https://wodolei.ru/catalog/unitazy/gustavsberg-nordic-duo-2310-24889-item/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

А что вышло? Забрел посреди дороги на постоялый двор. И каким утехам и забавам предавался он на этом самом дворе! И так в размышлениях о своих подружках, коих дарил любовью, он заснул. И вот уже во сне привиделось ему, будто он идет по саду, полному цветов. Дойдя до виноградной лозы, раскинувшейся на опорах, он увидал подле беседки из благоуханного дерева алоэ трех красавиц, играющих в мяч. Увидев юношу, они обернулись. И вот он зрит их пленительную красоту, лица – луны, и как листья ивы – извивы бровей. Глаза, точно круглые персики, и словно цветы – щечки. Чувства его всколыхнулись, сердце забилось, и ему почудилось, будто возносится он к небожителям, ибо несказанно прекрасны были девицы. Он завел с ними изысканную беседу. Старшая что-то сказала в ответ, средняя ответила ему, а младшая схватила мяч и, ревнуя к сестрам, сунула ему мяч за пазуху и повернулась лицом к стене. В тот же миг студент пробудился. «Мяч или круг – предвестник полного единения, – подумал студент. – И вправду, вначале я прибыл на постоялый двор, где встретил Юйин и сблизился с ней. Может, это и есть нить моей жизни?» Так думал наш герой-распутник, повеса и прелюбодей, и, дойдя до этого момента своих воспоминаний, он вновь преисполнился ликования. Вот уж где уместно вспомнить известное речение:
Когда в обители святых
случится быть прелюбодею-знатоку,
как не припасть ему тогда
к Нефритовому роднику!
Прошло несколько дней, и у госпожи Лань случилась лихорадка.
Вокруг больной засуетились дочери и слуги. Узнав о ее болезни, студент пошел справиться о здоровье. Госпожа Лань обратилась к нему с просьбой:
– Силан! Я стара годами и точно светильник на ветру, который вот-вот потухнет. Ночами, снедаемая недугом, не нахожу покоя. Голова гудит, сознание мутится, горло дерет, и сух язык. Самое дорогое, что есть у меня, – дочери. Муж покинул Чжэньнян и ныне бродит неизвестно где. К счастью, вы оказались у нас, и я могу препоручить вам заботу о дочерях. Если случится так, что жизнь во мне угаснет, возьмите наши земли, золото и серебро и разделите на четыре равные доли, одна из них предназначается вам. Младшие дочери пока нуждаются в вашей поддержке, а Чжэньнян, если муж ее не вернется, пусть выходит замуж. Последние полгода ее жизнь полна горьких мук.
Студент был глубоко потрясен ее словами:
– Тетушка! Не говорите так. Вы не так уж больны.
– Не покидайте нас, матушка! – залилась слезами Чжэньнян. – Вдруг сегодня снизойдет на нас небесная милость, и вы поправитесь. Надо лишь полежать и принимать пищу.
– Матушка слишком озабочена нашей судьбою и потому полна печали. Ей надлежит отринуть от себя заботы о доме, успокоиться, и тогда она непременно скоро выздоровеет, – сказали ей младшие дочери.
Госпожа с благодарностью выслушала их. Но закончила она так:
– Радуюсь, глядя на вас, моих дочерей, стоящих подле моей постели. Рада, что здесь и мой племянник. Если, к несчастью, ваша мать «уйдет на запад» – оставит сей мир, он вам будет верной опорой.
– Пусть тетушка не беспокоится, – успокоил ее студент. – Я исполню вашу волю.
Послали за лекарем. Он осмотрел больную и нашел, что болезнь серьезная и тяжелая. «Шесть органов-дворцов, кои снабжаются реками артерий, сократились до пяти. Лишь обеспечив их жизнь, можно поправить состояние больной. К счастью, они функционируют нормально. Потому какое-то время, не менее нескольких месяцев, не следует ожидать дурных последствий», – так сказал врач и, оставив лекарство, ушел. Чжэньнян поставила лекарство на огонь – готовить микстуру. Но беспокойство не улеглось; всякий хотел служить старой госпоже, и никто не расходился.
Стояла пора четвертой луны – время, когда начинается жара и небо пылает, точно раскаленная печь. Госпожа Лань, утомленная жарой, приняла лекарство и тотчас заснула. Обращаясь к сестрам, студент сказал:
– Тетушка крепко спит. Полагаю, нет нужды всем дежурить подле нее. Это может лишь помешать покою больной. Оставим у постели служанку Гуйпин – она тотчас позовет кого-нибудь из нас, если будет в том надобность.
С тем все разошлись. Служанка осталась в спальне. Чжэньнян выразительно посмотрела на студента, и тот понял смысл ее взгляда: оба условились о свидании. Ближе к вечеру, когда младшие сестры удалились в свою комнату, Чжэньнян привела студента к себе в спальню. Для этого ей пришлось силком утащить сестер к срединным воротам:
– Пойдемте закроем ворота. Дело к вечеру. Те в один голос заметили:
– Сестрица! Не закрывай ворот. Вдруг матушка захочет ночью поговорить с кем из родных или с братом. Ни я, ни сестра не умеем открывать замок.
– Это приказ матушки. Разве мы не женщины? Если матушка прознает, что не запираем дверей, с каким лицом мы предстанем перед ней? Что же до студента, то вряд ли матушке понадобится звать его ночью.
С этими словами все трое вышли во двор и заперли на засовы ворота. Потом они еще раз пошли в комнату матери и убедились, что та спокойно спит.
– Она приняла лекарство и тотчас смежила веки, – сказала Чжэньнян. – Пусть каждая из нас время от времени приходит сюда. Я пойду прилягу, а потом сменю кого-нибудь из вас. Так никто не утомится и не устанет. Ко второй страже сменю вас.
– Сестрица! Не спи долго! Приходи ко второй страже, – попросила одна из сестер.
– Хорошо. – И она вышла из комнаты.
– Юй, ты видела, каким взглядом обменялись студент и Чжэньнян, когда нынче утром мы были в комнате матушки? – спросила младшая. – До чего странно! – Она потупилась и покраснела. – Не иначе как сестрица имеет на него виды. Бедное благоуханное сердце! Наверное, влюбилась. Он, похоже, любвеобильный. Ну а если здесь не любовь, то тогда что? То-то она была очень уж оживлена!
– Я тоже удивилась, – ответила ей Юйнян. – Едва Силан вышел, я подумала, что они что-то замышляют. Клянусь, она спрятала его в своей спальне. Иначе зачем она поспешила увести нас к воротам? Это доказывает, что они что-то замышляют, тем более что матушка крепко спит. Давай пойдем к ней в спальню и поглядим. Если у нее в комнате возня и шум, мы помешаем им. Не одной же ей наслаждаться любовью!
– Здорово придумала. Пойдем скорее к ней.
Тем временем Чжэньнян, совершенно обнаженная, уже пребывала в объятиях студента. Она прижалась к нему животом и скрестила его ноги со своими. Тут, как говорится, «облака нависли и вот-вот прольются теплым дождем». Но этот миг был еще впереди, и оба тешили свои весенние сердца любовной игрой. Студент, словно змей, входил в нее. Чжэньнян втягивала в себя этого огромного змея и была на пределе чувств. Сестры крадучись подошли к дверям ее спальни, которые оказались не прикрыты, и, осторожно ступая, вошли в комнату. Прислушались. Было довольно темно. В глубине комнаты они разглядели кровать и на парчовом покрывале двоих. Те показались им похожими на феникса и паву, которые сплелись шейками. В этот миг пава опрокинулась навзничь, и феникс стал мерно наклоняться над ней. За окном царила тишина – ни шелеста птичьих крыл, ни топота копыт. И вдруг до слуха девушек донесся шепот:
– Силан! Я будто переродилась. И все это благодаря твоей любви.
– У тебя такая пышная и благодатная утроба. В самый раз. Мне так хорошо, что не выразить словами.
В этот миг мужчина повернул женщину к себе, и та вскрикнула.
– Я буду вставлять в тебя, а ты иди мне навстречу. Когда я буду вращать им в тебе – отвечай мне. – И с этими словами, крепко обхватив друг друга, они подняли такую возню, что их кряхтение и ахание были слышны даже за стеной.
Эта возня и бесконечные вскрики возбудили девочек. Их сердца зажглись страстным желанием, которое давило и горячило их. Какое-то новое чувство родилось в них и бросило их в объятия друг друга. Они замерли, прижавшись телами, едва справляясь с неведомым им ощущением и чувствуя, как из них струйкой течет влага естества.
Тем временем Чжэньнян всполошилась:
– Силан! Остановись. Должна посмотреть, как матушка. Надо отправить сестер спать. Вернусь, и тогда будем предаваться радостям любви до света. Иначе сестры придут сюда за мной.
Студент отпустил Чжэньнян и лег рядом. Услышав, как с кровати поднимается Чжэньнян, сестры потихоньку вышли из комнаты и кинулись в спальню матери. Госпожа Лань спала глубоким сном. Чжэньнян пришла за ними следом.
– Не просыпалась ли матушка? – спросила она потихоньку.
– Не просыпалась, – хором ответили сестры.
– Вы обе устали. Идите спать, а матушка останется на моем попечении.
Вид обнаженной страсти возбудил сестер. Они не могли ни спать, ни успокоиться. То, что они увидали, запало в их сердца. Они улеглись на одну постель. Яонян сказала сестре:
– Сестрица! Разглядела, каково орудие любви у нашего брата Силана? Но ведь что у сестры, что у нас маленькие дырки, и внутри так узко, что не понимаю, как эта штука может в нас влезать! Я потыкала себя пальцем и не представляю, как это может там помещаться?
– Вот дура! Разве не слышала, как старшая сестрица охала и просила, чтобы он был тверже и не изливался? Я это своими ушами слышала. И так я перепугалась, так дрожала!
– Это ты дурья башка! Старшая сестрица точно такая же, как мы. Уж если она получает от этого удовольствие, то чего нам опасаться? Недаром сказано: «Перед смертью нет смысла страшиться диких зверей, а страшась зверей, необязательно умрешь».
Доводы сестры лишь рассмешили Юйнян:
– У тебя мозгов ровно столько, сколько у служанки! Вовсе там не так сказано: «Верный чиновник не боится смерти, а боязнь смерти не делает чиновника верным».
– Зато смысл я передала верно.
Так, хихикая и посмеиваясь, девушки пытались подавить возбуждение. Но сердце, однажды разбуженное ощущением страсти, уже не остановить. Сестры обнялись, и Юйнян забралась на сестру. Она принялась ласкать ее и трогать, как бы повторяя те жесты, которые она видела у старшего брата. Долго они возились и кряхтели, пока Юйнян не довела сестру до крайнего возбуждения. Они раскинули ноги и прижались – цветок к цветку и мерно раскачивали бедрами. Это доставляло им не испытанное прежде чувство блаженства. Вот уже они начали охать и ахать, вот уже покрылись бисеринками пота, их цветы словно раскрылись и увлажнились росистою влагой. И только когда у них пересохло во рту и уже не было сил, чтобы пошевельнуть ногой или рукой, они, как говорится, «развеяли весенний пыл» и уснули, крепко обнявшись. Здесь уместно сказать так:
Когда юного сердца
весенний ветер коснется,
его, точно лодку без весел,
по бурной реке понесет.
Тем временем, убедившись, что матушка спокойно спит, Чжэньнян вернулась в спальню. Она разделась и снова оказалась в объятиях студента. Она всей душой предалась новому порыву страсти. Увидев, как прелестна девушка в своей обнаженной чувственности, студент распростер себя меж девичьих ног. Они принялись «играть в цветы». Студент приник к ее лобку и, вытянув губы, принялся пить влагу лона. Он втягивал ее плоть так сильно, что по временам она едва могла сносить боль. Чжэньнян взяла в руки его янский жезл и прильнула к нему губками, схожими разве что с вишенками, и стала втягивать его своим маленьким ртом. Он погрузил в цветок язык, она нежно ласкала ртом «черепашью головку». Оба получали редкое удовольствие, и их наслаждение было полным. Вскоре студент снова запустил в нее удилище и просил:
– Иди на меня, а потом я еще разок тебя поддену.
Она приподнялась и поднесла ему лоно. И долго так было, и не один раз.
Близилась четвертая стража, а он все гулял по этому цветастому лугу. Он приумножил усилия, и наконец настал миг спустить тетиву. Он вытащил жезл, давая возможность Чжэньнян перевести дух, и потом в бешеном порыве снова погрузился в нее. На миг студент замер и затаил дыхание, а потом разом спустил тетиву. Эссенция плоти истекала из него столь обильно, как если бы это был не опустошающийся ян, а бьющий из-под земли горячий источник. Жизненная влага походила на крутой кипяток, и от неожиданности Чжэньнян несколько раз вскрикнула. Она закрыла глаза и стала недвижна, словно бы мертвая. Но все ее существо выражало радость и умиротворение. Скоро они заснули в объятиях друг друга. Но едва посветлело, встали. Первой из спальни вышла Чжэньнян. Она отперла все двери в доме. Потом из комнаты потихоньку выскользнул студент. Через какое-то время он пришел в комнату к госпоже Лань справиться о здоровье. Та сказала ему:
– Дорогой племянник, душа и тело мои спокойны, когда я вижу тебя. Но надо отдавать себе отчет – трудно избежать тех сумерек, что ожидают меня.
– Тетушка, велите своему племяннику позвать лекаря. Пусть осмотрит вас.
– Боюсь, проку не будет, – все равно, что «пить горькую воду». Истекли годы моей жизни. Не смерти страшусь, а беспокоюсь за дочерей. Но когда ты живешь в моем доме, мне спокойнее. И сколько тут ни думай, одно остается – просить тебя принять на свои плечи заботу о моем доме.
– Тетушка, успокойтесь, не думайте об этом. Вам непременно станет лучше.
Успокоив тетку, студент вышел. Дочери остались у постели больной.
– Матушка, как провели ночь? – спросили они.
– Живу с одной мыслью – протяну ли с рассвета до заката. Похоже, не жилец я и недолго осталось мне пребывать на этом свете.
Дочери стояли подле ее постели, и слезы многими струями лились по их щекам. Если не помощи всеблагого неба, то откуда еще могли они ждать поддержку! Не прошло и нескольких дней, как болезнь обострилась.
Неожиданно в их доме появилась Пань Жолань. С плачем сообщила:
– Матушка скончалась. В доме не осталось человека, который взял бы на себя ведение похорон. Может ли матушка-наставница оказать мизерное благодеяние? Не дожидаясь ответа, готова принять порицание и гнев.
Услышав новость, госпожа Лань преисполнилась горя, с трудом ответила:
– Никак не думала, что госпожа Пань упредит меня в этом печальном деле. Как жаль мне ее! Теперь дочь осталась одна-одинешенька на всем белом свете. – Слезы полились из ее старых глаз. – Жолань! Ты как дочь мне. А готов ли гроб для погребения?
– Ничего не готово, – ответила та со слезами. – Да и погода теплая, не знаю, как уберечь тело от тлена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24


А-П

П-Я