Но тут он поймал на себе беспокойный взгляд этой женщины, уставившейся на его окаменевшее лицо. Это произвело эффект холодного душа. Брось тосковать, глупец! Байроновская меланхолия — опиум для интеллигенции и последнее пристанище для узколобых!— Миссис Беркер, — он протянул ей руку, неуклюже подыскивая слова, способные вознаградить за презрение, которое он испытывал и почти не старался скрыть, — рад с вами познакомиться. Лоррейн часто рассказывала и писала о вас.Лоррейн упомянула о ней один или два раза как об известной женщине — члене нескольких клубов и милостивой хозяйке, несколько чопорной и натянутой, как и пристало ее социальному положению, хотя она успешно строила свою карьеру до того, как вышла замуж за подававшего надежды молодого чиновника Беркера.Ее толстая и жесткая рука тепло пожала его руку.— Спасибо. Не называйте меня «миссис», зовите меня «ма»! Думаю, мы все равно остаемся родственниками, хотя бедной Лоррейн нет больше с нами.— Да, ма, — ответил он. Невероятно, но от этого горького, мычащего слова на его глаза навернулись слезы.Он обрадовался, что она отвернулась от него, чтобы заглянуть через грязное окно внутрь дома.— Подумайте только. Он опять завалился спать. Извините, я на минутку. Я бы пригласила вас в зал, но там такой кавардак.Она открыла сетчатую дверь и задержалась на пороге перед тем, как войти.— Присаживайтесь поудобнее, я сейчас.— Спасибо.На какое-то мгновение, продолжительностью в один удар сердца, черты верхней части ее лица и челюсти осветились таким образом, что он узрел сходство с Лоррейн. Линии черепа были те же, но сковались под иной плотью — такие же нежные, трогательные и чистые, как скульптурный фрагмент молодости, застывший во времени. Именно в это мгновение ему показалось, что Лоррейн вернулась и стоит перед ним, потяжелевшая в могиле и жестоко постаревшая от бесконечных часов смерти.Наверное, это был только обман зрения, но в нем заключалась суровая и широко захватывающая печаль глубокого внутреннего прозрения. Он более отчетливо, чем когда-либо прежде, увидел, что плоть похожа на траву, что молодость и красота непостоянны и драгоценны, что сама жизнь — скоропортящийся товар, которым надо пользоваться, пока он есть. Даже боль и печаль доставляют сладостное возбуждение, создают чувство жизни, а трудом достигаемое удовольствие, как у боксеров, — в покорности воздействию времени. Лишь потеря самой жизни является непоправимой утратой. Сожаления достойна Лоррейн, погибшая девушка, обвенчавшаяся с забвением, а не постаревшая женщина, которая родила и пережила Лоррейн и которая все еще хранила в своем увядающем теле загадочные следы молодости.Захлопнувшаяся сетчатая дверь прервала его размышления. Он сел на изношенное брезентовое кресло, которое освободила его теща, и стал наблюдать за улицей, пытаясь оторваться от мыслей о себе, о Лоррейн и ее семье, о прошлом, о бездонных глубинах мировых страданий. Женщины прогуливали на мостовой детей и катили тележки с продуктами. Мальчик-посыльный проехал на красном, громко тарахтящем мопеде. Парализованный старик прошел мимо дома с черепашьей скоростью, переступая поочередно ногами и двумя костылями. Он был таким старым и худым, с пожелтевшей кожей, которая висела складками на его костлявом скелете, что было просто удивительно, как он вообще двигается. Он останавливался через равные промежутки времени, чтобы отдохнуть и посмотреть на солнце — запасную батарею, от которой зависел еще месяц или год его жизни.Брет улыбнулся, глядя на старика, лицо которого было освещено солнцем, сочувствуя ему и завидуя. В таком возрасте энергия, полученная от пищи и погоды, растрачивается, чтобы пройти еще один квартал города в бесконечно медленном темпе, тем самым продлевая расстояние между пробуждением и вечным сном. Какое-то время, находясь в госпитале, он и сам был похож на старика или на младенца, который нуждался только во сне — и пище, пока восстанавливавшийся разум не вытянул его, как злой гений, из рая растительной жизни. Это было тяжелое возвращение в мир взрослых. Он все еще тосковал по теплым и спокойным дням умственной смерти и постоянной склонности жалеть самого себя. Только в последнюю неделю он осмелился вспомнить о Лоррейн, признать нелицеприятный факт, что он погубил себя из-за нее. Несомненно, годы войны размягчили его перед окончательным ударом. Именно Лоррейн оказалась человеком, который нашел роковую трещину в его защите.Некоторое время спустя после их поспешной и нелепой свадьбы он скрывал от себя правду. В течение первых недель после расставания, когда первая физическая любовь в его жизни осталась далеко, что он особенно остро ощущал в чисто мужской атмосфере жизни на корабле, для него было важно сохранить в неизменном виде ее образ: образ хорошей девушки, преданной жены, возможно, несколько легкомысленной, но в целом здоровой и сладкой, как яблоко. Таким было ее изображение, которое вселяло в него силы. Время и пространство, действуя вместе, как сочетание разных кислот, развеяли эти иллюзии. Воспоминания о дне их свадьбы и хмельном медовом месяце приобрели реальные очертания, а ее эпизодические письма заполнили остававшиеся проблемы. Она была эгоисткой. Лживой и вечно недовольной. Глупой. А идиот, что женился на ней между двумя выпивками, во время, украденное у другой женщины, был ниже всякой критики.При всем этом у него оказалось достаточно порядочности и объективности, чтобы попытаться как-то наладить дело. Если ему не повезло с браком, то и ей тоже. Он аккуратно отвечал на ее письма. Посылал ей максимально возможные денежные переводы и, когда она попросила, перевел деньги на первый взнос за дом, более половины всего, что он скопил на написание книги, когда закончится война. Мысленно он пытался оставаться ей верным и прогонять от себя сомнения, связанные с нею. Но ни то, ни другое не могло бесконечно поддерживать мужчину в боевых условиях. За последние семь недель перед гибелью корабля ежедневно по восемь — десять раз объявляли общий сбор на палубе, но это не очень его беспокоило, потому что он почти совсем перестал спать.Теперь сомнений не было. В моральном отношении, как и в умственном, Лоррейн была легковесной, как перышко. Единственная загадка заключалась в том, почему он не увидел всего этого в первый же вечер. Запросто, как любая проститутка, она поехала к нему в гостиничный номер. Он подозревал, что был лишь одним из длинной череды любовников, которая не заканчивалась даже на нем, рядовом бойце второго класса в ночной армии мужчин, развлекавшихся на его молодой курочке. Возможно, малый, который застал ее на крыльце с Гартом, был постоянным любовником, но Лоррейн была готова изменить и ему, чтобы позабавиться с таким уродом, как Гарт. Он не чувствовал ненависти к девушке, которая изменила ему, которая погибла в водовороте мелких грешков. Ей нечего было терять, кроме жизни, и она погибла. Ее тело уже наполовину превратилось в прах. Вся ненависть Берта сосредоточилась теперь на человеке, который последним изнасиловал ее, на призраке мужчины, который лишил ее жизни в угоду своей ревности.Скрипнула сетчатая дверь, и он вскочил, чтобы познакомиться с отцом Лоррейн, который выглядел в дверном проеме как живое воплощение депрессии.— Это твой зять, отец. Сам лейтенант Брет Тейлор. Выходи и пообщайся с ним.Беркер слегка приоткрыл сетчатую дверь и проскользнул в образовавшуюся брешь. На нем была рубашка из грубой ткани с расстегнутым воротником, откуда выглядывала заросшая волосами грудь. От него разило перегаром, а белки распухших глаз покраснели. Он протянул потрескавшуюся руку с глубоко въевшейся грязью и без указательного пальца.— Рад познакомиться с вами, — сказал Брет, пожимая ему руку.— И я тоже. Думаю, вы заметили, что у меня не хватает пальца. Оторвало кукурузной жаткой в 1915 году. Я ездил проверять машины для силосования. Наверное, улучшил качество силоса...— Послушай, отец, лейтенанту неинтересно об этом слушать. — Она улыбнулась Берту с извиняющимся видом. — Это первое, о чем он всегда рассказывает, когда знакомится с кем-либо.— Не хочу, чтобы они подумали, будто я так и родился, — уныло пояснил Беркер. — Я просунул палец в небольшое отверстие в измельчителе кукурузы, и хрясь! Я бы был поосторожней, если бы знал, как трудно найти работу без пальца. Впрочем, не думаю, что вы сталкиваетесь с трудностями в поисках работы. Ваша новая невеста недурно упакована, как я погляжу...— Помолчи, Джо, — резко оборвала его жена. — Как ты себя ведешь?— Не хотите ли пропустить стаканчик вина? — предложил Беркер в порядке компенсации за свои манеры. — Я купил четырехлитровую бутыль и пока осилил только половину.— Нет, спасибо. Вы сказали, что приезжала Паула?— Да, пару часов назад, — ответила госпожа Беркер. — Она искала вас. Говорила даже о том, чтобы дать объявление в газетах, но я убедила ее, что это не тот случай, когда следует идти на такие крайности. Джо, бывало, пропадал по целому месяцу, когда был в вашем возрасте, а потом опять появлялся и сиял, как новый пятицентовик.— Есть здесь телефон? — Его раздражало постоянное вмешательство Паулы в его жизнь, но если она так беспокоилась о нем, то ему следовало с ней связаться.Беркер глуповато улыбнулся.— Телефон у нас есть, но он отключен. Мы все равно никого не знаем в этом поселке, поэтому нам все едино. На кой черт мы тащились через всю страну на машине, чтобы оказаться в городке, где никого не знаем и где я не могу даже найти работу...— Ты помолчи, — отрезала жена. — Если сидишь без работы, то знаешь, по чьей вине. Ведь ты не хотел бы, чтобы могилка твоей погибшей старшей дочери оказалась неухоженной. Кроме того, Элли заводит действительно хорошие знакомства в магазине. Разве сравнишь с дерьмом, с которым она зналась в туристском лагере! Элли — наша вторая дочка, — объяснила она Брету с трогательным видом. — Она вам понравится. Если бы мы остались в Мичигане, и ты это знаешь так же хорошо, как и я, Джо Беркер, Элли не осталась бы с нами, она бы уехала, как и Лоррейн.— Ну и скатертью дорога.— Хороши разговорчики, нечего сказать. Ты хочешь, чтобы лейтенант подумал, что мы — плохие родители? Что бы мы сейчас делали, если бы не Элли? Отвечай.— А пошла ты к дьяволу! — Он вошел в дом и хлопнул за собой дверью. Оттуда, постепенно затихая, доносилось его ворчание: — В своей жизни я зарабатывал побольше, чем какие-то недозрелые девочки...— Не обращайте на него внимания, — сказала женщина. — После смерти Лоррейн он стал другим человеком. К тому же завод, где он работал, закрылся. Он тревожится за Элли, думает, что она быстро перенимает повадки у девочек в этом магазине дешевых товаров. Он так же беспокоился о Лоррейн, когда она сбежала в Голливуд. Я говорила ему, что такая красивая и умная девушка, как Лоррейн, обязательно приземлится на ноги после прыжка, а может быть, даже добьется успеха в кино. Но он твердил свое: она плохо кончит. Ему, конечно, пришлось признать, как он был не прав, когда она прислала письмо и спокойно сообщила, что вышла замуж за лейтенанта военно-морского флота. Надеюсь, у вас будет возможность как-нибудь в скором времени увидеть Элли. Она не так красива, как Лоррейн, но многие считают, что она даже интереснее. Она — блондинка, пошла в мать Джо, и у нее от природы вьющиеся волосы. Она никогда в жизни не делала перманентной завивки.Сочувствие Брета испарилось, и, несмотря на все его усилия не допустить этого, вернулось холодное презрение.— Мне надо идти, — бесцеремонно произнес он. С меня хватит и одной вашей дочери. Оставайтесь со своей Элли и ее от природы вьющимися волосами, забирайте дом, и мебель, и все, что с этим связано! — думал он.— Владычица милостивая, — запричитала она. — Почему бы вам не посидеть здесь и не отдохнуть немного? Не обижайтесь на Джо. Он ничего плохого не имел в виду. Вы еще ни разу и не заходили к нам, а я знаю, что вам хотелось бы посмотреть фотографии Лоррейн. Она была прелестным ребенком! Говорила ли она вам когда-нибудь, что у нее были золотистые кудри, когда она встала на ножки? Ее локон хранится у меня в сундуке.Собираясь уже уходить, он вдруг в полной мере осознал, что именно на этих ступеньках подвергся нападению Гарт, что именно из этой двери выскочил убийца. Возможно, Лоррейн многие годы знала этого мужчину, может быть, и мать тоже его знала. Госпожа Беркер стояла возле двери, открыв ее, неуверенно ожидая, что он подхватит тему ее воспоминаний о Лоррейн. Но постепенно ее рука отпустила дверь, которая тут же захлопнулась под воздействием пружины.— Я разыскиваю мужчину, которого знала Лоррейн. Он мог иметь отношение к ее убийству.— Кто же это может быть? — Хмыкающий вопрос закончился громким всхлипыванием, дьявольская улыбка скользнула по ее лицу и скривила обвисшие черты. — Это было ужасно, с моей дочерью случилась страшная вещь. — Слово «убийство» разрушило ее оборонительные позиции, не оставив ничего между нею и этим фактом — ни детских фотографий, ни локонов. Она стояла и моргала глазами, как человек, который смотрит на ослепляющий свет.— Я не знаю его имени. У меня даже нет хорошего описания.— Кто-нибудь из Мичигана? У нее была масса друзей в Мичигане, но большинство парней, с которыми она училась в средней школе Дисборна, действительно хорошие ребята. Они бы не сделали такого.— Была ли она знакома с крупным светловолосым мужчиной? Возможно, у него водились деньги, он хорошо одевался. Думаю, примерно моей комплекции и большой забияка. Но, может быть, он и не блондин.— Уж это не Сэмми ли Лугер? Рослый блондин, который гулял с ней, хорошо одевался. Только я слышала, когда мы уезжали из Мичигана, что он все еще в армии. Он был в звании сержанта в Берлине.— Тогда это вряд ли Сэмми Лугер, правда? — Он мгновенно пожалел, что в его голосе прозвучала дикая ирония, и тут же смягчил тон: — Не знаете ли вы кого-нибудь еще, кто соответствует этому описанию?— Она знала много высоких парней, но никогда не водилась со скандалистами. Она дружила с приятными, воспитанными ребятами из средней школы в Дисборне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26