Побежим под горку!
И, схватив за руку Луизу, он помчался, увлекая ее за собой. Шарлотта
побежала было за ними, потом вдруг остановилась, посмотрела, как они не-
сутся вприпрыжку, держась за руки, и, резко повернувшись, поднялась на
верхушку ската, где сели на траву Поль и Христиада. Дойдя до них, она
упала на колени и, зарывшись лицом в складки платья Христианы, разрыда-
лась.
Христиана все поняла: в последнее время чужое горе причиняло ей такую
же боль, как свое собственное, - и, обняв девушку за плечи, она тоже
заплакала и тихонько шептала:
- Бедная моя девочка! Бедная моя девочка!
Шарлотта все плакала, уронив голову ей на колени, а руками бессозна-
тельно вырывала из земли пучочки травы.
Бретиньи отошел в сторону, делая вид, что ничего не заметил, но это
детское горе, это простодушное отчаяние вдруг возбудило в нем гнев про-
тив Гонтрана. Он, кого глубокие страдания Христианы только раздражали,
был искренне растроган первым разочарованием этой девочки.
Он вернулся и, опустившись на колени возле Шарлотты, сказал:
- Ну, не надо, не плачьте, умоляю вас! Они сейчас вернутся. Успокой-
тесь, не нужно плакать при них.
Она вскочила, испугавшись мысли, что сестра застанет ее в слезах. Но
рыдания все подступали к горлу, и оттого, что она их сдерживала и глота-
ла слезы, на сердце у нее было еще тяжелее. Она лепетала, всхлипывая:
- Да... да... не надо... Я больше не буду плакать. Все уже прошло...
Ничего... Все прошло... Посмотрите, ничего уже не заметно... Правда?
Ведь не заметно?..
Христиана вытерла ее мокрые от слез щеки, потом провела платком по
своему лицу и сказала Полю:
- Пойдите посмотрите, что они там делают. Куда они девались? Их сов-
сем не видно за этими глыбами. А я побуду с девочкой и постараюсь уте-
шить ее.
Бретиньи поднялся и дрожащим от негодования голосом ответил:
- Хорошо... Я пойду... Я их приведу. Но ваш братец будет иметь дело
со мной... Сегодня же. Пусть объяснит свое поведение... Это просто гнус-
но, после того что он нам недавно сказал!
И он стал бегом спускаться на дно кратера.
Гонтран стремглав бежал по крутому скату и тянул за собой Луизу, что-
бы ее подхватывать, поддерживать, ошеломить, испугать, чтобы у нее заня-
лось дыхание. Он увлекал ее насильно, она пыталась остановиться, расте-
рянно вскрикивала:
- Ах, тише! Тише, ради бога! Я упаду! Да вы с ума сошли! Я упаду!
Наконец они добежали до темных глыб и остановились, еле переводя ды-
хание. Потом обошли вокруг них, заглянули в широкую расселину, похожую
на сквозную пещеру.
Когда вулкан, в котором уже иссякала жизнь, извергнул последнюю струю
лавы, у него не хватило сил метнуть ее в небо, как прежде, он только
чуть подбросил ее своим угасающим дыханием, загустевшую, почти холодную,
и она окаменела на его мертвых устах.
- Посмотрим, что там делается, - сказал Гонтран.
И, подталкивая впереди себя Луизу, он вошел под темный свод. Как
только они очутились в пещере, Гонтран воскликнул:
- Ну вот, мадемуазель, минута самая подходящая!
Сейчас вам придется выслушать признание.
Она изумилась.
- Признание?.. Мне?..
- Именно вам. И всего в двух словах: вы очаровательны!
- Скажите это моей сестре.
- Ах, вы прекрасно знаете, что вашей сестре я этого не стал бы гово-
рить!
- Неужели?
- Послушайте, значит, вы не настоящая женщина, если не поняли, что я
ухаживал за вашей сестрой только для того, чтобы посмотреть, какое впе-
чатление это произведет на вас, какими глазами вы будете смотреть на ме-
ня. А глазки ваши стали ужасно сердитыми! Ах, как я был доволен! Тогда я
постарался дать вам понять, со всею должною почтительностью, что я на
самом деле думаю о вас.
С Луизой никогда еще никто так не говорил. Она была преисполнена ра-
достного смущения, восторга и гордости.
Гонтран продолжал:
- Я знаю, что очень дурно поступил с вашей сестрой. Но что поделаешь!
Впрочем, она нисколько не обманывалась в моих чувствах. Право, право! Вы
же видите, - она осталась с Христианой, не захотела пойти с нами. О, она
все поняла, прекрасно поняла!.. - Он схватил руку Луизы и, тихонько, де-
ликатно целуя ей кончики пальцев, шептал: - Какая вы прелестная! Какая
прелестная!
Луиза стояла, прижавшись к каменной стене, и слушала его молча, с за-
миранием сердца Одна-единственная мысль выплывала в ее затуманенной го-
лове она победила сестру, восторжествовала над ней.
Вдруг у входа выросла большая тень. На них смотрел Поль Бретиньи.
Гонтран непринужденно отпустил маленькую девичью ручку, которую держал у
своих губ, и сказал:
- Ах, это ты! Ты один?
- Да. Дамы удивляются, что вы исчезли.
- Мы сейчас вернемся, дорогой. Мы осматривали этот грот. Довольно лю-
бопытный, не правда ли?
Луиза, красная от смущения, вышла первой и стала подниматься в гору,
а Поль и Гонтран шли вслед за нею, разговаривая между собою вполголоса.
Христиана и Шарлотта, держась за руки, смотрели на них сверху.
Потом все направились к коляске, где их поджидал маркиз, и Ноев ков-
чег покатил обратно, в Анваль.
И вдруг, когда въехали в сосновый лесок, лошади остановились, а кучер
принялся ругаться: дорогу перегородил труп старого осла.
Все вышли из коляски, чтобы посмотреть Осел лежал в темной, почти
черной пыли, сам такой же темный и такой худой, что, казалось, его кос-
ти, обтянутые истертой шкурой, прорвали бы ее, если бы он не успел из-
дохнуть; все ребра четко вырисовывались под облезлой шерстью, а голова
казалась огромной, но у этой жалкой головы с закрытыми глазами было ка-
кое-то умиротворенное, довольное выражение, - она тихо, спокойно лежала
на ложе из острого битого щебня и как будто удивлялась новому для нее,
блаженному отдыху.
Длинные, вялые теперь уши повисли, как тряпки. На коленках алели две
свежие раны, говорившие о том, что он не однажды падал в этот день, пока
не рухнул в последний раз. Еще одна рана была в боку - в том месте, куда
хозяин долгие годы колол его железным острием, насаженным на палку, под-
гоняя его отяжелевший шаг.
Ухватив мертвое животное за задние ноги, кучер потащил его в придо-
рожную канаву; длинная шея осла вытянулась, словно он хотел в последний
раз испустить свой жалобный крик. Сбросив его в высокую траву, кучер
сердито заворчал:
- Вот скоты! Оставили падаль посреди дороги!
Никто не отозвался на эти слова; все сели снова в коляску.
Христиана, удрученная, расстроенная, представила себе всю жалкую
жизнь несчастного осла, закончившуюся на краю дороги. Веселый, большего-
ловый и глазастый ослик, смешной и славный ослик с жесткой шерсткой и
торчащими ушами, прыгал на воле, бежал около матери, путаясь у нее под
ногами; потом первая упряжка, первая телега, первый подъем в гору, пер-
вые побои, а потом... потом... непрестанные мучительные переходы по бес-
конечным дорогам. И побои!.. побои!.. Непосильный груз, палящее солнце,
вся пища - клочок соломы или сена, иногда несколько веточек, сорванных с
куста, а кругом, по обеим сторонам каменистой дороги, манящие зеленые
луга.
А потом пришла старость; гибкий прут заменили палкой с острым желез-
ным наконечником, началась жестокая пытка изнуренного животного; надры-
ваясь, осел тащил в гору тяжелую поклажу, чувствуя мучительную боль в
каждой косточке, во всем своем старом теле, изношенном, как рубище нище-
го. А потом смерть, благодетельная смерть в трех шагах от зеленой, соч-
ной травы, в которую, ругаясь, сбросил его проезжий человек, чтобы осво-
бодить дорогу.
И в первый раз Христиана поняла страдания живых существ, обреченных
рабству, поняла, что смерть порой бывает блаженным избавлением.
Но вот они проехала мимо тележки, которую, выбиваясь из сил, тащили
полуголый мужчина, женщина в отрепьях и тощая собака.
Видно было, что люди эти обливаются потом, что им трудно дышать. Об-
лезлая, шелудивая собака была привязана между оглоблями и плелась, высу-
нув язык. В тележке навалены были дрова, подобранные повсюду, вероятно,
и краденые, - пеньки, сучья, хворост, сломанные ветки, - и казалось, что
под ними что-то спрятано; на ветках было разостлано какое-то тряпье, а
на нем сидел малыш - виднелась только его головенка, выступавшая из бу-
рых лохмотьев: маленький шарик с глазами, носом и ртом.
Это была семья, человеческая семья! Замученный осел пал на дороге, и
человек без жалости к своему мертвому слуге оставил его там, не потру-
дившись хотя бы сбросить в канаву, чтобы он не мешал проезжающим экипа-
жам. А сам он и жена его впряглись в оглобли и потащили телегу, как та-
щил ее прежде осел. Куда они шли? Куда? Зачем? Было ли у них хоть нес-
колько медяков? А эта тяжелая тележка? Неужели они всегда будут ее та-
щить, потому что им не на что купить другого осла? Чем они будут жить?
Где остановятся? Умрут, верно, на краю дороги, как умер их осел.
Кто они, эти нищие, - муж и жена или только "сожители"? И ребенок их,
этот бесформенный зверек, закутанный в грязные тряпки, верно, будет жить
такой же жизнью, как они.
Христиана с грустью думала обо всем этом, и потрясенная душа подска-
зывала ей совсем новые мысли. Она смутно угадывала теперь страшную
участь бедняков.
Гонтран вдруг сказал:
- Не знаю почему, мне вспомнилось сейчас Английское кафе. Хорошо было
бы пообедать там сегодня всем вместе! С удовольствием бы взглянул на
Бульвар!
Маркиз ответил:
- Ну, и здесь очень недурно. Новый отель гораздо лучше старого.
Проехали мимо Турноэля. Христиана узнала свой каштан, и сердце у нее
забилось от воспоминаний. Она поглядела на Поля, но он сидел с закрытыми
глазами и не увидел ее смиренного призыва.
Вскоре впереди коляски показались два крестьянина, возвращавшиеся с
виноградников; наработавшись за день, они шли усталым шагом, держа на
плече мотыгу.
Сестры Ориоль покраснели до корней волос, узнав отца и брата; оба
они, как и прежде, работали на виноградниках, поливая своим потом обога-
тившую их землю, с утра до вечера перекапывали ее, подставляя спины жгу-
чим лучам солнца, меж тем как их прекрасные сюртуки, тщательно сложен-
ные, покоились в комоде, а высокие цилиндры спрятаны были в шкафу. Оба
они поклонились, с дружелюбной улыбкой сняли шляпы, а из коляски все в
ответ замахали им руками.
Когда подъехали к отелю, Гонтран выскочил из Ноева ковчега и отпра-
вился в казино; Бретиньи пошел вместе с ним и, едва они сделали нес-
колько шагов, остановил приятеля.
- Послушай, милый мой. Ты поступаешь нехорошо, и я обещал твоей сест-
ре поговорить с тобой.
- О чем поговорить?
- О том, как ты ведешь себя последние дни.
Гонтран спросил высокомерно:
- Как я себя веду? В отношении кого?
- В отношении этой девочки, которую ты бросил. Это подло.
- Ты так думаешь?
- Да, думаю... и имею для этого основания.
- Скажите пожалуйста. Давно ли ты стал жалеть брошенных женщин?
- Ну, знаешь!.. Ты ведь имеешь дело не с кокоткой, а с молоденькой
девушкой.
- Я это прекрасно понимаю. Я и не соблазнил ее. Разница большая.
Они зашагали дальше. Тон Гонтрана возмущал Поля, и он сказал:
- Если б ты не был мне другом, я бы сказал тебе пару теплых слов.
- А я не позволил бы тебе их сказать.
- Ах, оставь! Слушай. Мне жаль эту девочку. Она плакала сегодня.
- Вот как! Плакала? Очень лестно для меня.
- Перестань шутить. Скажи, что ты намерен сделать?
- Я? Ничего.
- Как это "ничего"? Ты зашел так далеко, что скомпрометировал ее. А
ведь ты же сам на днях говорил своей сестре и мне, что думаешь жениться
на ней...
Гонтран остановился и насмешливым тоном, в котором сквозила угроза,
сказал:
- Лучше бы вам с моей сестрой не вмешиваться в чужие любовные дела. Я
сказал тогда, что эта девочка мне нравится, и если б я женился на ней,
то впервые в жизни поступил бы разумно и рассудительно. Вот и все. А те-
перь вот мне больше нравится старшая сестра. Чувство мое изменилось. Это
со всяким случается. - И, глядя Полю прямо в глаза, добавил: - Скажи, а
ты что делаешь, когда женщина перестает тебе нравиться? Ты щадишь ее?
Поль растерянно смотрел на него, стараясь проникнуть в затаенный
смысл его слов. Кровь бросилась ему в голову, и он резко сказал:
- Я тебе еще раз повторяю: ты имеешь дело не с какой-нибудь продажной
тварью и не с замужнею женщиной, а с невинной девушкой, и ты обманул ее
если не обещаниями, то, по крайней мере, всем своим поведением Это низ-
ко! Слышишь? Порядочный человек, честный человек так не поступает!..
Гонтран побледнел и срывающимся голосом ответил:
- Замолчи!.. Ты и так уж слишком много наговорил... Довольно! Я тебе
тоже скажу: не будь ты мне другом, я бы тебе показал, как меня оскорб-
лять! Еще одно слово, и между нами все будет кончено. Навсегда! - И за-
тем, отчеканивая каждое слово, он бросил Полю в лицо: - Не тебе требо-
вать от меня объяснений... Скорее я имею право потребовать их от тебя...
Есть такого рода неделикатность, которая действительно недостойна поря-
дочного человека... честного человека... Она проявляется в разных... в
разных формах... Дружба должна бы предостеречь от нее, и любовь не может
служить ей оправданием... - Но вдруг, переменив тон, весело, почти про-
казливо добавил: - А если эта девчурка так уж тебя растрогала и нравится
тебе, возьми ее себе, женись на ней. Женитьба иной раз бывает лучшим
способом распутать узел. Это одновременно удобный выход и крепость, в
которой можно забаррикадироваться от слишком упорной нежности. Девочка
очень мила и богата!.. Ведь все равно придется тебе когда-нибудь прос-
титься со своей свободой. Забавно было бы, если б мы оба с тобой повен-
чались здесь в один и тот же день, - я ведь женюсь на старшей... Только
никому не говори, это пока секрет. И смотри не забывай, что ты меньше,
чем кто-либо, имеешь право говорить о честности и щепетильности в любов-
ных историях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35