Уильям Блейк "Иерусалим: к евреям".
Иоанн стоял по пояс в медленно текущей воде реки. Все ессеи пришли на
крещение. Они молчали на высоком берегу. Находясь на полоске песчаной
почвы между обрывом берега и водой, Глогер глядел на Крестителя и говорил
на своем странном, с сильным акцентом, арамейском:
- Иоанн, я не могу, мне нельзя делать это.
Креститель нахмурился.
- Ты должен.
Глогер тяжело дышал, его наполненные слезами глаза смотрели на Иоанна
с мучительной мольбой. Но Креститель не оказал ему никакого снисхождения.
- Ты должен, это твой долг!
У Глогера закружилась голова, когда он спускался в реку к Крестителю.
Он стоял в воде, дрожа, неспособный двигаться.
Нога поскользнулась на камне, и Иоанн схватил его за руку, не дав
упасть.
На ясном суровом небе солнце стояло в зените, обжигая непокрытую
голову Глогера.
- Эммануил! - закричал вдруг Иоанн. - Дух Адоная вошел в тебя!
Глогер вздрогнул.
- Что?.. - сказал он по-английски, мигая от солнечного света.
- Дух Адоная в тебе, Эммануил!
Глогеру трудно было произнести что-либо. Он покачал головой. Боль в
висках не проходила, и наоборот, усилилась. Он едва мог смотреть. Глогер
понял, что мигрень станет мучить его снова, от нее даже в прошлом не
спастись. Все сильнее тошнило.
Голос Иоанна казался далеким и искаженным. Все вокруг как бы затянуло
туманом, и Глогер повалился на Крестителя.
Потом он почувствовал, что Иоанн поймал его, и услышал свой отчаянный
крик:
- Иоанн, ты должен крестить меня! - а затем в рот ему попала вода, и
он закашлялся. Глогер не чувствовал подобной паники с ночи, когда в первый
раз лег в постель с Моникой и подумал тогда, что он импотент.
Иоанн что-то кричал.
Какими бы ни были слова, они вызвали реакцию людей на берегу.
Рев в ушах Глогера усилился, и тон этого звука изменился. Глогер
барахтался в воде, потом почувствовал, как его поднимают на ноги.
Паника еще переполняла его, усиленная болью. Глогера вытошнило в
воду. Руки Иоанна больно сжали его плечи и направили к берегу.
Он подвел Иоанна.
- Прости, - сказал он, - прости, прости, прости...
Из-за него Иоанн потерял последний шанс на победу.
- Прости, прости.
Снова у него не хватило сил сделать нужную вещь.
- Прости...
Рты ессеев издавали особое ритмичное жужжание, тела раскачивались в
такт со звуком. Тон звука повышался, когда они наклонялись в одну сторону,
и понижался, когда их качало в другую.
Когда Иоанн отпустил его, Глогер зажал уши. Его все еще мутило, но
желудок уже был почти пуст.
Он, спотыкаясь, побрел прочь, едва удерживая равновесие, затем
побежал, не отнимая рук от ушей, побежал по каменистой пустоши, а солнце
пульсировало в небе, и жара волнами била в его голову.
Побежал прочь.


Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно
креститься от Тебя, и ты ли приходишь ко мне?
Но Иисус сказал ему в ответ: оставь теперь; ибо
так надлежит нам исполнять всякую правду.
Тогда Иоанн допускает Его. И, крестившись, Иисус
тотчас вышел из воды, - и се, отверзлись Ему небеса,
и увидел Иоанн Духа Божия, который сходил, как голубь,
и ниспускался на Него. И се, глас с небес глаголющий:
Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором мое
благоволение.
От Матфея, гл. 3: 14-17.

Ему было пятнадцать. Он прилично учился в средней школе.
Глогер читал в газетах о шайках стиляг, появившихся в Южном Лондоне,
но подростки, которых он встретил, одетые в псевдо-викторианские наряды,
казались безвредными и достаточно глупыми.
Он ходил в кино в Брикстон-хилле и решил пройтись пешком домой до
Стритхэм, потому что потратил автобусные деньги на мороженое.
Подростки вышли из кинотеатра одновременно с ним. Глогер не заметил,
как они последовали за ним по улице.
Затем, совсем неожиданно, они окружили его.
Это были бледные, с жесткими лицами парни, большинство на год или два
старше, чем он. Глогер понял, что смутно знает двоих. Они ходили в
соседнюю школу и пользовались одним и тем же футбольным полем.
- Привет, - сказал он слабым голосом.
- Привет, сынок, - сказал самый старший. Он жевал резинку, стоя так,
чтобы одна нога была готова для удара, и ухмылялся Глогеру в лицо. - Куда
ты направляешься?
- Домой.
- До-о-мо-ой, - протянул самый здоровенный, передразнивая его.
- И что ты собираешься делать, когда придешь домой?
- Лечь спать.
Карл попытался выбраться из кольца, но они не позволили это сделать.
Они оттеснили его назад, к двери магазина. За их спинами, по проезжей
части, проносились мимо машины. Улица была ярко освещена лампами и
неоновыми вывесками магазинов.
Прошло несколько людей, но ни один из них не остановился.
Карл запаниковал.
- Тебе не надо делать уроки, сынок? - спросил подросток рядом с
вожаком. Он был рыжим, веснушчатым, с темно-серыми глазами глазами.
- Хочешь подраться с кем-нибудь из нас? - спросил другой парень. Это
был один из тех, которых знал Карл.
- Нет. Я не дерусь. Дайте мне пройти.
- Ты испугался, сынок? - сказал вожак, ухмыляясь. Он, не торопясь,
вынул жевательную резинку изо рта, а затем сунул в рот новую и снова стал
жевать, ухмыляясь пуще прежнего.
- Нет. Почему я должен драться с тобой? Я считаю, что драться не
следует.
- У тебя нет выбора, сынок.
- Я опаздываю. Мне нужно домой.
- У тебя найдется время для нескольких раундов...
- Я сказал, что не хочу драться.
- Ты считаешь себя лучше нас, сынок?
- Нет, - он задрожал. Слезы появились у него на глазах. - Конечно
нет.
- Конечно нет, сынок.
Карл сделал движение вперед, но они толкнули его обратно.
- У тебя дурацкое имя, не так ли? - спросил другой парень, которого
Глогер знал.
- Гло... - что-то?..
- Глогер. Дайте мне пройти.
- Твоя мамочка не заметит, что ты поздно придешь домой.
- Похоже на жидовское имя.
- Ты жид, сынок?
- Он похож на жида.
- Ты жид, сынок?
- Ты еврей, сынок?
- Ты жид, сынок?
- Заткнитесь! - закричал Карл. - Почему вы пристали ко мне?!
Он попытался протиснуться мимо них. Один стукнул его в живот. Карл
застонал от боли. Другой парень толкнул его, и Глогер пошатнулся.
Люди все так же неторопливо проходили мимо по тротуару. Некоторые
мельком смотрели на группу молодежи. Один мужчина остановился, но жена
потащила его дальше.
- Просто ребята развлекаются, - сказала она.
- Сними с него штаны, - предложил со смехом один из парней. - Это
будет доказательством.
Карл протиснулся мимо них, и на этот раз они не задержали его.
Он побежал по улице.
- Дай ему оторваться, - услышал он, как сказал один из ребят.
Он побежал быстрее.
Они последовали за ним, смеясь и улюлюкая.
Может, у них и были намерения поймать его, но Карл свернул на улицу,
где жил, раньше, чем они догнали его.
Добежав до дома, он шмыгнул через черный ход, на кухню. Мать была
там.
- Что с тобой? Ты весь красный! - сказала она.
Мать была высокой худощавой женщиной, нервной и истеричной. Ее темные
волосы были распущены.
Он прошел мимо нее в гостиную.
- В чем дело, Карл? - вскрикнула она пронзительным голосом.
- Ничего, - ответил Глогер.
Он не хотел сцены.

11
Когда Глогер проснулся, было холодно. В сером сумраке раннего
рассвета он почти ничего не видел, кроме бесплодной равнины,
расстилавшейся во всех направлениях. Он мало что мог припомнить из событий
вчерашнего дня - только то, что он как-то подвел Иоанна и убежал довольно
далеко.
Голова кружилась, затылок все еще болел.
Набедренная повязка стала сырой от росы. Он развязал ее и смочил
губы, проведя тканью по лицу.
Как всегда после приступа мигрени он чувствовал себя слабым,
полностью опустошенным - и физически, и морально.
Посмотрев на свое обнаженное тело, он заметил, каким худым стал.
Его удивляло, почему он так запаниковал, когда Иоанн попросил
крестить его. Была ли это просто честность - что-то внутри его,
воспротивившееся обману ессеев в самый последний момент? Понять было
трудно.
Глогер обернул повязку вокруг бедер и туго завязал ее на левом боку.
Он подумал, что лучше будет попытаться вернуться назад в деревню, Найти
Иоанна, извиниться перед ним и спросить, можно ли чем-нибудь поправить
положение.
Затем он, может быть, двинется дальше.
Машина времени все еще находится в деревне ессеев. Если найти
хорошего кузнеца или другого работника по металлу, есть шанс, вероятно,
что ее можно починить. Но все равно надежда слабая. Даже если на машину
поставить заплату, путешествие назад будет опасным.
Затем он обдумал возможность отправиться назад или попытаться
передвинуться во времени поближе к распятию. Важно было почувствовать
настроения Иерусалима во время пиршества еврейской Пасхи, когда Иисус,
предположительно, вошел в город.
Моника считала, что Иисус ворвался в город с вооруженным отрядом. Она
утверждала, что все факты указывают на это.
Некоторые факты действительно подтверждали ее предположение, но он не
мог принять их, как доказательство. Глогер был уверен, что в
действительности все было гораздо сложнее.
Если бы только встретить Иисуса!
Иоанн, очевидно, никогда не слыхал о нем, хотя упомянул, что есть
пророчество, по которому Мессия придет из Назарета.
Но существовало много пророчеств, и большинство из них противоречили
друг другу.
Он отправился в предположительном направлении деревни ессеев. Она не
должна быть слишком далеко.

В полдень стало намного жарче, а земля еще более опустела. Глогер
щурил глаза от нестерпимого блеска солнца. Чувство усталости, с которым он
проснулся, усилилось, кожа горела, во рту было сухо, ноги едва держали.
Глогер был голоден, его мучила жажда, но пить и есть было нечего. Холмы,
где располагалась деревня ессеев, не появлялись.
Он заблудился, но это едва беспокоило его. В своем воображении он
почти стал частью пустынного ландшафта. Если ему суждено погибнуть, то
переход от жизни к смерти будет едва ощутим. Он упадет, и его тело
сольется с кирпичного цвета землей. Механически переставляя ноги, он
двигался через пустыню.
Чуть позже, примерно в двух милях к югу, он увидел холм. Вид холма
вызвал небольшой проблеск в сознании. Глогер решил направиться к нему.
Оттуда, вероятно, можно правильно определить направление, возможно, даже
увидеть какое-нибудь поселение, где есть пища и вода. Он потер глаза и
лоб, но прикосновение руки болезненно отозвалось на коже. Тяжелыми шагами
он направился к холму. Песчаная почва вздымалась пылью вокруг. Несколько
корявых кустарников, цеплявшихся за землю, оцарапали его лодыжки и икры, а
выступающие камни ловили его ступни. Он был весь в царапинах и синяках к
тому времени, как достиг склона холма.
Глогер отдохнул немного, бессмысленно разглядывая однообразный
ландшафт. Затем стал взбираться вверх по склону.

Путь на вершину (которая оказалась намного выше, чем он предполагал)
был тяжелым. Он оскальзывался на гальке, падая лицом, упирался израненными
ладонями и ступнями, чтобы прекратить скольжение вниз, цеплялся за кустики
травы и лишайники, растущие в расселинах, часто отдыхал; его ум и тело
оцепенели от боли и слабости.
Он забыл, с какой целью взбирается наверх, но был полон решимости
закончить подъем. Похожий на жука, он полз по склону холма.
Он потел под солнцем, пыль липла к влажной коже почти обнаженного
тела, покрывая его коркой с головы до ног. Набедренная повязка скоро
превратилась в клочья.
Внизу расстилалась голая земля, и небо сливалось с ней; желтые скалы
переходили в белые облака.
Он упал, и тело его покатилось по склону вниз. На бедре появилась
рана, голова несколько раз сильно ударялась о камни. Но как только падение
кончилось, он стал взбираться снова, медленно карабкаясь по обжигающим
камням.
Времени больше не было, как не было личности и смысла. Сейчас,
впервые, он находился в подходящем состоянии для того, чтобы оценить
теорию Хеддингтона. Но исчезло и сознание. Он стал вещью, ползущей вверх
по горе.
Затем он достиг вершины и остановился.
Некоторое время он лежал там, моргая, а затем его глаза закрылись.

Он услышал голос Моники и поднял голову. На мгновение ему показалось,
что краем глаза он увидел ее.
- Не будь мелодраматичным, Карл...
Она говорила так много раз. И он услышал собственный голос,
отвечающий:
- Я родился не в свое время, Моника. Этот век логики - не место для
меня. В конце концов он меня убьет.
Ее голос произнес в ответ:
- Вина, страх, трусость и твой мазохизм. Ты мог стать блестящим
психиатром, но ты полностью посвящаешь себя неврозу...
- Заткнись!
Он перевернулся на спину. Солнце пекло его исцарапанное тело.
- Заткнись!
- Полный христианский синдром, Карл! Ты скоро станешь католиком, я не
сомневаюсь в этом. Где сила твоего ума?!
- Заткнись! Уходи прочь, Моника!
- Страх формирует твои мысли. Ты ищешь даже не душу и не смысл жизни.
Ты ищешь комфорт.
- Оставь меня одного, Моника!
Грязными ладонями он закрыл глаза. Волосы свалялись от пыли, кровь
свернулась на ранах, покрывающих каждый дюйм его тела. Солнце над ним
пульсировало в такт с биением сердца.
- Ты опускаешься, Карл, разве ты не понимаешь это? Возьмись за себя!
Ты ведь можешь рационально мыслить!..
- О, Моника! Прекрати!
Голос его был хриплым, прерывистым.
В небе кружили несколько воронов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15