А он, умевший порой воспринимать жизнь только чувственно, как сильное и умное животное, теперь почти бежал по следу, видя, что тот, кого он догонял, вот-вот выйдет за кладбищенские ворота и потеряется из виду на извилистой лесной дороге. Но петлявшие следы неожиданно повернули, и Милош с удивлением понял, что они ведут к Руфи…
А еще через несколько минут он увидел у свежей могилы фигуру с высоко поднятой головой. Клочья тумана мешали разглядеть лицо, но, неслышно ступая по раскисшей земле, он все-таки почти обошел стоявшего мужчину – и узнал в нем Стива. Стива, с лицом, сведенным не горем, не скорбью, а той бесконечной, безысходной тоской, слабый отсвет которой он видел на этом же самом месте неделю назад на лице знаменитого академика.
И в этот момент Милош простил отцу и брак с Патрицией, и брошенную мать, и свое горькое детство, все-таки ничем и никем теперь не излечимое. Он увидел в любимом, долгие годы только представляемом лице то же безумие единственной страсти, что каждый раз отражалось на его собственном, стоило Милошу лишь подумать о далекой английской девочке. И даже эту неделю, оставаясь один, он, подходя к зеркалу, видел его, несмотря на обладание и взаимность. На юношу пахнуло опасным холодом вневременья… Может быть – вечности.
– Отец! – невольно вырвалось у него.
Стив, с трудом возвращаясь из темных глубин, медленно повернул голову.
– Это ты? – ничуть не удивившись, спросил он, и Милош с подпрыгнувшим в груди сердцем заметил, как потеплело лицо отца. – Неужели ты не уходишь отсюда уже девятый день?
Милош растерялся, ибо такая мысль при всей его любви к Руфи не могла даже прийти ему в голову.
– Нет, я был у мамы и увидел следы. А сюда Руфь мне не велела приходить, она сказала про Айнзидельн – ты не знаешь, там старинная часовня Занкт-Йост, над озером Эг… И я должен прийти туда не один, а только… – Еще в грязной комнатке при немецком баре маленький Милош дал себе клятву, что если его отец когда-нибудь появится, он никогда – никогда! – не будет ни перечить ему, ни лгать. – Только с Джанет, когда у нас родится ребенок.
Стив провел рукой по глазам, словно реальность еще так и не вернулась к нему. Но тот, иной, мир не отпускал, он стоял перед ним в образе его старшего сына, явственно произносившего странные и невозможные вещи.
– Неужели здесь нет хоть какой-нибудь часовни, чтобы присесть и закурить? Пройдем, по крайней мере, в лес, к деревьям, – все же спокойно ответил Стив.
И они пошли к букам, молча, касаясь друг друга широкими плечами.
– Итак, из твоих слов я понял, что Руфь сказала тебе о настоящем отце Джанет? – устало спросил Стив, прислонясь спиной к шершавой коре, оставлявшей на его светлой куртке зеленоватые грязные полосы.
– Да. И сказала, чтобы… Чтобы она была моей.
– Милош! – вырвалось у Стива.
– Да, – уже в запале непобедимой юношеской правоты, горячо продолжал Милош, – да, потому что она ее внучка, а я твой сын! И ее желание истинно и свято! – Стив, не выносивший пафоса, поморщился, но промолчал. – И наша кровь должна слиться!
– Но, полагаю, что до того, как это время наступит, твоя кровь, по крайней мере, успокоится.
– Нет! Я люблю ее! Мы оба!
– Что оба? – улыбнулся Стив, привыкший смотреть на Джанет как на крошечную девочку, виснущую у него на шее, а в отношении Милоша совсем забывший, какую жизнь может вести двадцатилетний красивый и смелый молодой человек.
– Она уже моя, папа. Понимаешь – моя. Синие миндальные глаза Стива вспыхнули и погасли.
– Ты сошел с ума, мой мальчик.
– Не веришь? – С мальчишеской обидой Милош схватил отца за руку. – Пойдем, она ждет там, у вашего Мэта…
– Она… знает?
– Конечно, – удивился Милош. – Но, по-моему, для нее это не играет никакой роли. Любопытство, может быть, возможность лучше разобраться в себе – не больше. Она еще слишком полна мною и всеми этими новыми ощущениями, – откровенно добавил он.
Стив побледнел:
– Ты хочешь сказать, что она… уже?
– Папа! – Милош хмыкнул, как взрослый, удивляющийся непонятливости ребенка. – Но я очень надеюсь.
– Да как ты мог! – вырвалось у Стива, но в тот же момент он вспомнил, как сам бредил ребенком, которого ему не родила Пат. А у мальчика не рассудочное желание – любовь, и, что самое ужасное, подкрепленная силой и магией Руфи. – Прости. – Стив прижал мокрую голову сына к щеке. – Пойдем. Только… Ты первый скажешь ей, что я тут? Или я один?
– Вместе, отец.
Но еще издалека увидевшая идущих к ней Стива и Милоша, Джанет не смутилась, а наоборот, забыв о печальном соседстве, завизжала от радости и бросилась к ним, пытаясь одновременно обнять и того, и другого. И Стив увидел столько подлинного счастья на лице своей шестнадцатилетней дочери, что мог только положить руки на плечи обоим и, заговорщически подмигнув, произнести то, что по разным причинам волновало сейчас всех троих:
– Только Пат пока ни слова!
* * *
Милош возвращался в Женеву один, и его грызли самые противоречивые чувства. С одной стороны, впереди ждала работа, которая всегда была и сладким омутом, и единственным способом самовыражения, и убежищем от многих проблем; только репетируя до полуобморочных состояний, он на время гасил в себе ненасытных драконов похоти. С другой стороны, после недели, проведенной с Джанет, он оставался один, совершенно не зная, когда и где произойдет следующее свидание. И что их ждало? Жалкие уик-энды? Несколько дней на Рождество? Ведь о свадьбе не было и речи: Джанет надо было закончить школу, проучиться хотя бы года два в академии, и так далее, и так далее. Эти европейские барышни не любят связывать себя рано. И Милош с тоской вспомнил Трепчу, где семнадцатилетние девчонки порой уже таскали за собой коляски, не придавая этому особой важности и оставаясь при этом такими же юными девчонками. У Милоша оставалась единственная надежда – на ребенка. При мысли о том, как победно взорвется ее узкое лоно его проросшим семенем, Милош громко простонал, напугав сидевшую рядом какую-то еще довоенную старушку. Но самым тяжелым ощущением было, пожалуй, то, что ни несомненное чувство Джанет, ни физическое обладание ею не приблизили его ни на йоту к обладанию высшему: безусловной власти мужчины над женщиной, которая заставляет последнюю все свои поступки, все внутренние движения, все интересы и желания – сознательно или нет, охотно или с долей насилия над собой – подчинять возлюбленному или, по крайней мере, подстраивать под него. И только такое отношение к себе как к мужчине готов был принять Милош, все иное было для него лишь суррогатом, пустой дразнилкой или, страшно сказать, – поражением. Поражением, от сознания унизительности которого не спасал ни талант, ни даже его неукротимая, не знающая преград и отказов мужская сила.
Стив же, решивший сам отвезти дочь домой, выбрал длинную неспешную дорогу через Вогезы и Арденны, почти вдоль французской границы. Не слишком любя Францию и разделяя мнение значительной части европейцев о том, что француз удавится за лишнее су, он все же хотел показать Джанет Францию провинциальную, где еще силен давно исчезнувший в столицах старинный романтический дух. И потому они ехали долго, останавливаясь в маленьких гостиницах, а при хорошей погоде выходя из машины и гуляя по остаткам когда-то великолепных рощ на берегах промышленного Мааса. И Стив не мог не видеть расцветшего лица Джанет, словно светившегося от еще недавних поцелуев, и той женской уверенности в движениях, которая уже начала проявляться сквозь резковатость и порывистость и которая – Стив отлично понимал это – дается только знанием телесных тайн, и хорошим знанием.
– И все же тень Лолиты и Гумберта Гумберта над нами так и витает, – рассмеялась как-то Джанет, когда они в обнимку шли от машины к маленькому мотелю, словно сложенному из детских разноцветных кубиков. – Я уверена, все они именно так и думают!
– И пусть думают, – улыбнулся в ответ Стив. – По крайней мере, в отношении тебя это чистая правда. – Но как только он вспоминал о том, что девочка стала женщиной, мучительная мысль о ее возможной беременности снова и снова вспыхивала в его мозгу. И сейчас он не выдержал:
– Прости меня, что я говорю об этом, но ведь все, о чем ты узнала, не сделало нас чужими, правда?
– Наоборот! – воскликнула Джанет и, доказывая это, взобралась Стиву на колени. – Ты мой, самый мой папа, и, честно говоря, иногда я даже ревную тебя к этим мальчишкам! Так что ты хотел сказать?
– Видишь ли, Милош сказал мне, что… что хочет ребенка, и как можно скорее. И что вы… вы все для этого сделали.
Лицо Джанет обиженно вытянулось.
– Я не хочу. И об этом и не думала. Может, обойдется? – с детской беспечностью вдруг спросила она. – И замуж я тоже вовсе не собираюсь. Но я ужасно, ужасно его люблю! Он… – И тут ее лицо закрылось женским, тайным, что тут же остро кольнуло Стива. – Но лучше расскажи мне о Мэте, ведь он был твой друг?
– Больше, чем друг. Он был та часть меня, к которой стремишься, зная о недосягаемости. Огромный талант и больной человек. Сломавшийся.
– На наркоте?
Жаргонное слово из ее уст вдруг больно задело Стива.
– Пойми, наркотик тогда – это было совсем иное, чем сейчас, это было юностью, дерзостью, творческим броском в неведомое, правом перешагнуть… Это тебе не обторчавшиеся юнцы на Пикадилли. Мы верили, что сумеем переломить этот мир, если не гранатами во дворах Сорбонны, то сигаретой с марихуаной.
– И ты?
– И я. Но он был тоньше, ранимей, моложе наконец. И у него хватило сил и честности понять, что лишь предел спасает душу от любой грязи – и он вручил руль судьбе. – Еще на середине этого сумбурного монолога Стива, с удивлением наблюдавшего за самим собой, охватило желание вновь почувствовать в груди набегающую волну тайного восторга. – Иди-ка вниз, поболтайся по городишку, а я, честно говоря, жутко устал за последние дни… Только не забудь вернуться к ужину! – последние слова Джанет услышала, уже сбегая по лестнице.
Но вернулась она раньше, с помятым номером «Бернише цайтунг», и, устроившись на кровати, углубилась в желтоватые листы.
– Какие окаменелости тебя так заинтересовали? – полюбопытствовал Стив, видя, что газета едва ли не двухмесячной давности.
– Тут такая странная история, папа. Ты что-нибудь слышал об Аните Хилл?
– Анита Хилл? – Универсальная память Стива хранила множество ненужной информации, но в данном случае имя было напрямую связано с телевидением. – А как же. Очаровательная дамочка из Комиссии по возможностям равного трудоустройства. Они с Пат провели немало времени, выстраивая ее линию поведения в суде. Неужели дело еще не решено?
– Не знаю, здесь совсем небольшая заметка, из которой мало что понятно. Расскажи, папа, ты ведь знаешь.
Стив закурил, на сей раз уже обыкновенный «галуаз». Ему вовсе не хотелось посвящать девочку в сексуальные распри чернокожих, но он прекрасно понимал, что ее, только-только вошедшую в мир плотских отношений, неминуемо волнует все, что их касается. Тем более что здесь дело было тонкое, и они с Пат и Жаклин сами не один вечер проспорили об искомой истине. Женщины в силу своих натур, естественно, разошлись во мнениях: Пат громко выражала уверенность в искренности Аниты, а Жаклин молчала, но в углах ее все еще чувственных губ пряталась недвусмысленная улыбка.
– Только вкратце. Буквально за несколько дней до того, как этот Томас должен был стать членом Верховного Суда, его бывшая ассистентка, то есть эта прелестная чернокожая Анита, настрочила заявление в юркомиссию Сената о том, что десять лет назад он…
– Приставал к ней, да?
– В том-то и дело, что нет. Она обвинила его в том, что он просто… Ну, как бы тебе сказать? Просто постоянно рассказывал ей о всяческих актах, самых невероятных. – Тут Стив невольно усмехнулся, подумав: что, интересно, может представить себе его малышка под словом «невероятные»? Глаза Джанет засинели все более разгорающимся любопытством. – Об органах непривычных размеров, ну, и о своих собственных грандиозных победах на этом поприще.
– Он что, был импотент? – обескуражила его вдруг Джанет, искренне расхохотавшись.
– Вот уж не знаю. И еще угрожал ей, если она вздумает это кому-нибудь рассказать. Разумеется, он все отрицал. Кажется, он даже заявил, что лучше пуля в лоб, чем жизнь с такими обвинениями. Шум был большой, «Тайм» старался вовсю. Их ожидала очная ставка, но не просто, а перед лицом всей страны, по Си-Эн-Эн, по-моему. Я думал, все уже закончилось.
– Ах нет, тут написано, что очную ставку отложили до декабря. Вот интересно-то! – И на лице Джанет Стив прочел то же оживление, которое так часто видел на лице Пат. Впрочем, все-таки иное. У Пат тут же включалась логика – Джанет лучилась тайным знанием. Но обе уходили с головой. – Так я сумею увидеть ее дома?
И всю оставшуюся дорогу до Кале, где Стив посадил ее на паром, без всяких объяснений выписав чек на очень приличную сумму, Джанет ломала голову над этой историей, воображая себя то в ролях обеих сторон, то на месте судьи. А что, если бы сейчас она решила доказать, что Милош ее просто-напросто изнасиловал, – могло бы это получиться? А может быть, эта Анита просто назло его оболгала, потому что он не обращал на нее никакого внимания? Или ей не понравилось, как он с ней спал? А вдруг он и вправду гнусный импотент, изводивший бедную ассистентку всякой гадостью? Как доказать хотя бы одно из этих предположений? Словом, Джанет была заинтригована.
По приезде жизнь, которая и так была у девушки насыщенной – если не внешними событиями, то постоянным жарким огнем внутреннего интереса ко всему, что так или иначе входило в орбиту ее существования, – конечно, закружила ее в своей повседневности, а ее тело теперь так полнокровно реагировало на все окружающее и происходящее, что Джанет стала часто петь и танцевать сама для себя. Ни о какой беременности не было и речи, и каждую ночь Милош приходил к ней в смутных, но откровенных снах.
А его каждодневные звонки, то нежные, то требовательно-тревожные, томили еще сильней, чем сны, после которых Джанет просыпалась с колотящимся сердцем и сладко сведенными бедрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34