; по имени мастера-краснодеревщика Т. Чиппендейла.

– сказал он со смехом.– О да, пожалуйста!– А я увлекаюсь хепплуайтом! Стиль мебели XVIII в.; по имени столяра-краснодеревщика Дж. Хепплуайта.

– О, как мило! А ты встречаешь кого-нибудь из школы? – спросила я, когда мы пили шампанское.– О да! – воскликнул он восторженно, – Многих. А ты?– Ну, немного, пожалуй, только Лиззи.– Что, бой-бабу Бьюнон? Господи, как она любила командовать!– Она до сих пор такая.– Она все заставляла меня стричь волосы, хотя даже не была префектом. Префект – старший ученик, следящий за дисциплиной.

А вы с ней пойдете на встречу выпускников? На следующей неделе?– Не знаю, не думала об этом.– А я пойду. Почему бы и тебе не пойти?– О, не знаю. Я никогда не бывала на этих встречах школьных друзей.– Я хочу, чтобы ты пришла, – сказал он. – Тогда бы мы с тобой вдоволь наговорились. Понимаешь, сейчас мне нужно идти. Слушай, в следующую среду, пожалуйста, приходи.– О, не знаю… – мялась я.– Ну давай, – соблазнял он.– Ну… может быть… я не…– Хорошо, ты придешь, Толстушка Тротт, – заметано. Вот будет здорово! Все еще ноябрь – Вот будет здорово! – сказала я на следующий день Лиззи по телефону. – Пожалуйста, пойдем.– Ну, я бы пошла. Теоретически. Но мне нужно согласовать это с Мартином.– Извини, что?– Мне нужно согласовать это с Мартином, – повторила она медленно. – Знаешь, с Мартином, моим мужем.– Ну конечно.– Только чтобы убедиться, что он не против.– О, ну… это хорошая идея, – сказала я. – Спроси у него.Я слышала шумы в телефоне, стоящем на буфете времен Георга III, и стук шагов Лиззи, эхом разносящихся по холлу.– Дорогой, – зазвучал ее голос, – Тиффани спрашивает, не хочу ли я пойти на встречу выпускников, это будет в Обществе юристов в следующую среду. Но я ей сказала, что сначала спрошу у тебя. Так вот, я спрашиваю. Значит, ты не против? Ты уверен, дорогой? Ты уверен, что я тебе не понадоблюсь? И ты не будешь возражать, чтобы самому уложить девочек спать? Ты уверен? Тогда ладно. Я скажу ей, что пойду, хорошо? Если ты действительно уверен, что тебя это не затруднит. Спасибо, дорогой.Затем она вернулась к телефону.– Прекрасно, – объявила она. – Он сказал, что не против. Это очень любезно с его стороны. Так что я пойду с тобой. Мы снова увидим всех этих мальчишек. Вот будет смеху! И есть еще одна причина, Тиффани, чтобы туда пойти.– Какая же?– Ты можешь там встретить кого-нибудь, кто тебе действительно понравится!Это верно. И в самом деле, такая возможность не исключена. Мне уже приходило в голову, что там могут быть ребята, которые, как Ник, превратились за прошедшие годы из противных гусениц в красивых бабочек.Итак, в следующую среду мы с Лиззи встретились у метро на Чансери-лейн. Она выглядела очень элегантно в черном брючном костюме от Донны Каран с бархатным, вышитым серебряной нитью шарфом. Ее короткие белокурые волосы были зачесаны за изящные ушки. Настроение у нее было мирное, и она улыбалась, на время утратив свой – как бы поточнее выразиться? – жесткий взгляд.– Как поживает Мартин? – спросила я между прочим, когда в поле зрения появилось здание Общества юристов.– У Мартина все прекрасно, – сказала она с блаженной улыбкой. – Он в полном порядке.– Так, значит, у него ничего нет с Джейд Джевел? – спросила я.На самом деле ничего такого я не спросила.– Хорошо, – сказала я.– Знаешь, этот уикенд, который он провел у матери, так подействовал на него, – добавила она. – Он вернулся оттуда каким-то – не знаю, как бы это сказать, – уверенным, что ли, целеустремленным. Возможно, благодаря рубке дров, которой он занимался.– Возможно.– Рубка дров – это такое полезное мужское занятие, да?– О да.– Мне нравятся мужчины, которые ведут себя по-мужски, – заявила она. – А тебе?– Э-э, да, – сказала я, а у меня перед глазами возник Алекс, облаченный в шелковое кружевное платье.– Мы заказали новый диван, – сообщила Лиззи. – Я больше не сержусь из-за того, другого.– Такого же цвета?– О нет, – сказала она, – только не тот ужасный бледно-желтый цвет. Совершенно непрактично. Теперь я это поняла. Нет, он будет ярко-красным. «Кларет», думаю, назвала бы ты, или, возможно, «Бордо». Или, может, «Глинтвейн». Мы дадим ему прозвище в Рождество, – добавила она.– Хорошая идея, – одобрила я. Ты можешь предложить Мартину втереть в него немного мясного пирога и бренди и затем поджечь. – Вот мы и пришли.Мы поднялись по ступеням в здание Общества юристов и затем спустились вниз в гардероб.– Знаешь, мне как-то не по себе, – сказала я, тщательно подправляя помаду на губах. – Эти парни не видели нас двадцать лет – что, если они нас не узнают? – Страх сжал мне сердце. – Что, если они спросят, кто мы такие?– Не будь такой пессимисткой, Тиффани, – успокоила меня Лиззи, поправляя прическу. – Я уверена, что они все как один скажут, как молодо мы выглядим. – Она отступила назад и оценивающе посмотрела на свое отражение в зеркале. – Знаешь, мы действительно выглядим превосходно…– …учитывая, что нам практически пятьдесят.– Несомненно. Но знаешь, что поразительно, Тиффани, – сказала она, слегка тронув «Опиумом» за ушами.– Что?– Мы учились вместе с семью сотнями мальчишек, и вот спустя два десятка лет ты все еще не замужем!Мы поднялись по лестнице в библиотеку, чтобы выпить коктейль перед ужином. Вдоль стен выстроились стеллажи с юридическими книгами в кожаных переплетах, толстыми, словно телефонные справочники. Две сотни мужчин в смокингах стояли маленькими группками с бокалами в руках, курили и громко болтали.– …нет, нет, нет, я жил в пансионе Дьюар. С малышом, как бишь его, Даунером.– Я был в пансионе Гордон. И я единственный, кто вел себя прилично, – ха, ха.– …моим фагом был Трипп-младший. А кто был твоим?– …малыш Али Ассид. В пансионе он был воришкой. А сейчас судья.– Невероятно! Черный судья!– …о господи, всегда гадал, зачем это женщины пользуются всякими там гелями. Хорошо, что раньше их не было.– …ты слышал о Кокейне? Чертовски досадно. Хороший был человек. Получил пять лет.В дальнем конце комнаты на стене висел план: где кто должен сидеть за столом, с годом выпуска у каждой фамилии. Лиззи устремилась туда.– По крайней мере есть несколько парней из нашего выпуска, – сказала она, напрягая голос, чтобы перекричать шум. – Но ни одна из девчонок, кажется, не пришла. Я думала, что Айла Морей может здесь оказаться. Во всяком случае, Хеннесси, Джемисон и Басс пришли. И – вот здорово! – Джонни Ротман будет. Он мне всегда нравился. Он интересовался историей, как и я. Слышала, он сейчас в телевизионной драме, – может, он сможет предложить мне какую-нибудь работу, просто на время, конечно, пока я не начну консультировать…– Эй, Бьюнон, бой-баба Бьюнон!Лицо Лиззи застыло от ужаса. К нам подошел краснолицый человек с бородой, начинающейся от самых бровей. Роджер Сикс-Пак! Сумасшедший ирландец. Господи, какой он старый. Выглядит устрашающе. На вид можно дать сорок восемь, но ему никак не может быть больше тридцати девяти.– Все ясно, ты, как всегда, куришь, Бьюнон! Так и не избавилась от этой мерзкой привычки. Привет, Толстушка Тротт! Ну, должен сказать… – Он сделал шаг назад, чтобы получше нас рассмотреть. – Вы обе выглядите…– Старше? – предложила я свою помощь. Как ты!– Да! – сказал он с громовым хохотом. – И даже довольно мило. Ты мне всегда чертовски нравилась, Бьюнон, несмотря на то что пахло от тебя как от старой пепельницы. Ты замужем?– Да, – сказала она, одаривая его ледяной улыбкой. – И очень счастлива в браке.– А чем ты занимаешься?– Я актриса, – сказала она, явно разозлившись, что ему это неизвестно. Разве он не заметил ее имени в программе, опубликованной в «Радио тайме» за 1991 год, разве не видел ее в «Билле», «Билл» – популярный телесериал о полицейском участке в лондонском Ист-Энде.

где она играла маленькую роль? Очевидно, нет.– Актриса, да? А ты. Толстушка Тротт?– Я занимаюсь рекламой – пишу слоганы.– О, «Начни свой день с яйца» и все такое? Да, а ты знаешь, что это написал тот самоубийца – Салман Рушди? Бедняга.– Нет, – возразила я. – На самом деле это написала Фей Уэлдон. «Начни свой день с яйца» – рекламный слоган для компании «British Egg Marketing Board», который приписывают Фей Уэлдон, автору множества романов, сценариев, лауреату крупных литературных премий.

Салман Рушди написал… о, смотрите! Там Тим Флауэрс. Он всегда дразнил меня толстухой.– Толстушка Тротт! – Тим Флауэрс расплылся в улыбке. – Я тебя не узнал.– Спасибо, – сказала я.– Ты выглядишь… совсем другой. Ты ведь была толстушкой, так ведь, но, очевидно, это все позади! Ха, ха, ха!Очень забавно, подумала я, чувствуя, что краснею. И затем вдруг вспомнила, что обычно говорили мне мальчишки. Никогда – «Куда идешь?». Они всегда спрашивали: «Эй, Толстушка Тротт, куда тащишь свою задницу?» – и потом бежали по улице с истерическим смехом. О да, подумала я, это было удивительно остроумно. Они должны быть мне за это благодарны.– Привет, Толстушка Тротт! – прогудел Джеми Уортингтон. – Чего бы вкусненького пожевать? Это ты обычно говорила: «Чего бы вкусненького пожевать?» Я помню, у тебя лицо всегда было перемазано шоколадной глазурью.– Да, – сказала Лиззи, – в то время как все другие девочки были худющие. Ты всегда выбивалась из общей массы, Тиффани.– Твоя старая любовь – Джон Харви-Белл – идет, – сказал Тим. – Мы помним, что ты была в него влюблена.– У меня ничего с ним не было, – сказала я холодно.– Да, была влюблена – давай признавайся.– Не была.– Ты была влюблена, он говорил, что была.– Значит, он врал.– Давай, Толстушка Тротт, признавайся!Господи, эти парни, кажется, совсем не повзрослели. Они по-прежнему едва достигшие половой зрелости ученики частной школы конца семидесятых. Фактически их можно было бы использовать в качестве экспонатов для изучения человеческих эмбрионов. И все же, подумала я, мне не стоит жаловаться – я получила большое удовольствие от двух лет пребывания в Даунингхэме. Ладно, меня там немного дразнили. Ну, все время на самом деле. Но там было несколько очень красивых парней и несколько иностранцев, которые сообщали этому заведению интернациональный дух, – например, там учились Ханс Хейнекен, Джорж Будвайзер, Филипп Голуа и Жан-Марк Курвуазье. Не было Краг-сов – они пошли в Итон, конечно. Нет, это была очень смешанная школа – те двойняшки Швепс были очень обаятельны.Затем, когда все двинулись в столовую, вверх по лестнице взбежал Ник.– Привет, Тиффани, я немного опоздал – о господи, ты прекрасно выглядишь. Могу я понести твою сумку? А эклеры тебе принести?– Хватит, Ник! Ты помнишь Лиззи?– Ник Уокер, ты должен подстричь волосы, – сказала она. – И как ты смеешь так хорошо выглядеть, когда я замужем!Он засмеялся.– Ты ведь не замужем, Тиффани? – спросил он, пристально глядя на мою левую руку.– Нет, – ответила я.– О, хорошо, – сказал он и покраснел.Я взглянула на него из-под опущенных ресниц, когда, наконец, слава богу, наступила тишина. Он действительно был очень красив. Я не могла связать этого шестифутового Адониса с тем маленьким мальчиком с ангельским лицом и вьющимися белокурыми волосами, который обычно приходил к пансиону для девочек с запиской для меня. Сколько же ему лет? Возможно, тридцать три.– Benedicat benedicatur, Benedicat benedicatur – вознесем благодарность (лат.).

– произнес нараспев председатель школьного комитета сэр Эндрю Басс. И обед начался.– …пансион Трипп отлично показал себя в этом году – победил в регби и в крикете.– …я слышал, что Уиппера Уильсона уволили – слишком он свирепствовал.– …да, он как-то здорово проучил меня.– …эти грибы очень хороши.Я взглянула на Лиззи. Она полностью сосредоточилась на разговоре с Джонни Ротманом.– Мы с Тиффани поступили в Бристольский университет, а после него я училась в театральной школе. Нет, не в КАТИ. КАТИ – Королевская академия театрального искусства.

Почему? Ну, вообще-то я туда не прошла. Нет, не в бристольской «Олд-Вик» «Олд-Вик» – театральная труппа, известная постановками шекспировских пьес.

– да, согласна, это великолепная театральная школа.Ну, понимаешь, там очень высокий конкурс. Нет, и не в центральной. Да, да, я пробовала туда. Нет, нет, не в ЛАМИТИ. ЛАМИТИ – Лондонская академия музыки и театрального искусства.

Куда? Ну, вообще-то я поступила в Академию драматического искусства Пруденса Рутерфорда. Да, в Темз-Диттон. Верно, ПРАДИ. Ну… знаешь… всякую всячину, однажды прослушивалась для КШК. КШК – Королевская шекспировская компания.

В 1984 году. Да, прослушивание прошло великолепно. Я читала: «Прочь, прочь, проклятое пятно…» Монолог леди Макбет.

Нет, я не попала туда. Да, скажи, ты все еще проводишь подбор актеров для «Войны и мира»? Я могла бы изобразить очень хороший русский акцент… Что значит старовата?– Тиффани?Официанты убирали посуду после закусок.– Тиффани?Господи, моя старая любовь, Джон Харви-Белл. Капитан школьной команды «Колоссов». Правда, его героическую славу впоследствии затуманила неудачная попытка поступить в Кембридж. Но боже, он был все так же красив, хотя почти все мускулы заплыли жиром. Я забыла, какими синими были его глаза. Как «Веджвуд», «Веджвуд» – тип фарфора и фаянса компании «Веджвуд».

хотя волосы, когда-то белокурые, заметно подернулись сединой. Как для него типично – появиться только к горячему. Он всегда всюду опаздывал – но только не на матчи по регби.– Как поживаешь, Тиффани?– Хорошо. А ты?– У меня все в порядке. Женат. Четверо детей. Изучал медицину в Эдинбурге. Сейчас живу на Харли-стрит. Работаю в клинике пластической хирургии. А ты чем занимаешься?– Рекламой.– О, понятно – «И великолепный молочный шоколад».Забавно, что он вспомнил именно этот слоган.– А ты замужем? – спросил он, когда принесли бисквит, пропитанный шерри.– Нет. Нет. Слишком молода.– Ха! Несомненно! Ну, здесь Уокер, мой бывший фаг, – он не женат, да?– О да, – сказал Ник, глядя на меня с покорной улыбкой. – Я не женат, – повторил он, наливая портвейн в мой бокал.– Слушай, Харви-Белл, – крикнул Тим Флауэрс через стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51