Благотворительность для нее – как улыбка в темном мире.
– На самом деле я пришла за помощью.
– Всегда готов помочь.
Она приподняла юбки и вынула из-за подвязки бумаги. Преподобный нисколько не смутился. Она вообще не представляла, что может его смутить.
– Дело секретное. Клянетесь хранить молчание?
– Англиканская церковь обычно не клянется. Но если хочешь, могу плюнуть и перекреститься…
– Как насчет того, чтобы сказать мне, о чем здесь говорится?
Она протянула ему листки с арабской вязью, которую скопировала из тетрадки Себастьяна. Священник приподнял бровь.
– Да, конечно. Вот только….
Похлопав себя по сюртуку, он нашел очки и водрузил их на нос.
– Итак, что тут?
Некоторое время священник изучал скопированные ею значки, переворачивая страницу за страницей. Наконец нахмурился и, сложив листки вместе, снял очки и постучал ими по столу.
– Джесс, где ты это взяла?
– Нашла в сейфе письменного стола, который вскрыла, – ответила она без колебания.
– Не мое дело, конечно, но я… Но я не могу перевести это тебе.
– Это не арабский?
– Видишь ли, это… неприлично.
– Что?.. – Джесс ожидала чего угодно, но только не этого.
– Я, безусловно, узнаю этот текст. Мне посчастливилось ознакомиться с оригиналом. Еще в Кембридже. Он довольно известен среди арабских студентов. Не думаю, чтобы его переводили на английский. Это цитаты из древнего… эротического пособия. Стихи на классическом арабском. В первом отрывке речь идет о мужчине, обсуждающем… некие действия. Второй описывает один из физических признаков женщины.
– Грязная книжонка. – Джесс откинулась на спинку стула и расхохоталась. Как же она ошиблась!
Преподобный Палмер погрозил ей очками:
– Не представляю, где ты это взяла. И думаю, что не признаешься. Но читать тебе подобное не следует.
– Это на арабском, так что читать мне не придется. – От смеха у нее на глазах выступили слезы. – А я-то думала, что раскопала большую тайну. Надо же… Тайком лазить по ящикам, чтобы наткнуться на грязный романчик. Господи, какая же я дура! Да, такое со мной не часто случается.
– Верно, не часто. – Преподобный разгладил края листков. – Ты всегда отличалась большими способностями, даже в детстве. Я всегда был о тебе очень высокого мнения.
– Но последнее время я не такая способная. – Она убрала странички с арабским текстом в сторону, в коробку для вырезок. Затем пробормотала: – А папино дело… Ах, я не могу все это распутать. Ведь это не трюм грузом заполнить. Все время что-то ускользает. Я складываю семь и двадцать два – и получаю в результате красный цвет.
– Может, я могу помочь?
– Вы уже помогаете. Вы – один из тех, кто мне не лжет. – Она пожевала кончик косы. – Знаете, преподобный… – Джесс хотела задать ему еще один вопрос, но не могла найти нужные слова. – Видите ли, я пришла сюда… У меня проблема. Я хотела просить вас… – Она умолкла.
– Да, я слушаю. – Священник принялся наводить порядок среди своих бумаг на столе.
Собравшись с духом, Джесс выпалила:
– Что делать, если тебе кто-то нравится, а ты боишься, что он совершил нечто ужасное? – Она не думала, что задаст вопрос в такой форме, пока не произнесла эти слова.
Преподобный внимательно на нее посмотрел:
– А что ты собираешься делать?
Ей никогда не удавалось провести священника.
– Мне кажется, я знаю, что делать. – Она вздохнула. – Но это очень болезненно. Болезненно в любом случае. Он в самом деле… мне нравится.
Священник взял очки и раскрыл их, затем снова сложил.
– Мне жаль, Джесси.
– И это все, что вы можете мне сказать? А ведь вы всегда говорили мне, что все наладится. – Она попыталась улыбнуться. – Мне, наверное, придется донести на него, святой отец. Можете представить, как я себя чувствую?
– Думаю, что тебе несладко придется. А он хороший человек, этот твой друг?
– Не совсем. Похож чем-то на меня. Но мы не то чтобы друзья. Я на сей счет насочиняла. – Джесс в смущении добавила: – Впрочем, не важно. Не думаю, чтобы из этого что-нибудь вышло.
– Тогда мне и впрямь жаль. Я всегда надеялся, что ты встретишь в один прекрасный день хорошего человека, который станет для тебя подходящей парой. Я всегда хотел видеть тебя счастливой.
– Не думаю, что после этого сумею стать счастливой.
Джесс подняла глаза, и преподобный увидел в них всю глубину ее страданий. Наверное, он был единственный человек в целом мире, перед которым она могла не скрывать свою тоску. Преподобный не стал говорить о счастливом исходе, слишком многое повидал он в своей жизни.
Пожав плечами, Джесс отвернулась.
– Может, он невинен, как ягненок, играющий на лужайке, а я – излишне подозрительна. Он все время повторяет, что я должна поверить ему.
– А ты что?
– Иногда верю. Ловлю себя на том, что верю, и тут же стараюсь запретить себе верить.
– Наверное, стоит к себе прислушаться.
– Не слишком хорошая идея. Я… с ним глупею. – Уже было поздно запрещать себе любить Себастьяна. – И чего только люди не делают ради какой-то идеи из книжки. Как будто во Франции – рай на земле. Я была там и все знаю. Тайная полиция. И все вокруг – воры.
– Ты очень наблюдательна, Джесс.
Из главной комнаты донесся грубый смех, но священник не обратил на него внимания.
– Но я должна уметь отличать хорошего человека от плохого. Насмотрелась на тех и других. – Джесс встала. – Почему так получается? Вы никогда не говорите мне, что делать, а я все равно делаю то, что надо…
– Ты о чем?
– Ведь я должна доказать, что он невиновен?
– Похоже, что так, Джесс. Что-нибудь еще?
– Этого, пожалуй, хватит на некоторое время. Ведите меня к вашему надежному провожатому, преподобный. Вы не представляете, сколько у меня еще сегодня дел.
– Ну, в этом-то недостатка ты никогда не испытывала. – Палмер вылил ее чай обратно в чайник. – В доме Бастарда Кеннета тебе безопасно? Слишком уж суровый у него вид…
– Да, верно.
Джесс накручивала на палец выбившийся из косы локон.
Палмер в задумчивости покачал чайник.
– Но я слышал, что он – человек слова. Человек чести.
– Ах, все не так просто.
– С тобой и не бывает просто. Я дам тебе в провожатые миссис Тримбл. Никто в здравом уме не нападет на миссис Тримбл. Даже я боюсь ее.
Святой отец открыл дверь, и они вновь вошли в многолюдную столовую, где пищали дети и громко разговаривали женщины. А один человек, раскачиваясь на скамейке, кричал что-то о воображаемых тараканах, ползающих по его телу. Окинув спокойным взглядом эту картину, священник обернулся к девушке:
– Да хранит тебя Господь, Джесс.
– Думаю, что у Господа и без меня полно забот, – пробурчала в ответ Джесс.
Она сделает то, что должна сделать для освобождения отца. Трусость – слишком большая роскошь, которую она не может себе позволить.
У ее локтя стояла русская чашка с цветами жасмина. После нее на промокательной бумаге каждый раз оставался маленький кружок, когда Джесс ставила ее на стол. И таких маленьких кружков было несколько дюжин.
Первый раз, когда взобралась на крышу, она вцепилась в трубу и, хныча, сказала Лазарусу, что не может этого сделать. И не будет. Но поскольку Лазарусу не говорят «не буду», он оторвал ее пальцы от кирпича и пнул ногой. Она покатилась по сланцу и остановилась только у фронтона.
Потом, когда медленно ползла вверх, уже не хныкала. И так вот и переборола свой страх. В конечном счете Лазарус оказался прав.
«Я могу это сделать». Взяв в рот кусочек сахара, Джесс отхлебнула из чашки чай. Затем написала:
«Я просмотрю список, чтобы убедиться, что он соответствует тому, что мне нужно. Изучу детали одного случая кражи. Того, который выберу по своему усмотрению».
Русский самовар. Русский чай. Русская традиция пить его с сахаром вприкуску. Джесс нравился коричневый барбадосский сахар, который покупала мама, когда им не хватало денег.
Какой смысл в богатстве, если не можешь пить чай так, как тебе нравится?
Рабочий день заканчивался. Клерки надевали плащи и шляпы, собираясь расходиться по домам. Но Джесс попросила мальчика-курьера задержаться. Он сидел на одном из высоких табуретов и играл с маленьким мячиком и чашкой.
Да еще клерк Бьюкенен пялился на нее сквозь стекло конторки. И это уже начало действовать ей на нервы.
Джесс снова принялась писать.
«Вы предъявите этот документ в любое время накануне подписания контракта. Никакие компромиссы не допускаются».
Вдоль окон конторы шел Питни, проверявший, все ли закрыто. На этом складе не было работы, к которой он не приложил бы руку. Он заботился об «Уитби», как о собственной компании. Питни не уйдет, пока не посадит ее в наемный экипаж и не отправит домой. А потом будет стоять на ступеньках пакгауза и смотреть ей вслед, пока она не скроется из виду.
Джесс сделала еще один глоток чая. Кончик ее пера высох. Она снова обмакнула его в чернила.
«Предлагаю вам принести бумагу сегодня вечером на собрание в Кеннет-Хаусе. Церемонию, если желаете, можно назначить на завтра. Все документы готовы для подписания».
Ложь, ложь и еще раз ложь. Но благодаря этой лжи она выудит список из здания Королевской конной гвардии. Это, конечно, еще не синица в руках, но уже и не журавль в небе.
«Себастьян не обрадуется, когда узнает, что я задумала. Как и папа. И Питни не одобрит. Да и полковника не стоит сбрасывать со счетов. Римс будет рвать и метать от бешенства».
Джесс подписала письмо и посыпала его песком. Сегодня она весь день только и делала, что вызывала у людей досаду.
Глава 19
Кеннет-Хаус, Мейфэр
Было еще рано, но из гостиной внизу доносились голоса, напоминавшие бульканье кипящей овсянки на плите. Историки, по-видимому, много говорят. Все свечи в доме горели. В холле же пахло свежей выпечкой, пчелиным воском и духами.
Спускаясь по лестнице, Джесс в последний раз проверила неудобную застежку ожерелья. Хрусталь люстры сверкал, как водопад под лучами солнца.
Коллекцию из восьми доспехов разместили в черно-белом холле – расставили вдоль стен и вооружили фигуры пиками. Джесс бывала на ученых собраниях в Париже и Вене – папа любил такого рода сборища, – но общаться с историками, интересующимися копьями и кинжалами, ей не доводилось. Был среди них и полковник Римс, которого она собиралась обмануть. Позже она незаметно покинет собрание, чтобы нанести визит в его дом. Ночка обещала быть напряженной. Но она почему-то особенно не нервничала.
Себастьян ждал ее у подножия лестницы, не отрывая от нее глаз, пока она спускалась по ступенькам.
Вечерний костюм на нем смотрелся превосходно. Брюки цвета североафриканской пустыни и завязанный на парижский манер галстук. Занятая капитаном позиция не позволяла Джесс проскользнуть мимо. Этот человек своего шанса не упустит.
– Мисс Уитби…
Он вел себя учтиво. Еще бы – не быть учтивым в своем доме, когда здесь полно важных ученых персон! Джесс постаралась улыбнуться.
– Да, капитан… – Она остановилась на предпоследней ступеньке, чтобы проверить, не покажется ли капитан Кеннет менее страшным, если их глаза встретятся на одном уровне. Однако никакой разницы не почувствовала. – Жутковатые они, эти парни в латах. Хотелось бы мне, чтобы они поскорее отсюда убрались.
Себастьян рассмеялся:
– Завтра утром упакуются и отбудут. Это платье из Парижа?
– От мадам Клодетт с улицы Риволи.
– Я бы многое потерял в жизни, если бы не увидел тебя в этом платье. Полагаю, все на тe6e до последней нитки – контрабанда.
– Ткань из Лиона. Значит, в Англии – нелегальная. Об остальном говорить не стану, пощажу твою скромность. – Невозможно оставаться к этому мужчине равнодушной. Уже после первого сказанного им слова Джесс растаяла. Она поднесла руку к своему жемчугу и добавила: – Возможно, это будет тебе интересно, раз торгуешь безделушками.
Капитан знал, что перед ним. Об этом нетрудно было догадаться по тому благоговению, с каким он просунул пальцы под ожерелье. Хотя уже видел его.
– Мушаджар. Дымка восхода с вкраплениями слоновой кости.
– Поэтичные люди там, в Персидском заливе.
– Я видел однажды похожий жемчуг на приеме во Дворце дожей в Венеции. – Кеннет провел пальцами по жемчужной нитке. – Но тот был не такой великолепный. Я еще вчера восхитился им, когда обыскивал твою спальню.
Капитан – в своем репертуаре. Пустил под откос фургон их беседы.
– Мне нравится, как ты уложила косы в высокую прическу. Прическа кажется, с одной стороны, простой, а когда приглядишься – замысловатой. Как и ты сама. Каждый раз, когда я думаю, что понимаю тебя, обнаруживаются все новые и новые загадки.
Вот хитрец. Рядом с ним она – простушка.
– Мужчина, который разбирается в жемчуге и в то же время способен сделать комплимент по поводу прически, достоин восхищения. Я рассчитывала этой безделушкой разбудить твой инстинкт торговца, ведь ты имеешь дело с произведениями искусства и всякими там раритетами, верно?
– Но не с такими, как этот. Этот мне не по карману.
– Мне тоже, если уж быть до конца откровенной. Каждый раз, когда щелкаю застежкой, содрогаюсь от ужаса при мысли, какие деньги зря пропадают. Сам-то ты на камушках больше зарабатываешь, чем на торговле готовыми украшениями. Тридцать процентов чистого дохода. Мои поздравления. – Джесс узнала об этом из бухгалтерских книг в «Итонских экспедициях». Не то чтобы она интересовалась его доходом, просто не могла не заметить. – И оборот у тебя молниеносный.
– Благодарю. А тебе не кажется, Джесс, что нетактично напоминать мне, что ты рылась в моих бухгалтерских отчетах?
Это он так смеялся над ней. В глазах плясали смешинки, в то время как губы сохраняли серьезность.
– И то правда, губернатор. – Она усмехнулась.
– Надеюсь, ты не станешь шокировать гостей моей тетушки, Джесс. Ну-ка пригнись ко мне. Да, вот так.
Себастьян провел пальцем по ее косе, обвивающей голову.
– Ах, там же миллион булавок. Перестань трогать мои волосы. Вдруг кто-нибудь пройдет мимо?
– Они от шока языки проглотят. Иди ко мне ближе, чтобы уж точно лишить их дара речи. – Себастьян потянул ее к себе, вынуждая сойти с последней ступеньки, и теперь она снова смотрела на него снизу вверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36