— Роурк! Вот уж не ожидал вас увидеть! Сколько времени прошло! Очень, очень рад. Доминика, можно я его на минутку уведу? — воскликнул Эрик Снайт.
И они оба отошли. В течение всего оставшегося вечера он не взглянул на Доминику. Она внимательно наблюдала за всем, что происходило вокруг него — с кем он разговаривал, как и кого он слушал. Она и не ожидала, что он снова подойдет к ней. Но пока он находился в комнате, у неё не было сил уйти отсюда.
Среди гостей был еще один человек, который внимательно следил за Роурком с того момента, когда тот вошёл в комнату. Он не знал сначала, кто это, но не смог оторвать от него глаз. Для него это не был человек, это была сила, явление. Он спросил, как его имя, у Снайта, оказавшегося рядом. Тот ответил и спросил, не хочет ли Тухи с ним познакомиться. Тухи отказался. Роурк даже не подозревал о существовании Элсворса Тухи.
Когда Роурк ушел, Доминика направилась к выходу. Её остановила Кики Холькомб.
— Доминика, что ты думаешь о Говарде Роурке? Я видела, что ты разговаривала с ним.
— Я думаю, что он наиболее отвратительный человек из всех, с кем я когда-либо встречалась. Ну, и кроме того, наиболее привлекательный, если это имеет для тебя значение.
— Привлекательный? Ты шутишь, Доминика!
И Доминика поняла, что то, что она видела в лице Роурка, что для неё делало это лицо лицом бога, другие просто не замечали.
Рядом стоял Элсворс Тухи. Он слышал её последние слова.
— Какой интересный вечер, Доминика, не правда ли?
— А что в нем интересного?
— Ну, например, очень интересно узнать, какой тип лиц кажется тебе привлекательным.
— Ты знаешь, Элсворс, ты гораздо хуже, чем я думала.
— И гораздо хуже, чем ты думаешь сейчас. Но я полезен тебе. Впрочем, мы все полезны друг для друга. И ты будешь полезна для меня.
— Я не понимаю тебя.
— Если не понимаешь, я не смогу тебе объяснить.
— Элсворс, ты когда-нибудь, сделаешь ошибку.
— Очень вероятно, Доминика. Но ты её уже сделала.
— Спокойной ночи, Элсворс.
— Спокойной ночи, Доминика.
Когда она ушла, Кики спросила у Тухи:
— Что, собственно, означает ваш разговор? Лица людей, и особенно первое впечатленне, вряд ли что-либо значат.
— Дорогая Кики, ты заблуждаешься. Нет ничего более значительного, чем человеческое лицо. Лучше всего человек открывается с первого взгляда. Только мы не всегда это понимаем. Годы изучения не откроют того, что открывает лицо человека. Если вы хотите узнать человека, подумайте об его лице — и вам не нужно будет ничего больше.
Через неделю в колонке "Ваш дом" появилась статья Доминики Франкон, в которой она беспощадно раскритиковала Энрайт Хаус. Она называла его насмешкой над окружающими зданиями.
Утром в кабинет Доминики вошел Тухи, держа в руках газету.
— Где ты встречала Роурка до приема? — спросил он.
— Я не встречала мистера Роурка до приема.
— Значит, я ошибся.
— Но он мне не понравился, когда я встретилась с ним на приеме.
— Это плохо сделано, Доминика. Очень плохо.
— Почему?
— Неужели ты не понимаешь, что могут прочесть люди между строчками? Конечно, не многие заметят это. Он наверняка. Я тоже.
— Я пишу статьи не для тебя и не для него.
— А почему там ничего не написала о Космо-Слотник Билдинг?
— А разве оно заслуживает того?
— Ты как будто не очень хорошо относишься к Питеру Китингу.
— Напротив, он мне очень нравится.
— Тогда я советую тебе попросить его рассказать как-нибудь о своей жизни. Ты узнаешь много интересных вещей.
— Например?
— Например, что он учился в Стантонском Университете.
— Я знаю это.
— Замечательный институт. Прекрасное здание. И так много молодых студентов. Некоторые кончают с отличием, а некоторых исключают.
— Нy и что из этого?
— Ты знала, что Питер Китинг и Говард Роурк — друзья по институту?
— Нет.
— Немного же ты знаешь о Роурке.
— Я ничего не знаю о Роурке. И вообще мы не будем обсуждать м-ра Роурка.
— Почему бы и нет? Хотя, конечно, мы ведь обсуждаем Китинга. И Элсворс Тухи стал рассказывать ей о студенческих годах Роурка и Китинга.
— Ты представляешь, Доминика, — с наслаждениям говорил Тухи, — что чувствует Роурк, когда Питер, чьи работы он презирает, получает премию первого ученика, а его исключают без диплома? Питер получает первые премии и выполняет для страны наиболее крупные заказы, а Роурк делает заправочные станции и забегаловки для продажи сосисок в провинции. Сейчас Роурк делает этот дом, который он любит как своё единственное детище, а Питер даже не заметил бы этого заказа. Он получает их ежедневно. Пойдем дальше. Никто не любит быть битым. Но быть битым человеком, которого ты не ценишь ни в грош, быть битым, битым, битым — не гением, не богом, а всего лишь Питером Китингом — даже испанская инквизиция не выдумала пытки изощреннее.
— Элсворс, — не выдержала Доминика, — немедленно убирайся отсюда! Она вскочила на ноги. Он не видел её лица — его закрыла волна волос.
— Доминика, — мягко сказал Тухи, — ты слишком очевидна. Я всегда говорил тебе, что ты меня недооцениваешь. Позови меня в следующий раз, когда тебе понадобится моя помощь.
У двери он обернулся:
— Конечно, лично я думаю, что Питер Китинг — самый выдающийся архитектор Америки.
Вечером ей позвонил Саттон. Он прочел её статью и расстроился. Он очень считался с мнением Доминики по вопросам архитектуры. А сейчас он как раз вел переговоры с Роурком о строительстве. Он уже должен был подписать с ним контракт. И вот теперь…
Доминика отговорила его. Она сказала ему:
— Если вы выберете Роурка, то он построит здание, прекрасное как церковный хорал, как гимн. Здание, от которого у вас будет захватывать дыхание. Это будет великолепное здание. Но оно будет шокировать окружающих. А вам нужно здание, которое нравилось бы всем и каждому. Вы не Энрайт. Он меньше улыбается. И потом он не спрашивал мое мнение. Вам нужен другой архитектор. Как вы думаете, кто сейчас наиболее популярен? Кто делает здания, приносящие наибольшие доходы? Да, Вы правильно угадали — Питер Китинг. Думаю, что постройку дома лучше всего поручить ему.
На другой день Саттон сказал Роурку, что он посоветовался с Доминикой Франкон, и она отговорила его поручать заказ Роурку, причем просила не делать из этого тайны.
Роурк рассмеялся.
В этот вечер Доминика пришла к Роурку. Она вошла в его комнату так, словно бывала здесь раньше. На ней был уличный черный костюм. Воротник был поднят. Шляпа наполовину скрывала лицо. Он сидел и смотрел на нее. Она сняла шляпу, как делает мужчина, входя в помещение. Она сказала:
— Ты не удивлен видеть меня?
— Я ждал тебя сегодня вечером.
Она движением кисти бросила шляпу на стол. Все её нетерпение и ярость нашла выражение в полете шляпы и движении руки.
Он спросил:
— Что ты хочешь?
— Ты знаешь, что я хочу.
— Да. Но я хочу, чтобы ты сказала это.
— Ну что ж, если тебе этого хочется. Я хочу спать с тобой. Сегодня, сейчас, и в любое время, когда ты этого пожелаешь. Я хочу твое обнаженнее тело, твою кожу, твой рот, твои руки. Я хочу тебя — вот так — не умирая от желания, а сознательно и спокойно — без гордости и сожаления. Я хочу тебя. У меня нет никакого чувства собственного достоинства, которое могло бы остановить меня. Я хочу тебя — я хочу тебя как животное, как подзаборная кошка, как проститутка.
Она говорила размеренно, на одной ноте, словно читала катехизис.
— Ты знаешь, что я ненавижу тебя, Роурк. Я ненавижу тебя за то, что ты есть, за то, что я хочу тебя. Я буду бороться с тобой — и я хочу тебя уничтожить — я говорю тебе об этом совершенно спокойно. Я буду молиться за то, чтобы ты выстоял — я признаюсь тебе в этом, — хотя я ни во что не верю и мне некому молиться. Но я буду мешать тебе во всем. Я постараюсь отнять у тебя все заказы. Я буду бить тебя по самому больному месту. Я сделаю так, что ты не сможешь получить то, чего ты хочешь. Я сделаю так, что ты будешь голодать. Я уже сделала это вчера. И поэтому я буду спать с тобой сегодня ночью. Я буду делать это всегда. И каждый раз после этого я буду приходить к тебе. Я позволю тебе обладать мной, потому что я хочу, чтобы мной обладали. Не любовник, а враг, который будет отнимать у меня радость победы над ним, отнимать не в честном бою, а прикосновением своего тела. Вот чего я хочу от тебя, Роурк. Вот я какая. Ты хотел это слышать? Теперь ты знаешь. Что ты можешь сказать на это?
— Раздевайся.
Она расстегнула воротник блузки, потом стала медленно расстегивать пуговицы жакета. Она бросила жакет на пол, сняла тонкую белую блузку, затем стянула перчатки. Как будто была одна.
Он встал, подошел к ней, и, когда он прижал ее к себе, она подняла руки и обвила его, чувствуя, как его тело словно отпечатывается на её коже.
Позже, лежа рядом с ним и оглядывая его комнату, она спросила:
— Роурк, почему ты работал в каменоломне?
— Ты знаешь.
— Да. Любой другой устроился бы в каком-нибудь архитектурном бюро.
— И тогда у тебя не было бы желания уничтожать меня.
— Ты понимаешь это, да?
— Да. Молчи. Сейчас это не имеет значения.
— Ты знаешь, что Энрайт Хаус — самое красивое здание в Нью-Йорке?
— Я знаю, что ты знаешь это.
— Роурк, ты работал в каменоломне, а в голове у тебя был проект Энрайт Хаус и многих других подобных зданий, и ты работал как простой…
— Ты сейчас размякнешь, Доминика, а завтра пожалеешь об этом.
— Да.
— Ты очень красивая, Доминика.
— Перестань.
— Ты красивая.
— Роурк, я все равно буду уничтожать тебя.
— А ты думаешь, я бы хотел тебя, если бы ты не стала этого делать?
— Роурк…
— Ты хочешь, чтобы я повторил это? Я хочу тебя, Доминика. Я хочу тебя. Я хочу тебя, очень хочу.
— Я… Она остановилась. Слово, которое она хотела сказать, было почти слышно в её дыхании.
— Нет, — сказал он. — Не сейчас. Не говори этого сейчас. Позже. А сейчас давай спать.
— Здесь? С тобой?
— Здесь. Со мной. А утром я приготовлю тебе завтрак. Тебе понравится смотреть, как я готовлю его. Помнишь, в карьере тебе нравилось смотреть, как я работаю. А потом ты пойдешь и будешь думать как меня уничтожить. Спокойной ночи, Доминика.
Доминика сидела за столом гостиной, когда услышала звонок. Был вечер. Она удивилась — гости обычно не беспокоили её без предупреждения. Затем вошла горничная и сказала:
— Там какой-то джентльмен хочет вас видеть, мадам.
Она чуть не спросила — «с оранжевыми волосами?», но вместо этого сказала:
— Пусть войдет. Вошел Элсворс Тухи. Прежде она никогда не приглашала его.
— Добрый вечер, Доминика.
— Добрый вечер, Элсворс, — сказала Доминика, улыбаясь. — Я так давно не видела тебя.
— Но сегодня ты должна была меня ждать, разве ты так не думаешь? — и, повернувшись к горничной, сказал: — Принесите коньяк, если есть, впрочем, я уверен, что есть.
Доминика кивнула горничной, и та вышла.
— Занята? — спросил Тухи, глядя на стол, на котором лежали листы корректуры. — Ты пишешь гораздо лучше последнее время, Доминика.
— Что тебе надо, Элсворс? — спросила Доминика, откидиваясь на спинку стула.
Элсворс оглядывал комнату:
— Неплохо, Доминика. Как раз то, что я и ожидал. Немного холодно, пожалуй. Я бы сменил обивку этих голубых кресел на морковный, даже оранжевый — такой как волосы у Говарда Роурка. И комната будет другой, заиграет. Очень хороши подставки для цветов… И картины — тоже неплохи.
— Ну, хорошо, хорошо, Элсворс. Так в чем же дело?
— Дорогая, не торопи меня. Я ведь никогда здесь не бывал. Ты почему-то меня ни разу не приглашала… Но ты ведь была раньше такой необщительной. Заметь, я говорю в прошедшем времени. А в последнее время ты так занята — и таким необычным способом — визиты, обеды, приемы… Эта комната очень подходит для приемов — в нее поместится множество людей…
Вошла горничная с подносом. Пока она не вышла, Тухи, взяв рюмку, с удовольствием нюхал коньяк.
— Все очень удивлены, увидев тебя вдруг в роли гостеприимной хозяйки. Вторая Кики Халькомб! Наконец-то маленькая Доминика стала вести себя нормально, говорит твой отец. Он, конечно, ошибается, но это хорошо, что ты стараешься доставить ему удовольствие. И другим тоже. Мне, например. Несмотря на то, что ты никогда ничего не делала, чтобы доставить удовольствие мне. Но я обладаю счастливой особенностью — извлекать удовольствие из того, что для меня не было предназначено, совершенно эгоистическим способом.
— Элсворс, ты не отвечаешь на мой вопрос.
— Я как раз отвечаю не него.
Потом Тухи перевел разговор на её работу в газете, на Питера Китинга и те заказы, которые он получил с помощью Доминики, и, наконец, сказал:
— Я предлагаю тебе, дорогая, заключить со мною союз. Альянс. Конечно, союзники никогда не доверяют друг другу, но это не уменьшает их эффективность. Наши мотивы могут быть совершенно различными. В действительности они и являются таковыми. Но это не имеет значения. Результат будет одинаковым. Необходимо только иметь общего врага. А у нас он есть — Говард Роурк. Я могу навредить ему гораздо больше, чем ты.
— И зачем это тебе?
— Послушай, давай не вдаваться в причины. Я же не спрашиваю тебя о них. Ну, как, договорились?
— Договорились, — ответила она. Её лицо было бесстрастно.
— Ну и отлично, моя дорогая. А теперь слушай: Прекрати без конца упоминать его имя в своих статьях. Конечно, ты упоминаешь его в отрицательном смысле, но, тем не менее, именно из-за тебя его имя не сходит с газетных страниц. Далее. Почаще приглашай меня на свои приемы. Далее: сейчас Колтон ищет хорошего модерниста. Фактически он ищет Роурка. Пригласи на прием его жену, корми её сандвичами. Делай что угодно, но только не дай Роурку получить этот заказ.
Доминика встала, и, отвернувшись от него и зажигая сигарету, сказала:
— Оказывается, ты можешь говорить очень коротко, и очень по делу, когда хочешь.
— Когда я нахожу необходимым, дорогая.
Bсe еще отвернувшись от него, чтобы он не видел её лица, Доминика продолжала:
— Ты никогда ничего не делал против Роурка до сих пор. Я и не предполагала, что он так много для тебя значит. Ты даже ни разу не упомянул его имя.
— Это как раз то, что я делаю против него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10