Но теперь уже впереди, в тридцати шагах, сквозь прозрачную дымку, поднимавшуюся над зеленью газона, она увидела прямую фигуру мужчины, который кого-то ждал.
«Нет, нет, теперь я не ошибаюсь: это его покрой пиджака, его манера вертеть тростью… Ах нет, спасибо, я не хочу, чтобы он видел меня обутой, как почтальон, да и этот жакет так меня полнит! Уж если мне суждено его встретить, то, по крайней мере, не в таком виде, ведь он терпеть не может коричневый цвет… Нет, нет, я возвращаюсь, я…»
В этот момент мужчина остановил свободное такси, сел в него и проехал мимо Леа: это оказался молодой человек со светлыми волосами и маленькими короткими усиками. Но Леа больше не улыбнулась и не вздохнула с облегчением, она просто развернулась и пошла домой.
– Как же я разленилась, Роза… Дай мне домашнее платье персикового цвета и большую вышитую накидку. Я чуть не задохнулась в этом шерстяном костюме.
«Не надо испытывать судьбу, – думала Леа. – Два раза подряд я отделалась лёгким испугом, но вряд ли я ошибусь в третий раз. Мне знакомы такие ловушки. Избежать их нет никакой возможности. А сегодня я не чувствую себя на высоте, я вся какая-то вялая».
И она вновь посвятила весь день терпеливым попыткам приспособиться к одиночеству. Сигареты и газеты после обеда несколько развлекли её, мимолётную радость ей доставил телефонный звонок баронессы де Ла Берш, потом ещё один звонок, на сей раз от красавца Спелеева, её бывшего возлюбленного, перекупщика лошадей: он случайно видел её накануне на улице и теперь предлагал купить у него пару лошадей.
Потом последовал долгий час устрашающей тишины. «Ну полно, полно!»
Она ходила, упираясь ладонями в бёдра, и восхитительная накидка, расшитая золотом и розами, развевалась за её спиной, оставляя голыми её руки.
«Полно, полно… постараемся собраться с мыслями. Не могу же я позволить себе пасть духом, как раз когда этот мальчишка уже почти ничего для меня не значит. Уже полгода я живу одна. На юге я прекрасно к этому приспособилась. Во-первых, я всё время переезжала, что давало мне удивительное ощущение обновления. И все эти знакомства на Ривьере и в Пиренеях тоже пошли мне на пользу. Только всё это, пожалуй, равноценно лечению ожогов с помощью припарок из крахмала: вылечить не вылечат, но принесут облегчение, если менять их постоянно. Да, полгода этих разъездов напоминают мне историю страшилы Сары Коэн, которая вышла замуж за урода. «Всякий раз, когда я смотрю на него, – говорила она, – мне кажется, что я прекрасна».
«Но ведь не только эти полгода я прожила одна, такое случалось и раньше. Жила же я одна после того как ушла от Спелеева? Да, целыми днями слонялась по барам с Патроном, а потом очень скоро появился Ангел. Была ещё история с малышом Лекеллеком: его семейство вознамерилось женить его и заставило порвать со мной! Бедный малыш!.. Помню его прекрасные глаза, полные слёз… После него я была одна целых четыре месяца, я это прекрасно помню. Первый месяц я действительно проплакала. Ах нет, плакала я главным образом из-за Баччиокки! Но когда я наконец успокоилась, меня на месте невозможно было удержать, так я была счастлива, что осталась одна. Всё это правда. Только в ту пору мне было двадцать восемь лет и тридцать после Лекеллека, а потом у меня были ещё… ах, неважно кто. После Спелеева я разве что пожалела о напрасно потраченных деньгах. А вот после Ангела мне… мне пятьдесят, и я была столь неосторожна, что прожила с ним целых семь лет».
Она нахмурилась, и лицо её исказила недовольная гримаса.
«Что ж, я получила по заслугам: нельзя в моём возрасте жить с одним и тем же любовником семь лет. Семь лет! Он испортил всё, что осталось от меня! За эти семь лет я могла бы испытать два-три раза простое необременительное счастье вместо одного большого сожаления… Семилетняя связь – это всё равно что уехать с мужем в колонии: когда возвращаешься обратно, никто тебя не узнаёт и тебе уже трудно угнаться за модой».
Чтобы поберечь силы, Леа вызвала Розу и принялась вместе с ней разбирать маленький шкафчик с кружевами. Стемнело, в доме зажгли свет, и Розе пришлось отвлечься на другие домашние обязанности.
«Завтра, – сказала себе Леа, – я вызову шофёра и поеду посмотреть на конный завод Спелеева. Возьму с собой Ла Берш, если она захочет: это напомнит ей о её былых экипажах. И, честное слово, если младший Спелеев станет строить мне глазки, я не поручусь, что я не…»
Она изобразила на лице загадочную, игривую улыбку, дабы разве что ввести в заблуждение призраков, которые могли случайно блуждать возле туалетного столика и великолепной кровати, поблёскивавшей в полумраке. Но сама Леа чувствовала себя совершенно холодной и полной презрения к любовным наслаждениям других.
Ужин из деликатесной рыбы с пирожными на десерт стал для нее передышкой. Она выпила вместо бордо сухое шампанское и вышла из-за стола, напевая. Когда пробило одиннадцать, она измеряла с помощью трости ширину простенков между окнами спальни, где собиралась заменить все большие зеркала на старинные картины с цветами. Она зевнула, почесала голову и позвонила Розе, чтобы приступить к ночному туалету. Пока Роза снимала с неё длинные шёлковые чулки, Леа вспомнила прожитый день и решила, что он был прожит впустую, обращён в прошлое и она справилась с ним, как с неизбежной тяжёлой повинностью. Зато впереди были часы, отведённые под сон или бессонницу, – ночью она могла не страшиться безделья, ночью человек, у которого неспокойно на душе, имеет полное право зевать не таясь, вздыхать, проклинать фургон молочника, мусорщиков и чирикающих воробьев.
В ванне она строила безобидные прожекты, которым не суждено было сбыться.
«Алина Месмакер приобрела бар-ресторан и делает на этом приличные деньги… Конечно, это неплохое занятие и в то же время удачное помещение капитала… Но я совершенно не вижу себя за кассой, а приглашать управляющего не имеет никакого смысла. Дора и толстуха Фифи владеют сообща ночным кабаре, об этом мне рассказала де Ла Берш. Сейчас это в моде. Они напяливают манишки и смокинги, чтобы привлечь специальную клиентуру. Правда, толстухе Фифи приходится растить троих детей, это её оправдывает… Ещё есть Кюн, который скучает и который охотно использовал бы мои капиталы, чтобы основать новый дом моделей…»
Помпейская ванна окрашивала нагое тело в кирпично-розовые тона, она полила себя сандаловыми духами и потом развернула с бессознательным удовольствием длинную шёлковую ночную рубашку.
«Всё это пустые слова! Я прекрасно знаю, что не люблю работать. В кровать, сударыня! Она – мой единственный прилавок, только вот новых клиентов не предвидится».
Леа завернулась в белую прозрачную тунику на бледно-розовой подкладке и вновь вернулась к туалетному столику. Обеими руками она приподняла волосы, сделавшиеся жёсткими от краски, и стала расчёсывать их. Руки, обрамлявшие сейчас её усталое лицо, всё ещё были прекрасны, начиная от полных и мускулистых подмышек и кончая круглыми запястьями.
«А ручки-то сохранились лучше, чем ваза», – подумала она.
Она небрежно воткнула светлый гребень в волосы на затылке и нехотя взяла с полки в тёмном кабинете детективный роман. Леа не любила комнат, заставленных книгами, и имела привычку засовывать книги в платяные шкафы вместе с пустыми коробками и лекарствами.
Пока она, склонившись, расправляла холодный и тонкий батист на своей огромной, уже приготовленной на ночь постели, у ворот раздался громкий звонок. Его мощный, решительный, неожиданный звук нарушил полночную тишину.
– Это ещё что такое?.. – сказала она громко.
Она слушала, приоткрыв рот и задержав дыхание. Второй звонок показался ещё более звучным, чем первый, и в инстинктивном порыве самосохранения и стыдливости Леа бросилась пудрить лицо. Она собиралась было позвонить Розе, но тут услышала, как хлопнула входная дверь, потом в коридоре и на лестнице раздались шаги и два голоса. У неё не было времени принимать решение: дверь резко распахнулась – перед ней стоял Ангел, в расстёгнутом пальто, в шляпе, бледный, со злым лицом.
Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней и застыл на месте. Он не смотрел на Леа, а блуждающим взглядом озирался по сторонам, как человек, готовящийся отразить атаку.
Леа, которую утром бросило в дрожь, когда ей померещился знакомый силуэт в тумане, теперь не почувствовала ничего, кроме досады, естественной для женщины, которую застали за туалетом. Она запахнула тунику, поправила гребень, поискала ногой соскочившую тапочку. Лицо её в первый момент залила краска, но, когда кровь отхлынула от щёк, она уже успела обрести видимое спокойствие. Потом она вскинула голову, и этот молодой человек в чёрном, прислонившийся к белой двери, сразу стал меньше ростом.
– Что за странный способ врываться в дом? – сказала она громко. – Мог бы снять шляпу и хотя бы поздороваться.
– Здравствуй! – сказал Ангел надменным тоном. Звук его голоса, казалось, удивил его самого, он более осмысленным взглядом огляделся вокруг, что-то вроде улыбки тронуло сначала его глаза, потом губы, и он повторил уже ласково:
– Здравствуй…
Потом он снял шляпу и шагнул вперёд.
– Я могу сесть?
– Как тебе будет угодно, – ответила Леа.
Он сел на пуф и увидел, что сама она не садится.
– Ты одевалась? Ты собиралась выходить?
Она отрицательно покачала головой, села далеко от него, взяла маникюрный прибор и замолчала. Он закурил сигарету и только потом попросил на это разрешение.
– Как тебе будет угодно, – повторила Леа безразлично.
Он замолчал и опустил глаза. Рука, державшая сигарету, немного дрожала, он заметил это и опёрся рукой о край стола. Леа неторопливо делала маникюр и время от времени бросала быстрый взгляд на Ангела, на его опущенные веки и тёмную бахрому ресниц.
– А дверь мне открыл всё тот же Эрнест, – произнёс он наконец.
– Что же тут удивительного? Разве я должна была поменять всю прислугу из-за того, что ты женился?
– Нет, конечно… Я это и не имел в виду.
Снова наступило молчание. Леа нарушила его.
– Могу я узнать, долго ли ты собираешься сидеть на этом пуфе? Я уж не спрашиваю тебя, почему ты позволяешь себе врываться ко мне в полночь…
– А ты спроси! – сказал он живо. Она покачала головой.
– Это меня не интересует.
Он встал, с силой оттолкнув пуф в сторону, пошёл прямо на Леа. Она почувствовала, как он склонился к ней, ей даже показалось, что он сейчас ударит её, но она не шелохнулась. «Чего мне бояться в этом мире?» – подумала она.
– Ах, так ты не знаешь, зачем я пришёл сюда? И не хочешь этого знать?
Он сорвал с себя пальто, швырнул его на кресло, скрестил руки на груди и закричал прямо в лицо Леа хрипловатым, но торжествующим голосом:
– Я вернулся!
Она обработала ногти маленькими изящными щипчиками, потом положила их на место и вытерла руки. Ангел рухнул в кресло, словно лишившись последних сил.
– Хорошо, – сказала Леа. – Ты вернулся. А ты с кем-нибудь посоветовался по этому поводу?
– С самим собой, – сказал Ангел.
Теперь встала она, чтобы иметь возможность смотреть на него сверху вниз. Сердце её билось ровно, она могла спокойно дышать и хотела сыграть наверняка.
– А почему ты не спросил моего мнения? Конечно, мы старые друзья, и мне хорошо известны твои деревенские манеры. И всё же! Как это, врываясь сюда, ты не подумал, что можешь просто… помешать?
Не поднимая головы, он ещё раз исподлобья оглядел комнату: закрытые двери, бронированная кровать с набором роскошных подушек. Он не увидел ничего неожиданного, ничего нового и пожал плечами. Леа ожидала другой реакции и не собиралась отступать:
– Ты понимаешь, что я хочу сказать?
– Прекрасно понимаю. Так что же, «он» ещё не вернулся или сегодня здесь не ночует?
– Это тебя не касается, малыш, – сказала Леа спокойно.
Он прикусил губу и нервно стряхнул пепел от сигареты в вазочку с драгоценностями.
– Только не сюда, сколько раз тебе повторять! – закричала Леа. – Неужели ты так до сих пор не…
Она остановилась, упрекая себя за то, что вновь невольно впала в тон их обычных семейных ссор. Но он, казалось, не слышал её, он рассматривал перстень с изумрудом, который Леа купила во время путешествия.
– Что это… что это такое? – пробормотал он.
– Это? Изумруд.
– Я не слепой! Кто тебе его подарил?
– Ты его не знаешь.
– Прелестно! – сказал Ангел с горечью. Добившись желаемого результата, Леа обрела всю свою самоуверенность и постаралась использовать полученное преимущество.
– Ты находишь? Он всем нравится. А оправа, ты обратил внимание на бриллиантовую россыпь…
– Хватит! – с яростью рявкнул Ангел, обрушив кулак на шаткий столик.
С роз, стоящих на столе, осыпались лепестки, фарфоровая вазочка скатилась на ковёр, правда не разбившись. Леа протянула руку к телефону, но Ангел остановил её грубым движением руки.
– Зачем тебе телефон?
– Хочу позвонить в полицию, – ответила Леа. Ангел взял обе её руки в свои, и, словно шутя, оттолкнул подальше от телефона.
– Ну ладно, ладно, всё в порядке, кончай! Вечно ты делаешь из мухи слона.
Она села, повернувшись к нему спиной. Он так и стоял за ней с протянутыми руками, а его приоткрытый, надутый рот напоминал рот обиженного ребёнка. Чёрная прядь упала ему на бровь. Леа исподтишка следила за ним в зеркале, потом он тоже сел, и Леа уже не могла видеть в зеркале его лица. Но тут она подумала, что Ангел, возможно, разглядывает её со спины, и это смутило её: в просторной тунике её спина могла показаться шире, чем ей бы того хотелось. Она подошла к туалетному столику, пригладила волосы, поправила гребень и открыла, как бы невзначай, флакон с духами. Почувствовав их аромат, Ангел повернул голову.
– Нунун! – позвал он. Она не ответила.
– Нунун!
– Проси прощения, – приказала она, не оборачиваясь.
Он ухмыльнулся.
– Это ещё зачем?
– Я тебя не заставляю. Но в противном случае ты уйдёшь отсюда. И немедленно.
– Прости! – проговорил он быстро, с раздражением.
– Попробуй ещё раз!
– Прости! – повторил он совсем тихо.
– Вот так-то лучше!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17