядел не так уж плохо. – Он сухо закашлялся. Я отпил вина и закатил глаза. – И не надо насмешек. Я сохранил девичью талию, – он провел руками по телу, – потому что слежу за диетой. У меня весь череп покрыт волосами, – он поиграл со своим локоном, – потому что я никогда не скупился на стилистов и косметические средства, а главное – у меня отличный цвет лица. – Он провел указательными пальцами по лицу, по морщинам и складкам. – И еще у меня нет шрамов и царапин – это потому, что я умею следить за кожей и всегда знаю, когда нужно промолчать.
– Значит, эти твои ребята – крутые?
– Сдаваться ты не хочешь, так? Меня, должно быть, тогда здорово раскозявило, раз я умудрился дать тебе их номер. Давай забудем? Без обид. Иногда, Рильке, лучше не знать.
– А мне они крутыми не показались.
– А что ты хотел увидеть? Табличку над дверью? – Он схватил меня за руку – ногти у него были того же цвета, что и платье. – Слушайся тетю Лесли и хватит разыгрывать из себя Филиппа Марло. Ты, конечно, не так заботишься о себе, как я, но нет нужды приближать старость. – Он рассмеялся. – Ладно, что-то мы разговорились. Где выпивка, которую ты мне обещал?
Мы спустились в зал, я заказал быстрый «Джек Дэниелс» и залпом выпил, пока бармен делал газированный джин, который здесь, похоже, пили все. За персоналом тут наблюдать – одно удовольствие. Они ловко передвигаются в тесном пространстве за стойкой, не сталкиваясь, как профессиональные циркачи. Им приходится часто вертеть и трясти бутылки, а в заряженной атмосфере этого заведения каждое такое движение, похоже, имеет эротический подтекст. Я наблюдал, как барменша макала ободок бокала в соль. Какой-то клиент прижался ко мне ногой. Я повернулся и встретился с ним взглядом. Расширенные зрачки, тяжелые веки, длинные ресницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31