Лерой повернулся спиной и попросил меня открыть. Я послушно открыла дверь, и Лерой подписал счет. Потом протянул бою чаевые, прикрывая ширинку шляпой. Движение было отработано превосходно.
Он расставил на столе тарелки и откупорил шампанское. Пришлось и мне сесть. Я что-то вяло поклевала. Высосав улитку из раковины, Лерой, запрокидывал голову и впивался в раковину губами, втягивая в рот растопленное масло со специями. Потом намотал на вилку клубок спагетти и с хлюпаньем всосал. Вытерев ярко-красные от соуса губы, он взял в руки бокал с шампанским и посмотрел на меня. Молния на брюках была по-прежнему расстегнута, и оттуда высовывался член, который набухал и распрямлялся на глазах, обретая силу.
— Хочешь сказать, что я паршиво воспитан?
— Ты это называешь «поесть, как полагается»?
Лерой продолжал жевать. Время от времени он облизывал с губ томатный соус и смотрел на меня исподлобья. Когда тарелка опустела, он придвинул к себе мою, почти нетронутую, и снова принялся за еду. У меня лопнуло терпение.
— Ты пригласил меня, чтобы поесть?
— Ну да.
Он втянул в себя последнюю макаронину, встал, схватил меня за руку и толкнул на кровать.
— Да, чтобы поесть! И только…
Он зажал мне рот. От такой грубости я разозлилась и попыталась отвернуть лицо, но он силой разжал мне зубы.
— Вот ты какой стал?!
— Да это ведь ты и сделала меня таким. Не брось ты меня тогда, так и лизал бы тебе задницу, как счастливый болван!
— Хочешь отомстить?
— Послушай, что я тебе скажу. — Его лицо приняло жестокое выражение. — Это был всего лишь толчок. Мне плевать на то, что ты меня бросила! Ты лишь дала мне толчок, сама дала. Так что я даже тебе благодарен. А я — я играю на пианино. Мне это нравится, вот и все. Но вот что выходит. Другим это нравится тоже! Все обожают меня, поклоняются мне, как богу!
— Врешь! Ты просто хочешь на мне отыграться! Два года только и мечтал о мести, думал, как растоптать меня! Ну, признайся же! Так ведь? Держу пари!
— Бэби… — Он хмуро рассмеялся. — Меня называют гением…
Я молчала. Меня охватило острое разочарование. Было ясно, что он изменился вовсе не ради меня.
— Тогда зачем?… Зачем ты добиваешься меня? — спросила я.
Он не ответил. Затем молча сорвал с меня платье. И стал сосать мою кожу точно так же, как только что засасывал спагетти. Моего согласия он не спросил. Схватив меня за руки, он взял меня силой. Ноги у меня оставались свободными, но я не могла ими пошевелить, словно они были закованы в кандалы.
Я открыла глаза и посмотрела на него. Он ненадолго перестал терзать меня.
— Я люблю твои пальцы.
На мгновение его лицо приняло мученическое выражение.
— Я знала… — Голос у меня прервался… — Знала, что в них заключен талант. Я…
Он скривился.
— И это меня испугало…
— Заткнись!
Кажется, я сказала все, что хотела. Мне стало легче дышать, и я попыталась расслабиться. Лерой продолжал насиловать меня.
Когда-то у меня был раб по имени Лерой. Я самоутверждалась, повелевая им. Мне хотелось, чтобы это продолжалось всегда. Но он первым нарушил правила игры. Он пошел против закона и был наказан.
Я застонала, и он ударил меня по щеке.
Из моих разбитых губ текла кровь. Он меня ненавидит. Но он любит меня! Он насилует меня, чтобы поизмываться и одержать победу… Я позволяю ему вести себя так, как он пожелал. Я делаю вид, будто не замечаю его пальцев. Теперь он может распоряжаться мной, делать со мной, все, что захочет. Он отвоевал это право.
У него сейчас точно такой же настрой, как два года назад, когда он трахал меня у пианино. Его заметили, и он стал тем, кем был в тот момент. Пианистом. Что еще я могу сделать? Разве что с рыданиями вручить ему пальму первенства.
Несколько раз я почти теряла сознание, что доставило ему удовольствие. Когда он полностью удовлетворился, я какое-то время была не в состоянии даже слова сказать. Мокрые от пота волосы прилипли к щекам. Он убрал их и заглянул мне в глаза.
— Теперь я буду сгорать от любви к этим пальцам…
— Они не твои.
Я тихо плакала. А он погладил меня по волосам.
— Даже и не мечтай. Слишком поздно.
— Но я другая! Ты изменил меня…
— Тебя изменила моя ненависть к тебе.
Это было своего рода признание.
10
Лерой стал часто приглашать меня в отель. Я мчалась туда, даже забыв накрасить губы, хотя хорошо сознавала, что он, скорее всего, опять сделает больно.
Он ни разу не попытался приласкать меня. Измучив, вышвыривал вон, даже не дав зализать саднящие раны. Я все время была голодна, но он ни разу не удовлетворил мой голод. Он брал меня в самых позорных позах. Униженная, втоптанная в грязь, я вновь и вновь возвращалась к нему, кусая от отчаяния губы.
…Как-то раз на обратном пути я остановилась у палатки и купила кофе в бумажном стаканчике, чтобы взять себя в руки. Тут мне на ладонь села муха. Я согнала ее свободной рукой, но муха тотчас же вернулась и принялась назойливо виться. У палатки было полно народу, но муха избрала именно меня. Наверное, она упорствовала, догадавшись, чем это я занималась все это время. Казалось, муха чего-то домогается. Мне подумалось, что Лерой сделал из меня такую же муху.
В разгаре любовных игр он поливал меня площадной бранью. Он ругался такими словами только со мной. Он таскал меня за волосы по комнате. Синяки от его укусов испещряли мое тело, словно по мне прошлись зубцами расчески. Я молила его о пощаде, но он только посмеивался.
Однажды, не в силах выносить это надругательство, я метнулась в двери, но он догнал меня и повалил на пол. Прикосновения его пальцев заставляли меня кричать от экстаза. Сознание мое помутилось, и я отстраненно смотрела сквозь щель под дверью на чьи-то ноги, невозмутимо шагавшие по коридору. Иногда кто-то спокойно наступал на мои волосы, выбившиеся из-под двери. Лерой, видя все это, продолжал делать свое дело.
С каждым днем я все больше худела. Я не могла заставить себя проглотить ни кусочка. Ди-Си заботливо ухаживал за мной, но не мог вернуть мне хорошее настроение.
Я просто сохла по Лерою, силы покидали меня. Теперь мне казалось, что если он даже помочится мне в рот, я выпью все до последней капли.
Меня неотвязно грызла мысль о том, что нужно что-то делать. Когда тела наши переплетались, как скрученные веревки, я смирялась со всем и словно возносилась на небеса. А потом подбирала с пола свои крошечные, непонятно зачем нужные трусики, и надевала их с чувством вялого сожаления. Всякий раз, отправляясь на встречу с Лероем, я надевала черное, как траурное одеяние, белье. Я ощущала себя преступницей, вознамерившейся похоронить себя собственными руками. Это приводило меня в отчаяние. Почему я так низко пала? Мне все время хотелось, чтобы его пальцы исполняли на моем теле мелодию, аранжированную его взглядами, площадной бранью и языком, уже познавшим все. Этот мотив, словно наркотик, разрушал мой мозг. Казалось, пальцы Лероя высекают искры, они зажигали испепелявший мое сердце огонь. Он сокрушил привычный для меня миропорядок. Иными словами, я стала узником, у которого отняли все. Десять пальцев Лероя окружали меня, как прутья клетки, лишали сил и желания убежать. Эти пальцы были у меня перед глазами, я могла прикоснуться к ним, и тем не менее, они никогда не могли стать моими.
Я безвольно волочилась за Лероем, страстно мечтая заполучить желаемое. Впрочем, я чувствовала, что эти невероятные пальцы все равно исчезнут в мгновение ока, стоит мне завладеть ими. Но до того момента они будут властвовать надо мной, подтверждая мое бессилие. Так велика была власть его пальцев. Чутье у меня стало, как у медведя, поджидающего лосося на заснеженном берегу реки. Укусив чью-то руку, я тотчас же поняла бы, его ли это рука или нет. В руках Лероя таились светившиеся красноватым светом восхитительные икринки. Но он вовсе не собирался дарить их мне, как бы я ни мечтала об этом.
Однажды я попыталась вообразить, как Лерой занимается сексом с другими женщинами. Я представила себе это так ярко, будто видела кадры на киноэкране. Вот он посылает свой бесхитростный взгляд, намекая, что не прочь с ней переспать. Взгляд у него, как у капризничающего, проказливого ребенка. Женщину бросает в жар, она ничего не может с собой поделать и сдается на милость победителя. Он весьма галантно ведет ее к себе. При этом он якобы никак не может попасть ключом в замок, открывая дверь, показывает, что он страшно волнуется. Когда они входят в комнату, женщина сопротивляется для вида, но он умелым движением расстегивает молнию на ее спине — и женщина отдается во власть его пальцев. Но он даже не смотрит на возбужденную женщину, склонившую голову ему на плечо — он устремил свой взгляд в неведомое далеко. В его глазах усталость и равнодушие. «Ну вот, опять…» — словно говорят они. При этом на его лице блуждает самодовольная ухмылка. Его пальцы ласкают женщину, но он не раскрывает всего, что умеет. Женщина на верху блаженства — и нежно шепчет об этом Лерою. Но при этом не ведает, на что способны пальцы Лероя. И вот наступает последняя близость. Лерой нашептывает лживые комплименты. Он-то прекрасно знает, что способен на большее, что может довести женщину до исступления. Он испытывает некоторое раздражение, но дело сделано, как надо — и он удовлетворен. Женщина же считает, что познала высшее блаженство, и благодарит Лероя. Хотя он не подарил ей и малой толики того, что мог бы…
Я же брала все, целиком. Я бы не упустила даже капельки его пота. Когда-то я бесилась, обломав ноготь о Ди-Си, но Лерой… О-о, мне хотелось вбить в него свои когти намертво, молотком! Тогда в его теле остались бы неопровержимые свидетельства моей страсти. Их было бы трудно убрать — не то, что выдранные клочья моих волос, зажатые в пальцах Лероя.
Лерой снимал комнату у своего дружка, тоже музыканта. Когда я звонила туда, он обычно разговаривал со мной очень коротко и бесцеремонно. Но однажды мне повезло. Он был на удивление любезен. Сказал, что ужасно занят и спросил, не могла бы я прийти к нему домой. Я ужасно удивилась такому повороту, но он тут же придумал своеобразное оправдание в своем стиле — «мол, это все равно не мой дом», — и объяснил мне, как добраться.
Когда я постучалась, из-за двери послышался его голос: «Входи!» Я робко открыла дверь.
Комната была просторная, и в ней стояло пианино. Ничего такого, что можно считать за мебель. Только кровать, на которой лежал раскрытый чемодан Лероя. Вот и все.
Пол был буквально устлан нотными листами, просто ступить некуда. Лерой сидел за пианино. Он даже не взглянул на меня, только коротко бросил: «Сядь там!»
Я выглянула в распахнутое окно, чтобы понять, где я, собственно, нахожусь. Зажав в руке карандаш, Лерой что-то писал на разлинованном листе. При этом он беспрестанно бренчал по клавишам указательным пальцем. Он был похож на маленького ребенка, пытающегося сыграть трудную пьесу. Я села на кровать, подперев щеку рукой, и стала, не отрываясь, смотреть на Лероя. Время от времени он переставал писать и замирал, прижавшись щекой к клавиатуре. Губы его недовольно кривились, и выглядел он ужасно беззащитным. Он был недоволен собой. Мне вдруг захотелось подойти и обнять его за шею. Он, словно почуяв это, поднял голову и снова принялся безостановочно писать и стучать по клавишам.
Солнце почти зашло, ветерок, дувший в окно, ерошил мне волосы. Я примчалась сюда вся в липком поту, но теперь пот высох и превратился в корку, покрывавшую кожу. Я смотрела на спину Лероя. Казалось, он напрочь забыл о моем существовании.
Внезапно он рухнул лицом на клавиатуру и неподвижно застыл, точно умер. Казалось, он в жутком отчаянии.
— Почему, ну почему все вышло именно так?… — пробормотал он. Сейчас он был похож на Топси из «Хижины дяди Тома». — Shit, shit, shi-i-it!.. — повторил он. Потом несколько раз стукнулся головой о клавиши. По комнате разнесся немузыкальный звук. Его слезы капали на клавиатуру.
У меня вдруг пропал голос. Но сердце мое кричало. Это твой шанс! Если ты хочешь избавиться от недуга, которым вы заболели после повторной встречи, то это нужно делать сейчас! Сейчас! Нужно только встать, положить руки на плечи Лероя и прижать к груди его курчавую голову — тогда кончатся все мучения…
Надо только спросить: «Что с тобой? Are you OK?» — и дело сделано. Он будет рыдать у меня на груди и целовать мне руки.
Мое сердце билось так неистово, что, казалось, было слышно со стороны. Но тело словно окаменело, я даже пальцем пошевелить не могла и только тяжело дышала в спину Лероя. А в душе моей бесконечно звучали его слова: «Почему, ну почему все вышло именно так?…»
Потом Лерой пришел в себя и снова сел за пианино. В комнате стало совсем темно. Только светились яркой белизной разбросанные нотные листы. Знаки на них напоминали какие-то загогулины: с трудом можно было догадаться, что это ноты.
Теперь Лерой уже не бренчал одним пальцем, а играл мелодию мощно, обеими руками. А я упустила свой шанс.
11
Когда я вернулась домой, Ди-Си валялся на кровати. При виде меня он стремительно вскочил, достал из холодильника шоколадное молоко, налил в стакан и протянул мне. Пока я переодевалась, он стоял рядом и смотрел на меня.
— Что стоишь, как потерянный? Дурной ты какой-то.
— Руйко… — дрожащим голосом начал Ди-Си. — У тебя появился кто-то еще?
— С чего это ты взял?
— Ты стала такая странная в последнее время. Ласковая…
— Так тебе не нравится, что я ласковая?
Я раздраженно выдернула из уха сережку. Потом подняла волосы, чтобы Ди-Си помог мне расстегнуть молнию на спине. Он часто помогал мне расстегивать молнию, но это было совсем не то, что проделывал Лерой. Неужели даже такой ротозей, как Ди-Си, мог что-то заметить?
В самом деле, я физически отдалилась от Ди-Си. Лерой нанес мне ужасную рану, и я не могла сделать то же по отношению к Ди-Си. Он был слишком живым и теплым.
— Я просто страшно устала. Вот и все.
— У тебя на спине царапины!
— Ударилась.
— Ты что, думаешь, я законченный кретин? Ты все время приходишь домой сама не своя и плачешь украдкой. А раньше была такой задавакой! Такой счастливой была!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20