В полиции на допросах он молча сносил пытки, никогда не просил пощады, и ничего нельзя было с ним сделать. Тем он и прославился. Последний раз Лю Сые вышел из тюрьмы после провозглашения республики Имеется в виду буржуазная республика, провозглашенная в 1911 г. после свержения маньчжурской династии Цин.

. Полиция приобретала все большую силу. Она прижала бы, пожалуй, и самого Хуан Тяньба Хуан Тяньба – персонаж популярного средневекового романа «Деяния судьи Ши», обладавший необычайной силой и смекалкой.

, будь он жив. Лю Сые понял, что «подвигам» его пришел конец.
Этот проходимец знал, как обращаться с бедняками: кого поманит пряником, кого хлестнет кнутом. Он держал людей в страхе, и рикши не смели ему перечить. От одного его взгляда, ухмылки бросало в дрожь.
Сейчас у Лю Сые было шестьдесят колясок, а то и больше. И все почти новые: старых он не держал, за прокат брал больше других, зато по праздникам освобождал рикш от платы за коляску не на один день в году, как другие хозяева, а на целых три. В «Жэньхэчане» было где разместиться, и холостяки жили там бесплатно, но за коляски должны были расплачиваться своевременно. Должников, если они еще и пререкались, Лю Сые выбрасывал на улицу. Если рикша заболевал или просто нуждался в помощи, хозяин неизменно выступал в роли благодетеля и этим тоже прославился.
Лю Сые все еще держался прямо и мог без труда пройти двадцать ли. Ростом он был с Сянцзы, брил голову, усов не отпускал. У него были большие круглые глаза, огромный нос, квадратный рот и всего два зуба – два клыка. Оскалится – настоящий тигр! Своим сходством с тигром Лю Сые очень гордился. У старика, к его великому огорчению, не было сыновей, – только дочь лет тридцати семи. Кто знал Лю Сые, знал и его дочь Хуню. В ней тоже было что-то от тигрицы, мужчинам она внушала страх. Хуню была хорошей помощницей отцу, но претендентов на ее руку не находилось. Она была груба, ругалась, как рикши, а то и похлеще. Отец хозяйничал во дворе, дочь – в доме. Во всем царил строжайший порядок.
Контора «Жэньхэчан» пользовалась солидной репутацией. Владельцы других контор, да и сами рикши цитировали старика, как образованные люди – каноны.
Сянцзы брал коляску напрокат у Лю Сые, пока у него не было своей. Свои сбережения он отдавал хозяину на хранение, а когда накопил нужную сумму, купил собственную.
– Лю Сые, взгляни на мою красавицу! – похвастался тогда Сянцзы, прикатив коляску в «Жэньхэчан».
Старик поглядел, кивнул головой:
– Ничего!
– Пока поживу здесь. А как только найду постоянную работу, перееду к хозяевам! – гордо сказал Сянцзы.
– Ладно, – снова кивнул Лю Сые.
Жить у Лю Сые просто так казалось рикшам делом неслыханным. Поэтому одни считали Сянцзы дальним родственником Лю Сые, другие думали, что Сянцзы приглянулся старику и тот задумал женить его на своей дочери.
Многие завидовали Сянцзы. Если и в самом деле такое случится, то после смерти Лю Сые «Жэньхэчан» перейдет к Сянцзы. Конечно, это были лишь догадки, и при Сянцзы никто не позволял себе никаких шуток. В действительности же старик Лю хорошо относился к Сянцзы совсем по другим причинам. Сянцзы всегда оставался самим собой. Стань он, допустим, солдатом, он не смог бы без всякой причины жестоко обходиться с людьми только потому, что напялил на себя солдатскую форму. Вот и в прокатной конторе он никогда не сидел сложа руки. Вернется с работы, смоет пот и тут же принимается за дело: накачивает камеры, просушивает прорезиненные тенты, чистит и смазывает коляски. Его не надо было ни о чем просить, он сам охотно помогал хозяину, словно находил в этом удовольствие. В «Жэньхэчане» обычно жило человек двадцать рикш, а то и больше. Все они, поставив коляски на место, либо болтали, либо заваливались спать. Один лишь Сянцзы работал без устали. Сперва все считали, что он выслуживается перед Лю Сые. Но вскоре убедились, что делает он все бескорыстно, искренне, от души. И пересуды прекратились.
Лю Сые никогда не хвалил его и ничем не выделял, однако у старика был свой расчет. Он понимал, что Сянцзы мастер на все руки, и хотел, чтобы парень жил у него. По крайней мере, во дворе и у дома всегда чисто, не говоря уже о других услугах, которые он оказывает.
Хуню тоже нравился этот глуповатый верзила. Что бы она ни говорила, он ее внимательно выслушивал, никогда не перечил, не огрызался, как другие рикши, хлебнувшие горя. Хуню не боялась пререканий, она просто не обращала на рикш внимания. Все добрые слова она оставляла для Сянцзы. Когда он находил постоянную работу, отец и дочь словно теряли старого друга. А когда возвращался, старик даже бранился по-другому, мягко и добродушно.
На этот раз Сянцзы вернулся в «Жэньхэчан» без коляски, с двумя коробками спичек. Сумерки еще не наступили. Отец и дочь как раз ужинали. Увидев Сянцзы, Хуню опустила палочки для еды.
– Тебя что, Сянцзы, волки съели? Или ты был на золотых приисках в Африке?
Сянцзы только вздохнул.
Старик ничего не сказал, но его большие круглые глаза испытующе оглядели Сянцзы от тапочек до новой соломенной шляпы.
– Поужинай с нами, если голоден, – пригласила его Хуню как близкого друга.
Сянцзы не ответил, но на сердце потеплело. Он давно считал «Жэньхэчан» своим домом, все остальное было слишком непостоянным: и хозяева, и пассажиры. Только здесь ему всегда позволяли жить, и он мог излить душу. Вот и сейчас, едва он вошел, сразу увидел знакомых, его пригласили поужинать. А ведь он мог вообще не вернуться. Сянцзы чуть не расплакался от радости.
– Я только что съел две чашки соевого творога, – вежливо объяснил он.
– Где ты был? – Круглые глаза Лю Сые все еще в упор смотрели на Сянцзы. – Где коляска?
– Коляска? – Сянцзы сплюнул.
– Ты сначала поешь, не бойся, не отравишься. Соевый творог разве еда? – Хуню потащила его к столу как любимого брата.
Однако Сянцзы не сразу взял чашку. Сначала он достал деньги.
– Сые, возьми, здесь тридцать юаней, – сказал он, положив мелочь в карман.
– Откуда они? – Старик вопросительно вскинул брови.
За едой Сянцзы рассказал о своих злоключениях.
– Эх ты, дурья башка! – Лю Сые покачал головой. – Продал бы их в городе мясникам и то получил бы больше. А зимой, когда верблюды обрастают шерстью, выручил бы, пожалуй, все шестьдесят юаней.
Сянцзы и раньше жалел, что продешевил, а теперь окончательно расстроился. Но тут же решил, что продать трех здоровехоньких верблюдов мясникам на убой было бы просто нечестно. Ведь это его товарищи по несчастью. Они вместе спасались! Этого Сянцзы вслух не сказал, но успокоился.
Хуню убрала посуду. Лю Сые запрокинул голову, будто вспомнил что-то, и вдруг рассмеялся, обнажив клыки, которые с каждым годом, казалось, становились длиннее.
– Дурень! Говоришь, три дня провалялся в Хайдяне? Почему же ты из Хуанцуня не шел прямиком, по большой дороге?
– Я обошел Сишань, боялся, что на большой дороге меня, чего доброго, примут за дезертира и схватят.
Лю Сые снова захохотал, прищурив глаза. Уж не обманывает ли его Сянцзы? А что, если парень ограбил кого-нибудь? В таком случае он, Сые, укрывает краденое? В молодости он сам занимался темными делишками, но сейчас как будто встал на праведный путь и должен быть осторожным. А это он умеет.
В рассказе Сянцзы была только одна эта неувязка, но Сянцзы говорил без запинки, и старик успокоился.
– Что думаешь с этим делать? – спросил Лю Сые, указывая на деньги.
– Послушаю, что ты скажешь.
– Снова хочешь купить коляску? – Лю Сые обнажил клыки, словно собираясь упрекнуть Сянцзы: мол, купишь коляску, а жить у меня останешься?
– Денег маловато. Покупать надо новую. – Сянцзы старался не смотреть на клыки старика.
– Может, одолжить? Под один процент, только для тебя. Другим – под два с половиной.
Сянцзы покачал головой.
– Лучше платить проценты, чем брать коляску в рассрочку, – продолжал старик.
– Я и не собираюсь, – проговорил Сянцзы решительно. – Накоплю сколько надо, тогда и куплю.
Старик удивленно взглянул на Сянцзы. «Ишь какой умный стал!» – но не рассердился и взял деньги.
– Здесь тридцать? Смотри, не обманывай!
– Ровно тридцать. – Сянцзы поднялся. – Пойду спать. Прими от меня в подарок! – Он положил на стол коробку спичек, помялся и добавил: – Только никому не рассказывай о верблюдах.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Старик Лю сдержал слово и никому ничего не сказал. Но об этой истории очень быстро проведали рикши. Прежде они хорошо относились к Сянцзы, его замкнутость объясняли неумением сходиться с людьми. Когда же узнали про историю с верблюдами, стали смотреть на него по-другому, хотя Сянцзы по-прежнему трудился не покладая рук. Одни говорили, что он нашел золотые часы, другие – что ему с неба свалились триста долларов, наиболее сведущие утверждали, будто он пригнал из Сишаня тридцать верблюдов.
Много было предположений, но все сходились в одном: раз он что-то скрывает, значит, разбогател нечестным путем. Этого ему простить не могли, но в душе уважали. Труд рикши тяжелый, и каждый мечтает разбогатеть. Лишь счастливчикам на долю выпадает богатство.
Молчаливость и замкнутость Сянцзы теперь принимали за спесь. Впрочем, богачу и положено вести себя таким образом, а рикшам – заискивать перед ним.
– Ну, хватит тебе, расскажи, как разбогател! – донимали они Сянцзы изо дня в день. Он отмалчивался. Но, бывало, и огрызался. При этом шрам у него на щеке багровел.
– Разбогател?! А где же моя коляска, дьявол вас побери!
В самом деле, где коляска! Но всегда приятнее радоваться чужому счастью, чем делить чужое горе. Поэтому о коляске забывали и помнили только об удаче. Когда же убедились, что профессию он не переменил, не обзавелся ни домом, ни землей, потеряли к нему интерес. Его называли теперь Лото Сянцзы, ни никто не спрашивал, откуда у него эта кличка, словно он с ней родился.
Зато сам Сянцзы не мог забыть о случившемся. На покупку коляски денег не было, Сянцзы очень страдал и все чаще вспоминал о постигшей его беде. Он работал, не зная отдыха, с утра до позднего вечера, а душу терзала тревога. Что ждет впереди? Станет ли мир справедливее оттого, что какой-нибудь человек выбьется в люди? По какому праву у него отобрали коляску? Вот он купит другую, но как знать, не постигнет ли ее та же участь?
Прошлое казалось страшным сном, а в будущее он утратил веру. Другие пьют, курят, ходят в дома терпимости, даже зависть берет. Раз нельзя выбиться в люди, почему не пожить в свое удовольствие? Правильно поступают его собратья! Не обязательно бежать в публичный дом, но почему не выпить рюмку-другую? Его тянуло к табаку и вину. Стоит это не так уж дорого, зато можно забыться и смело смотреть вперед, как и прежде.
Нет, он не притронется ни к вину, ни к табаку. Нужно беречь каждый медяк, иначе не видать ему коляски. А купить ее он обязан. Без собственной коляски не стоит жить. Он не мечтал ни о карьере чиновника, ни о богатстве. Только о собственной коляске.
Целыми днями Сянцзы думал о ней и пересчитывал деньги. Забыть о коляске – значит остаться просто быстроногим животным, без всякого будущего. Какой бы хорошей ни была коляска, взятая напрокат, Сянцзы возил ее без всякой радости, словно таскал кирпичи. Он никогда не бросал коляску где попало, сдавал ее хозяину вычищенной До блеска, но делал это равнодушно, в силу своей аккуратности и добросовестности. Была бы это его коляска, тогда совсем другое дело, он испытывал бы настоящую Радость.
Он по-прежнему не курил, не пил, отказывал себе даже в хорошем чае. Первоклассные рикши, такие, как он, в свободную минуту любили выпить чашку крепкого чая с сахаром, чтобы восстановить силы. Когда везешь коляску, пот льет ручьями, в горле пересыхает и так хочется настоящего чая, не ради шика, это просто необходимо! Однако Сянцзы лишь мечтал о хорошем чае, а пил самый плохой. Иногда он ругал себя за то, что во всем себе отказывает. Но иначе нельзя, если хочешь скопить хоть немного денег. И Сянцзы не давал себе поблажек. «Куплю коляску, все пойдет по-другому, – думал он. – Тогда мне ничего не страшно!»
Он экономил буквально на всем и старался побольше заработать. Когда не было постоянной работы, возил кого придется. Выкатывал коляску рано, возвращался поздно, бегал до тех пор, пока не набирал определенной суммы. Иногда работал день и ночь без передышки. Раньше он не перехватывал пассажиров у других рикш, особенно у старых, изнуренных трудом. Что они заработают, если он, молодой и сильный, с хорошей коляской, станет соперничать с ними?! Теперь это его не заботило. Главное – деньги. Заработал лишнюю монету – и хорошо. О товарищах он не думал. Он был подобен дикому зверю, обезумевшему от голода. Возил всегда бегом – чтобы никакие мысли не тревожили. Так спокойнее! Стоя на месте, на коляску не заработаешь.
Лото Сянцзы не походил на прежнего Сянцзы. О нем шла дурная слава. Выхватив пассажира из-под носа у другого рикши, он слышал, как вслед ему несутся проклятья, но не отвечал, а старался поскорей убежать. «Я никогда не поступал так бессовестно, – думал он. – Эх, если бы не коляска!» Он, казалось, готов был у всех просить прощения, но боялся в этом признаться даже самому себе. На стоянках или в чайных он часто встречал недружелюбные взгляды рикш. Ему хотелось все объяснить, но сдерживала их холодность. Он не пил, не играл в карты, не любил судачить, и рикши чуждались его, а он замыкался в себе и молчал.
Постепенно ощущение неловкости уступило место наглости. День ото дня Сянцзы становился все злее. Рикши смотрели на него с укором, но ему было наплевать. С каким сочувствием его встретили, когда он возвратился после всех своих злоключений! Теперь все его презирали. Это задевало Сянцзы. Даже в чайной он сидел один перед своим чайником и один пересчитывал на стоянках заработанные медяки, еле сдерживая закипавшую злобу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28