– Но за водкой стоят серьезные люди, это факт.
– А вот самое интересное, – продолжал Николай Петрович, перебирая сводки. – Тридцать процентов акций «Варяга», а также тридцать процентов акций водочной фирмы принадлежат, как выяснилось, одному и тому же лицу, некоей Арефьевой Анжеле Викторовне, 1975 года рождения, – Петрович взглянул на директоров: похоже, имя ничего не говорило присутствующим, – которая, да будет вам известно, с 3 сентября прошлого года по 12 марта нынешнего работала у нас, вот тут, на «Росвидео», третьим помощником бухгалтера…
Последовала эффектная пауза.
– Кем-кем работала? – переспросил Иванин, он же генеральный директор концерна.
– Третьим помощником бухгалтера. С официальным окладом, – Петрович поморщился, то ли силясь разглядеть на бумаге столь мизерную цифру, то ли из нелюбви к липе, – в сто пятьдесят тысяч рублей.
– Бред какой-то, – Иванин развел руками. – Она что, шпионила за нами?
– Не говори ерунды. Зачем хозяйке таких-то фирм работать у нас третьим помощником бухгалтера?! – возмутился другой компаньон, Котов, обращаясь непонятно к кому: то ли к другу Иванину, то ли к Николаю Петровичу.
– Затем, чтобы освоить азы учета, – вздохнув, с облегчением буркнул Дымшиц. – Что ж… Теперь, по крайней мере, все ясно. И то хлеб.
– Яснее некуда, – согласились партнеры, глядя на Дымшица со всегдашней смесью подозрения, надежды и ревности.
– Давай, Петрович, выходи на Бюро. Ориентируй их на Веру Арефьеву: Лихоборский торговый дом, Лихоборский ЧИФ, банк «Лихоборы». А главное – на саму Веру Степановну Арефьеву в контексте ее потусторонних связей. Никакой это не Кондрат, ребята. На Кондрате мы отдыхали, а теперь будем иметь дело с бывшей бутлегершей по кличке Верка-усатая, – Дымшиц оглядел озадаченных компаньонов и для пущего эффекта добавил: – Только теперь она не бутлегерша, а самая богатая дама в России. И крутятся через нее такие денежки, такие, братцы мои, нехорошие денежки, что даже подумать страшно, сколько на них крови, грязи и мальчиков с винтовками СВД. Короче, влипли.
– Бутлегерша… А бухгалтерша? – заволновались партнеры.
– Это дочка. Делами не занимается, просто фирмы записаны на ее имя. А мамашу я хорошо знал, пока она не взлетела выше кремлевских звезд – брал у нее во времена сухого закона водку и расплачивался, между прочим, порнухой… Прошлым летом она попросила пристроить дочь в бухгалтерию: пусть девочка изучает компьютер, делопроизводство, учет… Разве откажешь такой Вере Арефьевой? – Дымшиц развел руками и обратился к Петровичу. – На всякий случай разузнай в бухгалтерии – может, были по работе конфликты, амуры, недоразумения…
– В бухгалтерии никто ничего, – ответил шеф безопасности. – Ни с хорошей стороны, ни с плохой. Но конфликтов не было: тихо пришла, тихо ушла.
– По крайней мере понятно, откуда они знают расклад по акциям, – сказал Иванин. – Это уж точно дочка разнюхала, больше некому.
– Вообще-то за начальством такого не водится, чтобы дочерей засылать агентами, – заметил Петрович; трое директоров опомнились и согласились: это верно, пожалуй.
Другой компаньон заметно нервничал, терзаясь смутными подозрениями насчет Дымшица, и несколько раз за время беседы обращался к нему с вопросом:
– Ты можешь мне объяснить, какого дьявола ей сдались наши акции, этой твоей бутлегерше?
– Она такая же моя, как твоя, – огрызался Дымшиц. – Хотя то, что вскорости она поимеет нас всех, это вполне возможно.
– Нет уж, извини, Тимофей: это твоя знакомая, а не моя или иванинская, настаивал Котов, раздувая скандал на пустом месте.
– Понимаешь, Гена, у меня пол-Москвы знакомых – в этом есть свои минусы, конечно, но и свои плюсы. По крайней мере, я знаю ее уязвимые места. А если б она была твоей знакомой, Гена, я из ее уязвимых мест мог бы назвать только неразборчивость в связях.
– Вот и занимайся своей бутлегершей, а не подставляй нормальных людей, огрызнулся председатель совета директоров. – То есть решать будем мы, – он взглянул на кивнувшего Иванина и уточнил: все вместе, а контактировать с этим отребьем будешь ты как самый осведомленный.
После этого, слегка охолонув, стали уточнять стратегию в свете полученных данных. Решено было – если Кондрат не предъявит внятных полномочий – вывести его из игры или хотя бы временно нейтрализовать: срок ультиматума истекал, а реактивность Кондрата и перспектива подсесть на счетчик действовали на нервы. Никто, как водится, не хотел умирать – но и делиться акциями за просто так неведомо с кем тоже дураков не было.
В назначенный срок Кондрат с Андрюшей явились не запылились, но наверх, в коридоры директората, их не допустили. Петрович встретил гостей внизу и, не пригласив сесть, поинтересовался полномочиями Кондрата. Тот велел менту сбегать за хозяевами, на что Петрович невозмутимо ответил:
– Ты, Сережа, напрасно горячишься. Пока ты выступаешь от своего имени, ты мой и только мой. Ты нам по размерам не подходишь.
И добавил, обращаясь к Андрюше:
– Можете, Андрей Владимирович, передать по инстанциям: Кондрат нам неинтересен.
Поиграв с Петровичем в гляделки и подергав скулой, Кондрат удалился, и в ту же ночь на складе подольского филиала полыхнул пожар, одних кассет сгорело на пол-лимона зеленых, а по московскому особняку «Росвидео» на полном ходу, демонстративно бабахнули из гранатомета, надругавшись над роскошной купеческой лепниной фасада.
В ответ на это «лендровер» Кондрата среди бела дня был задержан муниципалами и подвергнут тщательному досмотру. Кондрат со товарищи посмеивались, пока под передним правым сиденьем дотошные муниципалы не обнаружили завернутую в ветошь книжицу, а именно «Критику Готской программы» товарища Карла Маркса в солидном послевоенном издании Политпросвета, к тому же – пикантная деталь – со штампами Лианозовской библиотеки, полгода назад закрывшейся за ненадобностью. Журналисты на другой день восторженно смаковали подробности, даже состряпали телесюжет для Европы. Гадскую эту программу Кондрат, естественно, своей не признал, но уже не смеялся, а когда из-под корешка обложки пинцетиком извлекли пакет с кокаином, задергался, заработав несколько болезненных ударов по ребрам, заорал о ментовской подлянке и забрызгал капот обильной, как из огнетушителя, пеной. Пакетик оказался стандартным – 3,8 грамма (60 гранов по-ихнему), а главное – экспертиза сняла с него отпечатки пальцев Кондрата, который и загремел в Бутырское СИЗО на тридцать суток как минимум.
Петрович в ответ на поздравления только пожимал плечами и ухмылялся.
В ответ на это…
Ославленный на всю Европу Кондрат отбывал задержание в Бутырках; на «Росвидео» гадали, кто придет на его место, и сидели как на иголках. Неделю все было тихо, и вдруг на ровном месте земля содрогнулась и разверзлась самым жутким своим оскалом: Гену Котова вместе с шофером рванули под окнами его дома в Крылатском, да так, что хоронить председателя совета директоров пришлось в закрытом гробу.
Это было так грубо, так непоправимо и неожиданно, а главное – так убедительно, что даже Костя Иванин все понял сразу. Даже сообразительный Дымшиц сообразил.
На третий день после похорон оставшиеся в живых компаньоны сидели в роскошном кабинете покойного, как в собственном мавзолее, и пытались придать сидению вид делового заседания. Из докладов наружной службы бюро следовало, что ни Андрюша, ни деморализованные боевики Кондрата прямого отношения к взрыву иметь не могли. А кто имел – было неясно. Как и все прочее.
– Что у нас по Лихоборскому ЧИФу? – спросил Дымшиц. – Накопали что-нибудь?
– Бюро работает, – откликнулся без энтузиазма Петрович. – Там вроде много всего наворочено, хоть лопатой греби, но пока что-то не клеится у ребят. Если я правильно понял – смежники тормозят.
– Какие смежники?
– Да эти, – Петрович усмехнулся, – менты. У них такая любовь с Лихоборами – водой не разольешь. Она им десять патрульных машин подарила. ОБЭП оснастила компьютерами. И все начальнички, похоже, держат свои сбережения в Лихоборах под персональный процент. Серьезная женщина.
– Попробуй через других смежников, – посоветовал Дымшиц, хотя понимал, что советовать Петровичу необязательно. – И поднажми, Петрович. Дорого яичко к пасхе, а наша пасха вот-вот заиграет – как только Мавроди лопнет.
– Ты что, на революцию ставишь? – спросил Иванин.
Дымшиц взглянул на него скептически.
– Я рассчитываю на психопатию вкладчиков. И на психопатию нашего дорогого правительства, которому срочно потребуются козлы отпущения. Наша задача вовремя подсунуть ему своего козла.
– Вот только увидеть то время чудесное уж не придется ни мне, ни тебе, продекламировал компаньон, потом резюмировал прозой: – Херня все это. Ловчим, сочиняем хитроумный маневр, эстетствуем с Карлом Марксом, а нас берут и взрывают. Побеждает не самый предусмотрительный, а самый крутой. Потому как еще в Писании сказано: против лома нет приема…
– Нет лома кроме лома… – Дымшиц хмыкнул. – И что?
– А то, – Иванин выразительно взглянул на телефон, оглядел потолок и стены в поисках, надо полагать, микрофонов, взглянул на Петровича, поморщился и тихо спросил: – Мы можем поступить с ней так же?
– Здесь чисто, я отвечаю, – сказал Петрович. – В этом кабинете нет ни камер, ни микрофонов. И отвечаю вам, Константин Дмитриевич, не под камерами, а как на духу: никогда. Никогда мои ребята не пойдут на такое, чтобы их уравняли с этими погаными киллерами. И я никогда не отдам такого приказа. Мы профессионалы, этим держимся. Только этим, поверьте.
– Я так и думал, – Иванин кивнул. – То есть свою честь вы еще можете кое-как отстоять, а нас нет. Вот поэтому говорю сейчас не только от своего имени, но и от имени вдовы покойного: надо идти с ними на мировую. С Арефьевой, с Андрюшей, не знаю с кем – надо договариваться по-хорошему. Баста.
Повисла неприятная тишина.
– Это смотря на каких условиях, – твердо заявил Дымшиц, обозначая свой интерес.
– Вот об этом, Тима, я и хочу поговорить.
– Я могу идти? – спросил Петрович.
– Да, наверное, – сказал Иванин. – Нам, видишь, для начала самим нужно определиться.
Петрович вышел.
– Если мы запустим сюда бандюг, Петрович свалит, – заметил Дымшиц.
– Никуда он не свалит, если провернуть грамотно, – ответил Иванин. – Все теперь будет зависеть от тебя, Тимофей.
– Это почему же?
– Потому что, во-первых – не хотел говорить при Петровиче – я собираюсь мотать из этой гребаной страны подальше.
– Надолго?
– Пока не утрясется. У тебя будут развязаны руки, Тим. Это Генка тебе не доверял, а я полностью на тебя полагаюсь. И знаю, что ты сумеешь, в общем, постоять за себя, а значит, и за меня. Ты будешь полным хозяином на «Росвидео». За тобой будут десять твоих процентов и двадцать пять – моих.
– А двадцать пять Котова?
– А двадцать пять Котова отдадим Арефьевой.
– Что-то не понимаю, – признался Дымшиц.
Иванин встал, сдвинул дубовую панель за столом покойного председателя, открыл дверь в комнату отдыха и кивком, в котором проглядывала воля пятидесяти процентов голосующих акций, пригласил Дымшица внутрь. Там, в комнатушке, они сели в удобные кресла перед диваном, по-хозяйски распорядились коньяком покойного Гены и долго, на новом уровне доверительной близости, определенном невосполнимой потерей, обсуждали сложившуюся ситуацию. Иванин в основном говорил, Дымшиц в основном слушал и думал.
Оказывается, вдова Гены Котова пребывала в полной уверенности, что его двадцать пять тысяч акций дают пятьдесят тысяч годового дохода, тогда как только в прошлом году, к примеру, прибыль выплачивалась в размере десяти долларов на акцию. Так ее информировал сам Гена, а из каких соображений, остается только догадываться, имея в виду, что он давно обстоятельно подращивал и подкармливал замену жене из этих, с ногами и губищами. Короче, напуганная последними событиями вдова намекнула, что за полмиллиона с удовольствием избавится от опасных и непонятных бумаг. У самого Иванина таких денег не было, он порядком поиздержался на запасной аэродром в Испании, с кредитом тоже не выгорит, пока не улягутся страсти (Дымшиц понял, что про кредит говорилось не голословно: уже потыкался по банкирам, шустряга), но с помощью Дымшица, через его каналы они могли бы оформить кредит и выкупить у Татьяны акции.
– А бандиты?
– Вот именно. Второй вариант: откупиться этими акциями от мафии, а Таньке гарантировать пятьдесят тысяч годового дохода. Если запрятать их в производственные расходы, то не только мы, но и бандиты будут косвенно оплачивать Генкину смерть. Даже красиво.
– И недорого, – согласился Дымшиц. – Осталось только убедить Татьяну отдать тебе акции.
Иванин напрягся, покраснел, потом небрежно, ногой выпихнул из-под дивана кейс. Дымшиц заломил бровь.
– Она мне отдала под расписку, – как будто стыдясь чего-то, признался Иванин.
– Вот дура, – весело посочувствовал Дымшиц. – От таких жен надо избавляться еще при жизни. И Генка хорош: он что, их дома держал, не в банке?
– В домашнем сейфе. Только вчера открыли.
– Хороший ты друг, – похвалил Дымшиц. – Надежный.
– Я Таньке пообещал, что она при любом раскладе будет получать не меньше, чем при живом муже, – вроде подыгрывая Дымшицу, но все же оправдываясь, сказал Иванин. – Она была очень тронута.
Дымшицу захотелось взглянуть на акции, но было в этом желании что-то постыдное и непристойное, идущее не от компаньона – к непристойностям других он давно притерпелся, – а от себя самого, что обижало самолюбие и заставляло держаться в узде; взнуздывая себя, он невольно дистанциировался от компаньона, ищущего сочувствия и поддержки.
– Отдавать акции этим шакалам я не хочу, – размышлял вслух Тимофей Михайлович. – Обманывать вдову покойного компаньона мне тоже противно. С другой стороны, раз уж они попали нам в руки – надо подумать, как распорядиться ими с умом. Чувствую своей этой самой, тут есть во что поиграть.
– Подумай, – согласился несколько уязвленный Иванин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26