Я знаю, в действительности в буддистских монастырях, в отличие от наших, запрещено брать мужчин, не знавших женского лона.
А еще, попивая порто, наблюдая за нарастающим гвалтом, я думаю о том, что, по сути дела, предметом наших разговоров должны были быть мужчины… Как в сериале «Секс в большом городе». Бесконечная череда мужчинок служит темой для бесконечной череды обсуждений. Эдакий смысловой каннибализм: плененный мужчина переваривается, обсуждается, получает диагноз и выбрасывается вон, за борт, вне поля зрения. Великолепный сценарий для бесконечного, коммерчески успешного сериала. Жаль только, что в жизни так не бывает. Никакого здоровья не хватит – ни психического, ни физического – для такого количества мужских тел на единицу времени.
Мы мужчин не обсуждаем, мы о них рассказываем. И в этом деле мы сплетницы со стажем. Наши love-story не диагностическая карта а-ля Sex&City, а красивая портретная галерея, которую в любое время можно посетить и в тишине и прохладе «воспомнить былые дни и битвы, где вместе клубились они…»
По мере поступления сюжетов можно также наблюдать, как брутальные некогда истории нашей жизни, такие важные для нас, такие нужные нашей памяти, вдруг превращаются в комиксы. Поэтому особенно важно уметь порвать с ценным тебе человеком вовремя, чтобы его образ был действительно образом героя в твоей памяти. И навсегда – чтобы потом его образ не развалился, когда ты узнаешь о нем все самое «лучшее» из жизни текущей.
Я вспоминаю, какой потрясающий разговор имела на эту тему позавчера с одной моей приятельницей-журналисткой, не вовлеченной в круг «невест». Она даже прислала мне свою очень грустную, но очень яркую love-story, которую готовила публиковать в каком-то глянцевом женском журнале. Лирическая интонация этого произведения настолько прочно вошла мне в память, что я решаю не ждать следующего раза, когда смогу принести журнал с этим рассказом, а повторить его тут же, соблюдая сюжет и лирическую канву.
Подняв бокал, я прошу минуточку внимания, тишины и чуть-чуть порто.
Вот она, эта история.
Три недели
Она не хотела оставаться с этим человеком. Она не хотела даже ехать с ним. Хотя странность заключалась в том, что еще только полгода, нет, меньше – пять месяцев назад, – больше всего она хотела именно этого. Остаться с ним. Спать с ним. Просыпаться время от времени и видеть его рядом, – даже эти его жуткие на ощупь, мертвые патлы, волосы, выкрашенные на концах в цвет снега. И со странным чувством трогать волосы живые – темные, очень густые.
Теперь все иначе. Теперь все такое же мертвое, как эти его патлы. Мертвое мартовское утро, с ничего не выражающим солнцем, которое не то чтобы греет, не то чтобы светит, а как бы присутствует. Они проснулись в его квартире, купленной месяц назад. Деньги на нее взялись непонятно откуда, но их было сразу очень много. Официальная версия звучала как «удачное обналичивание старых акций, неожиданно поднявшихся в цене». Очень милая история. И очень милая, хорошая квартирка. Самое интересное: она каким-то образом знала, что у него будет свой дом именно в этом районе. И даже когда она переступила порог и огляделась, все показалось ей смутно знакомым, с эдаким эффектом дежа вю…
И подумалось тогда, что, будь она настойчивее в своих к нему стремлениях полгода назад, будь она упрямее и терпеливее, ей удалось бы склонить его в свою сторону. Она, конечно, не надеялась отбить его от постоянной, как он ее называл, «гёрлфренд» (очень странно звучит это слово из уст тридцатишестилетнего мужчины)… Нет, на это она, конечно же, не рассчитывала, но хотя бы быть его параллельной подругой.
Они были знакомы уже лет пять, прежде чем это случилось. Раз в год он приходил в тусовку, где она бывала постоянно и приобрела даже некоторый статус. Он приходил на день рождения к их общему другу. Каждый раз, когда он только появлялся там, в старой квартире в центре города, где она с друзьями уже хеппибёздила вовсю, у нее ёкало сердце. Забытым таким ёканьем, как в детстве.
Их знакомство началось забавно, и именно так, как ее предупреждали. Он подступился к ней с предложением заняться групповым сексом: он, она и его девушка. Она резонно возразила, что в глаза не видала его девушку и совсем не уверена, что хочет с ней спать.
«К тому же у меня на девушек вкус специфический», – добавила она, откровенно веселясь и над ним подтрунивая.
Подловив эту ноту, он моментально поправился: «Ну, хорошо, тогда я, ты и мой друг». И, уверенно взяв ее за талию, вызывающе, но очень искренне засмеялся, задрав красивые брови поверх «рейбэновских» очков, блестя серыми сумасшедшими глазами. Она смеялась тоном выше, и, как ей теперь казалось, – тоном искреннее. И слегка уже отвечала его обниманиям, и он ей все-таки нравился, нравился, нравился. Со всеми его групповыми секса-ми и «задвигами». Почуяв близость «добычи», поняв, что может увезти ее с собой, он вцепился в нее мертвой хваткой. И почти увез тогда ее…
Тусовка, однако, не отдала ее – в прямом смысле. Что крайне ее изумило. К нему подошли два почтенных человека, оба бывшие ее ухажеры, плейбои в регалиях и сединах, и, как-то по-особому глядя в плоскость «рейбэновских» очков, попросили его не трогать их «маленького домашнего божка».
– Она приносит нам удачу, – сказали они тогда ему со странной интонацией, – и ты никуда не увезешь ее… Ни к чему тебе это. А уж ей-то и подавно.
Она осталась, он уехал. И много потом еще было выпито, и много, много было еще тусовано. А потом их общий, их главный друг, форвард тусовки и главный ее организатор, погиб. Внезапно. Переходя дорогу на зеленый свет, днем, по зебре, на одном из центральных московских проспектов.
На похоронах она так сильно плакала, так была не готова к виду его, молодого, в гробу, что впервые в жизни ей было все равно и она не чувствовала кожей, в каком месте на этот раз относительно нее находится ее «счастье в патлах». Он, конечно, тоже был там. Ведь он начал дружить с форвардом на десять лет раньше, чем в эту тусовку пришла даже она.
Потом его поминали. Девятый день. В общем, это было не очень похоже на поминки: компания собралась весело, как всегда, с тостами – так, как любил тусоваться их ушедший друг. И это было правильно. Все так думали и даже поднимали тосты за это. Она пришла позже всех, он уже был там, уже ждал ее.
«Черный цвет тебе очень к лицу», – произнес он, привставая и целуя ее через стол.
Выходили курить на улицу. Было жарко, июль. Над городом нависла огромная гроза, но ливень все никак не начинался. Стояла тропическая духота. Она жалела, что, боясь дождя, не надела свои красивые черные туфли…
Домой она поехала вместе с ним – они жили тогда совсем рядом, на двух соседних станциях метро. По дороге они стали целоваться, совсем как подростки.
В перерывах между обниманиями и целованиями она подумала о том, что два месяца назад она рассталась со своим мужчиной, который был умница и красавец, который очень нравился ей, а в сексе был просто бог…
«Два месяца без секса», – подумала она. Срок показался огромным.
– Но может быть, все-таки, – негромко проговорила она, отклеившись на секунду от своего попутчика, – не сейчас? Не сразу? Может, пускай пройдет какое-то время, мы встретимся еще?..
– А зачем тянуть время? – возразил он. – Тем более что, как показывает практика нашего друга, которого мы с тобой только что поминали, времени этого у нас может и не быть.
Сколько раз она потом вспоминала ему эту фразу! Вспоминала зло. Не скажи он ее, все развернулось бы по-другому, в этом она была почему-то уверена.
Сейчас, сосредоточенно крася губы под мартовским унылым светом, лившимся из окна, она еще раз вспомнила эту фразу: «…как показывает практика нашего друга»… Практика. Хм.
А тогда, выслушав эту фразу, подумав над ней, она поехала к нему. Она плохо помнит ту ночь. Помнит только, что потом несколько дней подряд они практически не расставались. То есть ездили куда-то по своим делам, каждый в отдельности, затем, ввечеру, снова слетались, и это притяжение было выше их сил, выше их усталости и недосыпания, выше всякого приличия, поскольку они появлялись вместе и оставались на ночь даже у его родителей, появлялись вместе и черт знает как озвучивали свое пребывание в отдельной комнате в той же тусовке, где ее почитали «царицей ночи», но именно потому царицей, что много раз она была вне ночных сексуальных игрищ компании. Ей, по правде сказать, было наплевать в этот раз на то, кто что скажет. А ему всегда на все было наплевать. Кроме, разумеется, своей работы – своего прекрасного, немного странного, но на всю Москву крепко прославленного творчества.
Но она хорошо запомнила день, в который была необыкновенно счастлива. Был один такой летний день… Когда с утра на город обрушились настоящие тропические ливни. Дождь шел стеной, как в голливудских классических фильмах, в сценах при расставании/воссоединении любимых, – он шел не останавливаясь. И он был теплым.
Надевать туфли было бессмысленно. Она надела пляжные вьетнамки, подвернула джинсы, взяла спортивную сумку и большой черный мужской зонт, оставшийся от бывшего бойфренда, и отправилась в спортивный зал. Когда вместе с группой тайдзы она медитировала, сидя кружочком вокруг сэнсэя, во всеобщей тишине было слышно, как яростно хлещет теплый дождь по большим витражным окнам зала, по асфальту снаружи, по листве тополей. И ей вдруг показалось, что вода каким-то образом сейчас протечет в зал и все затопит. И она боялась этого, и была необыкновенно счастлива, и очень хотела, чтобы он после тренировки позвонил.
Босиком пройдя полквартала до квартиры подруги, час спустя (ливень все не прекращался) она уже почти решилась звонить ему сама, но он опередил ее, грянув звонком с домашнего на мобильный. Он позвал ее к себе, он признался, что с похмелья, он велел взять бутылку белого с собой!
О как медленно двигался общественный транспорт! Как он вообще всегда медленно ездит!.. Она заехала к себе домой, быстренько приняла душ, быстренько впрыгнула в новую, сухую одежду, стала краситься.
И вот этот час сборов, проведенный в полутемной квартире, озаряемой молниями и громами внешних немыслимых тропиков, с влажным воздухом, с мыслью о том, что он ждет, что сейчас она к нему поедет, был, пожалуй, самым счастливым за последние несколько лет. Нет, не «пожалуй», а самым счастливым.
В действительности у них было чуть меньше трех недель. Наверное, пока их погибший друг (а она его об этом попросила, не стесняясь своего язычества и зная, что будет услышана, – попросила, чтобы быть вместе с этим своим сомнительным «счастьем в патлах») был еще на земле, с ними. Друг только пожал плечами и с характерной скептичной гундосинкой ответил: «Ну, если ты хочешь…» Этот друг ей никогда ни в чем не отказывал. Он по-своему ее любил, по-человечески так. Но, помедлив потом, боясь, очевидно, ее расстроить, добавил: «Вообще-то, это не твое…», но она уже не хотела его слушать, она уже очнулась от странного, дневного полубредового сна. Потому как в случае с погибшими друзьями мы совершенно уверенно можем слышать уже только то, что хотим.
Вот эти три недели, выражаясь метафорически, она бы «повесила» в золотой рамке на стену. Если бы это было возможно.
Конечно же, она хотела продолжения. Даже когда первый пароксизм страсти прошел и полегчало. Она хотела его видеть тогда даже больше! Однажды ей вдруг пришла в голову мысль, какие у них могли бы быть талантливые дети… Поймав себя на этом, она не без сарказма додумала и мысль о том, насколько он, между прочим, слабее ее предыдущего любовника – не в плане выносливости и даже не в плане техники, а как-то в плане гибкости и любовной энергетики. И возмечтала о том, какой в следующий раз покажет ему удивительный сексуальный фокус. Она тогда еще не знала, что все уже, больше у них ничего не будет.
Он стал пропадать и не отвечать на ее звонки. Она купила новое красивое нижнее белье и сообщила ему об этом. Он воодушевился, он был в полном восторге и предполагал, что оно было выбрано с необыкновенным вкусом, но не появился все равно.
В следующий раз они увиделись на сорок дней. Их друг уже по-настоящему ушел, его уже не было с ними, она это чувствовала.
Домой она опять возвращалась с ним. И все было плохо. Она спросила его – почему. Он было пробовал отшутиться, но потом сказал:
– Но я же говорил тебе, у меня есть гёрл-френд.
Она подумала, помолчала.
– Забавно, что ты сказал это сразу после того, как мы переспали. Еще даже не встав с постели.
– Но ты же знала это. Ты же слышала в компании, не могла не знать.
– Но ты сказал это – после. Все равно после.
Они могли препираться так до бесконечности, она поняла это и интерес к разговору потеряла. Он тоже. Как-то обреченно они поехали к ней домой. Там они снова спали, вернее, слегка дремали, после… и он улетел как «боинг», с низкого старта, к себе домой. Сказал, что очень занят, что ему надо работать.
Глубокой ночью она закрыла за ним дверь, и вдруг в ее сознании как-то все вместе проступило, вся картина их так называемых отношений проявилась, как изображение на фото: она поняла, что он ее имел, теперь уже да, просто имел. Вот сейчас, сегодня ночью, этой ночью. И ему это нравилось. Она вспомнила, как он бился в корчах, как нравился ему ее запах, как балдел он от ее тела. И еще она поняла, что ему по большому счету все равно: ибо не чует он разницы в том, чтобы иметь женщину просто так или заниматься с ней сексом с каким-то эмоциональным резонансом. Может быть, потому, что у него этого резонанса не было… И возможно, – это показалось ей гораздо более страшным, – не было никогда.
Чтобы осмыслить это полностью, у нее ушла неделя. А по прошествии еще одной она оказалась в больнице, со странным диагнозом «нервное расстройство». Там она лежала под капельницей. В раствор добавляли транквилизаторов, и впервые за долгое время она почувствовала себя необыкновенно хорошо. Спала, просыпалась и снова засыпала. И ничто ее не волновало. Ничто.
Через месяц она увидела его снова, опять в тусовке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24