Тебя будут называть «Бетти Островитянка». Естественно, придется выбросить кое-какие песни сомнительного содержания...
— О Господи, не-ет! Голоса у меня нет, пианистка из меня та еще, чем же мне брать?.. Ой-ой, кончается ваш перерыв, мистер менеджер.
По направлению к ним шла Джейн Сандерсон. Она остановилась у шезлонга и сказала:
— Хорошо, однако, раз в день выйти и посмотреть, как богато живут люди. Как поживаете, Бетти?
— Поджарилась. Издержки профессии. Публика любит, когда ее дурят показным здоровьем.
— Что верно, то верно. Мистер Даррен, вам телеграмма.
Хью заулыбался, начав читать:
"Верность дружбе влечет нас за любимым содержателем постоялых дворов даже в самые захолустные места. Можешь дать люкс на неделю начиная с пятницы? Приедем все равно, так что готовь апартаменты или извинения. Викки и Тэмпл".
— Как, закончат они отделку восемьсот третьего в четверг или нет? — обратился он к Джейн.
— По плану должны, мистер Даррен.
— Пусть оформят его для мистера и миссис Шэннард из Нассау. Фрукты, цветы, бесплатно напитки по приезде.
— Счет им будет выписываться?
— Да. И спасибо, Джейн.
Джейн Сандерсон ушла, а Хью передал телеграмму Бетти:
— Занимательные люди, они внесут свежую струю в нашу жизнь.
— Судя по телеграмме, да.
— Тэмпл — совладелец заведения, которым я управлял на Багамах. Он помог мне в моих битвах, я всегда находил в нем поддержку. Человек при деньгах. Немного унаследовал, а прочее сделал на туристском бизнесе на Багамах. Викки — англичанка, а сам Тэмпл — из Нью-Гэмпшира. Он один из тех ребят, которые обещали помочь мне, когда я соберусь уехать отсюда. Они тебе понравятся, уверен, и ты им понравишься, Бетти.
— А сколько им?
— Тэмплу, наверное, пятьдесят, но выглядит он моложе. Викки, думаю, под тридцать. Первая жена у Тэмпла умерла, дети выросли. Они женаты семь или восемь лет. Хотели детей, но не вышло. Они... Между ними прекрасные отношения, Бетти. Им только не надо при всех ворковать и обниматься, есть у них эта игра на публику.
— Всякий раз, когда я сталкиваюсь с такими вещами, мне становится грустно... Ну-ка, мой друг, посигналь, чтобы подошла вон та кукла на каблуках, выпьем за счет фирмы. — Когда официантка направилась к ним, Бетти села в шезлонге и быстро надела свою белую купальную шапочку. — Для меня попроси, пожалуйста, еще один стаканчик рома.
Она была довольна тем, как ловко провернула эту операцию, потому что в то время, когда она пошла купаться, Хью был занят с официанткой и не мог смотреть на ее бикини с тыльной стороны.
Скользнув в голубоватую воду, Бетти стала медленно и лениво плавать от одного края бассейна к другому. Она чувствовала безотчетную депрессию. Разобравшись в ее причинах, Бетти удивилась, и ей стало немного стыдно за себя. Оказывается, она хотела, чтобы Хью принадлежал ей одной, чтобы она была его единственным другом, единственным человеком, которому Хью мог бы излить душу. А теперь приезжают старые друзья, будут говорить с ним о временах и местах, ей неведомых, оттирая ее временно на второй план.
"Будь поаккуратнее, девочка, — говорила она себе. — Если это на тебя так действует и так важно для тебя, придется поднапрячься, чтобы не показывать виду и не давать ему повода для размышлений. Такой человек, как Хью, узнай он только, насколько это глубоко вошло в тебя, чем стала для тебя любовь, станет отвечать на твою любовь по меньшей мере из чувства порядочности. А тебе это не нужно. Слишком поздно для этого. Вот уже больше двух лет, как слишком поздно.
Логика тут простая. Ты не можешь отдать всю себя мужчине, раз не принадлежишь себе — не важно, насколько сильно он тебе необходим. А ты себе, девочка, не принадлежишь. Ты арендована, и бессрочно. Ты принадлежишь им. К своей собственности они относятся поверхностно, небрежно до той поры, пока не придет время употребить твои особые достоинства. А если ты откажешься, они знают, как объяснить тебе, что ты их собственность, и тебе не остается ничего другого, как исполнять полученные приказы. Ведь ты больше не принадлежишь себе.
Макс Хейнс отдает приказы, а по выполнении ты получаешь премию, которую он в принципе не обязан тебе платить, еще одно несмываемое пятно и новую пищу для кошмарных снов.
Это твои проблемы, и ничто не зависит тут от Хью, благослови его Господь".
В воде Бетти чувствовала приятную расслабленность мышц. Перед ней стали проходить ее годы, воспоминания о которых комом становились в горле, душили ее. Как с ней бывало в такие моменты, она начала ругать эту девчонку, которую почти не знала, эту Бетти Доусон девятилетней давности, эту второкурсницу Стэнфордского колледжа, единственную дочь доктоpa Рэндолфа Доусона, раздражительную и неугомонную девчонку, которая чувствовала себя одинокой и несчастной, но всем сердцем верила в свой огромный талант. Мечты о шоу-бизнесе настолько ослепили ее, что ничего лучше, чем она, нельзя было и придумать для первого попавшегося жестокого, эгоистичного негодяя, который обратил бы внимание на ее мечты и запустил бы их в дело.
Джекки Ластер и оказался тем первым попавшимся. Он улыбался ей с затертых обложек нескольких десятков молодежных журналов. Он был само обаяние, величие и Ее Шанс. Само собой разумеется, что горе и отчаяние отца ничего не значили. Мир вокруг превратился в сон. Когда отец попытался по закону отнять ее у Джекки, они вместе сбежали, переехали в другой штат. Ей было тогда восемнадцать. Позже она узнала, что Джекки был тогда на самой нижней ступеньке своей карьеры. Чтобы двигаться дальше, ему нужно было нечто свежее, молодое, и вот он заимел девчонку и вложил в нее свой труд. Муштровал он ее жестоко, пока не добился задуманного. Для нее дорога назад была уже закрыта.
После прослушивания в Чикаго они начали выступать в невзрачном клубе в районе Цицеро. С этого и пошло. Так или иначе, но у них не было ни места, ни времени оформить брак. Джекки был крутого нрава и хорошо знал, как надо действовать своими маленькими костистыми кулачками, чтобы они доставляли боль. Ничто, однако, не вызывает излишней боли, если ты смягчила это чем-нибудь крепеньким. Но, побитая ли, после чрезмерного подпития, или раздавленная горем, ты всегда должна быть готовой выйти на сцену и все делать, как тебя учили, — будь то в Цицеро, Чикаго, Вайонне, Майами, Билокси или в Мехико.
Странно умирают мечты. Эта мечта, шоу-бизнес, держалась дольше, чем следовало, хотя и скитались они с Джекки Ластером по жалким лачугам и приходилось исполнять все его требования. Но на одной странной вечеринке, устроенной владельцами клуба, в котором они работали, Джекки — либо в интересах карьеры, либо в знак протеста против ее всегдашней покорности — споил ее и вручил одному из совладельцев, в кровати которого она проснулась. Тогда ее стошнило прямо на месте. И хотя это был лишь частный случай, он убил остатки мечты, похоронил второкурсницу с широко открытыми на мир глазами. С той поры, конечно, шансов на возвращение стало еще меньше и совсем никаких на то, чтобы когда-нибудь вновь стать милой дочкой доктора Доусона. Оставалось продолжать исполнять свои обязательства перед Джекки.
Три года назад они были ангажированы в «Зал радости» лас-вегасского отеля «Мозамбик», и Джекки начал возвращаться к своим лучшим временам — прекрасной стыковке номеров, более тщательному их отбору. Когда пришел успех, он стал урезать номера Бетти, сокращать музыкальную часть в пользу своих монологов. За шесть месяцев шумного успеха он настолько вытеснил ее из программы, что оставалось сделать маленький шаг — и Бетти окажется вне ее. Джекки сделал этот шаг, и она осталась без дела. «А кому ты нужна?» — сказал он Бетти напоследок. Вряд ли можно было подвести черту под всей этой историей в более подходящей форме.
Когда знаешь, что обратного пути нет, надо использовать то немногое, что у тебя осталось. Бетти вошла в контакт с местным менеджером от шоу-бизнеса — стеснительным парнем, который не имел представления, как продавать талант, но знал, как его поставить. Он сложил три ее достоинства (четыре, если добавить сюда внешность, фигуру и смелые костюмы) — наличие голоса, хрипловатого и не слишком большого, владение фортепьяно, лучше как аккомпанемент, и умение писать лирические стишки и музыку к ним. Вот такой талант презрел Джекки. Тот вбил в нее умение строить выступление. Этот же незаметный менеджер научил Бетти работать с зеркалом и так владеть своим лицом на сцене, что у нее появился запас в полсотни лиц, подходивших к ее озорным песенкам. Потом этот парень несколько раз вывел Бетти на публику, но она не смогла совладать с нервами, и успеха не получилось.
Максу Хейнсу она чем-то приглянулась. Тот знал, что она находится в отчаянном положении, а уж он-то понимал, что это такое, потому что сам владел почти всеми приемами доведения человека до отчаяния. Макс разглядел особую красоту Бетти, поговорил с ней и по-своему понял, что ей нужно.
«Вот так они ловят тебя, а потом превращают в марионетку. Видишь, что ты наделала, милая школьница? Видишь, до чего довела меня? Большое тебе спасибо, второкурсница, большое, большое спасибо».
Бетти выбралась из бассейна, мокрая, лоснящаяся, как тюлень, и очень эффектная, и с улыбкой направилась к Хью Даррену. По дороге она сдернула шапочку, распушила волосы, потом чисто импульсивно состроила ему выражение лица Мэрилин Монро — большой влажный рот, задранный носик, полуприкрытые глаза — и перешла на покачивающуюся походку.
— Ты так можешь попасть под статью даже здесь, в Вегасе, — заметил ей Хью.
— Это все для тебя, дорогой.
— Мне-то что, посторонние страдают. Вон в бассейне один из наших охранников чуть не упал со ступенек.
Она подмигнула Хью, вытерла лицо и плечи и со вздохом удовлетворения опустилась в шезлонг.
— Так получилось. Я не хотела портить нравы в окрестностях бассейна. Я просто подумала, что здесь Хью и дай-ка пройдусь перед ним сценической походкой.
Бетти легла, повернувшись к нему лицом. Хью сидел на полотенце рядом с шезлонгом, и его серо-голубые глаза были совсем близко, на одном уровне с ее синими глазами. Волшебное состояние, в котором оба пребывали всего-то месяц, вдруг сделало несуществующим весь окружающий мир, и они остались вдвоем.
— Я тебе покажу «сценической»!
— Есть дни, когда твои глаза кажутся зелеными, — сказала Бетти и сделала губами движение, приглашающее к поцелую, и заметила, как Хью невольно откликнулся на него.
— Превосходно, — начал он притворно ругать ее. — Мы завели обычай встречаться у бассейна и в разных других местах, теперь ты мне демонстрируешь всякие походки, провоцируешь целоваться прямо тут. Почему бы нам не вытатуировать всю информацию на лбах, чтобы уже никто ни в чем не сомневался?
— Теперь вы мне все объяснили, мистер Даррен. Я, оказывается, подрываю ваш авторитет. Из-за меня служащие уже шепчутся за вашей спиной. Единственная приличная вещь, которую я могу сделать для вас, — это... прервать наши тайные отношения здесь же и немедленно...
— Ну-ну, разговорилась!
— Наконец-то вы открыли мне глаза на мое неправильное поведение... — И Бетти снова сделала то же движение губами.
— Ну перестань!
Она изобразила трагический вздох:
— Среда, единственная нерабочая ночь в неделю... Я уж было решилась проявить всю свою хитрость и ловкость, чтобы сберечь остатки твоей репутации, чтобы никто не видел, как одна из артисток пробралась в твою комнату. Но теперь все. Правда, все. Истинно. И я проведу вечер, читая что-нибудь одухотворяющее.
Хью поднял глаза к небу, как бы прося у него сил, провел рукой по лицу, недовольно посмотрел на нее и сказал:
— Скажи, почему ты мне всегда устраиваешь пытки по средам?
Бетти засмеялась:
— Чтобы не казаться слишком доступной — этого не хочет ни одна девушка.
— А красться и таиться можно, мисс Доусон?
— Не слишком ли ты самодоволен, Хью?
— Самодоволен? — Выражение его лица изменилось. — Я попытаюсь один раз быть серьезным, только ты не сбивай меня, молчи и слушай. Так вот, я не самодоволен, Бетти. Во мне поселилось чувство неизбывной, тихой, смиренной благодарности. Я не верю своему счастью. Я и не знал, что между мужчиной и женщиной могут быть такие отношения. Я думал, что это может быть любовь или подделка под нее. А тут — особая, удивительная честность. Ты очень хороший приятель, Бетти. Мы ведь стали добрыми друзьями еще до того, как... сюда добавилась физическая сторона. И сейчас все это... получать и доставлять удовольствие... кажется логическим продолжением дружбы и уважения, без трений и напряженности, что, к огромному сожалению, недоступно большинству людей.
— Все правильно, ты невыносимо самодоволен. А я еще одна дурочка. Ты же, негодяй, этим пользуешься.
— Ну конечно, — улыбнулся он. — Может быть, ты хоть сейчас остановишься? Тебе не хочется иногда быть серьезной?
— В тебе, мой высокопоставленный друг, серьезности на нас двоих хватит. Не будем копаться в этих вещах, анализировать, делать душещипательные сравнения, Хью. Вон птичка на кусте, ей никогда не понадобится психиатр. Поет себе, гуляет — что будет, то будет.
— И мы так должны?
— А ты думаешь, нет?
— Безусловно да, Бетти. И сегодняшняя ночь — пусть она у нас будет.
— Попалась, — сказала она. — Опять меня объехали. Ах, сэр, не слишком ли вы умны для глупой девицы из шоу? Девицы, обреченной вечно прятаться, чтобы спасать репутацию других? А не могла бы смиренная девушка попросить всесильного управителя об одном небольшом одолжении?
— Все что угодно вашему затаившемуся от страха сердечку, моя прелесть.
— Честно говоря, я здорово устала, Хью. Так что с твоего позволения я проберусь в твою комнату около семи или чуть позже, и постарайся, пожалуйста, занять себя как можно дольше, чтобы я могла хорошенько выспаться. Ты готов торжественно заявить, что не будешь расстраиваться из-за этой маленькой просьбы?
Хью взглянул ей в глаза, посмотрел на губы.
— Проклятие, какие-то тайные радости! Я хочу показывать тебя всем, трубить о тебе в газетах, по радио, телевидению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36