Сянцзы ничего не ответил.
– Что же ты молчишь, Лото?
– Как же я могу стать хозяином? – покраснев, тихо спросил Сянцзы.
– Очень просто! Стоит только свадебной музыке заиграть…
Сянцзы хоть и не сразу, но понял намек. Кровь отлила от лица. Разом вспомнились все обиды, и ярость заполнила душу. Он терпел все эти дни, но сейчас его терпение лопнуло. А тут еще кто-то, тыча пальцем, подлил масла в огонь:
– А ты, оказывается, хитрец, Лото! Расчет у тебя тонкий. Ну, что молчишь, жених?
– А ну, выходи, поговорим! – Сянцзы вскочил со своего места.
Все замерли. Ведь драться никто не собирался, просто хотели подразнить Сянцзы, позубоскалить.
Все смолкли, как птицы, завидев орла. Сянцзы стоял в ожидании. Он был на голову выше всех, сильнее всех, знал, что им не одолеть его, но чувствовал себя таким одиноким! Горечь и злоба душили его.
– Ну, кто решится? Выходите же, трусы!
Все заговорили наперебой:
– Полно тебе, Сянцзы! Успокойся! Мы пошутили!
– Сядь! – велел Лю Сые и одернул остальных: – Нечего обижать человека! Я не стану разбирать, кто прав, кто виноват, – всех вышвырну вон! Ешьте скорее!
Сянцзы вышел из-за стола. Рикши снова принялись за еду и питье, поглядывая на старика. А вскоре опять загалдели, когда миновала опасность.
Сянцзы долго сидел на корточках у ворот, дожидаясь, пока рикши выйдут. Пусть только посмеют повторить то, что сказали. Он им покажет! Ему терять нечего. Ни перед чем не остановится!
Но рикши выходили по трое, по четверо и не задевали его. В общем, до драки дело не дошло. Сянцзы поостыл. Ведь он и сам был не прав. Пусть они ему не друзья, но разве можно из-за какого-то слова бросаться на людей? Совестно ему стало – и муторно. Но поразмыслив, Сянцзы решил, что не стоит так уж переживать, и поднялся. Другие дерутся, скандалят семь раз на дню, и то ничего. Много ли проку от порядочности? А что, если дружить с кем попало, пить за чужой счет, курить чужие сигареты, не возвращать долгов, не уступать дорогу машинам, справлять нужду где вздумается, затевать ссоры с полицейскими? Ну, отсидишь день-другой в участке – экая важность! Ведь живут так другие рикши, и живут веселее, чем он! Кому нужны его честность и порядочность? Нет, лучше быть таким, как все!
«Разве плохо, – размышлял он, – никого не бояться ни на этом, ни на том свете, не давать себя в обиду, не обращать внимания на толки и пересуды». Теперь Сянцзы уже жалел, что не затеял драку. Ничего, никому больше спуску не даст!…
Лю Сые, между тем, вспоминая все, что видел и слышал последние дни, многое понял. Ничто не ускользало от его острога взора. Так вот почему Хуню вдруг стала такой доброй, послушной. С Сянцзы глаз не спускает…
Старик потерял покой и чувствовал себя еще более несчастным и одиноким. Подумать только! У него нет сына, но он не стал обзаводиться новой семьей, а единственная дочь глядит на сторону! Выходит, напрасно он трудился всю жизнь! Сянцзы – парень хороший, но дочери в женихи не годится. Вонючий рикша! Стоило ли всю жизнь пробивать себе дорогу, рисковать головой, сидеть в тюрьмах, чтобы все – и дочь, и имущество – прибрал к рукам этот деревенский верзила? Не выйдет! Кого-кого, а Лю Сые не проведешь! Он прошел и огонь и воду!
Гости приходили и во второй половине дня, но старик уже потерял ко всему интерес. Чем больше восхваляли его успехи, тем бессмысленнее они ему казались.
Смеркалось, когда гости начали расходиться. Осталось лишь человек десять ближайшие соседи и приятели, сели играть в мацзян. Глядя на опустевшую праздничную постройку во дворе, на столы, ярко освещенные карбидными фонарями, старик еще сильнее ощутил тоску. Ему казалось, что и после его смерти все будет выглядеть точно так же, только постройка будет не праздничная, а траурная и никто ни дети, ни внуки – не станет молиться о его душе, чужие люди всю ночь напролет будут играть у его гроба в мацзян. Ему хотелось дать волю гневу. Но не на приятелях же отводить душу! И вся его злость обратилась против Хуню: смотреть на нее тошно! И Сянцзы, пес, все еще здесь! Вон какой– шрам у него на лице! При свете ламп он особенно выделяется. Старика распирало от ненависти.
Хуню, разодетая в пух и прах, обычно грубая и бесцеремонная, сегодня с достоинством принимала гостей, стараясь заслужить похвалу и показать себя перед Сянцзы. Но после обеда устала, ей все надоело. Она была не прочь с кем-нибудь поругаться, сидела как на иголках и хмурила брови.
После семи часов Лю Сые стало клонить ко сну. Играть в мацзян он отказался, а когда согласился, чтобы скрыть свое дурное настроение, и сказал, что будет играть только на деньги, гости не хотели ради него начинать сызнова партию. Тогда он сел в сторонке, выпил еще несколько рюмок, чтобы взбодриться, и стал ворчать, что не наелся, что повар взял много денег, а стол получился небогатый. В общем, радость, которую он испытывал днем, бесследно исчезла. Ему казалось, что праздничная постройка, повар и остальное не стоят затраченных денег. Все словно сговорились побольше с него содрать и обидеть.
К этому времени господин Фэнь закончил подсчет подарков: двадцать пять полотнищ красного шелка с вышитыми знаками долголетия, три поздравительных пирога в форме персика, кувшин праздничного вина, две пары светильников и юаней двадцать деньгами, главным образом мелочью.
Выслушав Фэна, Лю Сые еще больше распалился. Знал бы, ни за что не стал приглашать гостей! Их угощаешь изысканными яствами, а они благодарят медяками! Сделали из старика посмешище! Он больше не станет отмечать день своего рождения, тратиться на таких невежд! Видно, им всем просто хотелось набить брюхо за его счет. До семидесяти дожил, всегда умным считался и вдруг взял и сдуру потратился на эту стаю обезьян!
Старик простить себе не мог, что радовался днем, словно последний дурак. Он ворчал и сыпал проклятиями, какие редко услышишь даже в полицейском участке.
Друзья еще не разошлись, и Хуню, заботясь о приличиях, старалась предотвратить скандал. Пока все были заняты игрой и не обращали на старика внимания, она молчала, опасаясь, как бы не испортить дела своим вмешательством. Старик поворчит, гости сделают вид, что не слышали, и все обойдется.
Кто же мог знать, что он и до нее доберется?! Сколько она бегала, хлопотала – и никакой благодарности. Этого стерпеть она не могла. Не будет она больше молчать! Пусть отцу семьдесят, пусть хоть восемьдесят – надо думать, что говоришь!
– Все это твоя затея, – огрызнулась Хуню в ответ на ругань старика. – Чего на меня напустился?
– Чего напустился? – вскипел Лю Сые. – Да потому, что ты во всем виновата! Думаешь, я ничего не вижу?
– Что ты видишь? Я как собака бегала целый день, а ты зло на мне срываешь! Ну, что ты видишь?
Усталость Хуню как рукой сняло.
– Не думай, что я был занят только гостями, бесстыжие твои глаза! Я все вижу!
– Бесстыжие глаза? – Хуню от злости затрясла головой. – Что ты видишь? Ну что?
– А вот что! – Лю Сые кивнул на Сянцзы, который мел двор.
У Хуню дрогнуло сердце. Кто бы подумал? Старый, а все замечает!
– При чем здесь он?
– Не прикидывайся дурочкой! – Лю Сые поднялся. – Или он, или я! Выбирай! Я отец и не потерплю этого!
Хуню не предполагала, что все так быстро расстроится. Едва она начала осуществлять свой план, как старик обо всем догадался. Как же быть? Лицо ее, с остатками пудры, побагровело и при ярком свете ламп напоминало вареную печенку. Она чувствовала себя разбитой, растерянной и не знала, что делать. Но отступить просто так не могла.
Когда на душе скверно, надо дать выход гневу. Все, что угодно, только не бездействие. Она еще никому не уступала! И теперь пойдет напролом!
– Ты это о чем? Говори, я хочу знать! Затеял скандал, а я виновата?!
Гости все слышали, но не хотели прерывать игру и, перекрывая шум, стали еще азартнее бросать кости и еще громче выкрикивать: «Красная! Моя! Беру!»
Сянцзы все понял, но продолжал мести двор. «Пусть только тронут, я за себя постою».
– Не выводи меня из терпения! – орал старик, злобно глядя на дочь. – Уморить меня вздумала? Любовника взять на содержание? Не выйдет, я поживу еще на этом свете!
– Хватит болтать! Испугалась я тебя, как же! – хорохорилась Хуню, а сама дрожала от страха.
– Сказал же тебе, или я, или он! Не хочу, чтобы этому вонючему рикше мое добро досталось!
Сянцзы отбросил метлу, выпрямился и, глядя в упор на Лю Сые, спросил:
– Ты это о ком?
– Ха-ха-ха! – расхохотался Лю Сые. – Этот негодяй еще спрашивает! О тебе! О ком же еще? Сейчас же убирайся вон! Вздумал позорить мои седины? А я порядочным тебя считал! Прочь отсюда и больше не попадайся мне на глаза! Поищи других дураков!
На крик сбежались рикши. Гости, привыкшие, что Лю Сые часто ссорится с рикшами, не прерывали игры. Сянцзы знал, что ответить, но он не умел говорить. Вид у него был растерянный, глупый, горло сдавили спазмы.
– Выметайся отсюда! Вон! Хотел поживиться? Тебя еще на свете не было, когда я с такими, как ты, одной рукой расправлялся!
Старик понимал, что во всем виновата Хуню, что Сянцзы парень честный – просто хотел его припугнуть. И добился своего.
Старику ничего не докажешь, подумал Сянцзы и бросил:
– Ладно, уйду!
Рикши сначала злорадствовали, но потом приняли сторону Сянцзы. Он работал не щадя сил, а хозяин платит ему черной неблагодарностью! Совсем обнаглел, будто рикши не люди!
– Что случилось? За что он тебя?
Сянцзы только качал головой
– Погоди! – крикнула Хуню, когда Сянцзы направился к воротам.
План ее провалился. Теперь главное удержать Сянцзы, а то она останется ни с чем.
– Нас бог связал одной веревочкой, – уговаривала она парня. – Не уходи, я все улажу! – Она обернулась к старику: – Я жду от Сянцзы ребенка! Куда он, туда и я! Или выдай меня за него, или выгоняй нас обоих. Тебе решать, отец…
Хуню пустила в ход последний козырь, который приберегала на крайний случай. Лю Сые ждал чего угодно, только не этого. Но уступить, да еще при людях!…
– Бесстыжая! На старости лет приходится за тебя краснеть! – запричитал он, прикрывая лицо ладонями. – О горе! Ладно же, позорься и дальше! Делай что хочешь!…
Кости застыли в руках игроков: все почуяли неладное, но вмешиваться не хотели! Кто вскочил с места, кто продолжал сидеть, тупо глядя перед собой.
Теперь, когда все было сказано, Хуню даже обрадовалась.
– Это я бесстыжая? Не заставляй меня говорить о твоих делишках! Каким только мошенничеством ты не занимался! А я оступилась первый раз в жизни, и то по твоей вине: парня надо вовремя женить, девушку выдавать замуж. Семьдесят лет на свете живешь, а ума не нажил! Таких простых вещей не понимаешь! Сами судите, – обратилась она к гостям, – что он за человек! Давай, отец, доведем дело до конца и под этим праздничным навесом сыграем свадьбу!
– Твою свадьбу! – Сые побелел, в нем проснулся былой задор. – Да я скорее сожгу этот навес!
– Хорошо же! – Губы Хуню дрогнули, в голосе зазвучала угроза. – Тогда я уйду отсюда! Сколько дашь денег?
– Сколько захочу, столько и дам! – огрызнулся старик, стараясь скрыть досаду и огорчение. – Деньги мои!
– Твои? А кто помогал тебе все эти годы? Не будь меня, ты все добро раздал бы проституткам! Совесть надо иметь!
Она поискала глазами Сянцзы.
– Скажи ему хоть ты! Сянцзы молчал.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

У Сянцзы чесались руки, но не может же он драться са стариком или женщиной! Что проку от его силы, тут нужна хитрость, да и все равно их не перехитришь. Он мог, конечно, уйти. Но нельзя бросить Хуню после того, как она разругалась с отцом. Перед людьми стыдно. Хуню решила уйти вместе с Сянцзы, и рикши восприняли это как великую жертву. В общем, парень был в полной растерянности и ждал, чем все это кончится.
Оба, отец и дочь, сказали все, что думали, и теперь с ненавистью смотрели друг на друга. Рикши предпочитали не вмешиваться. Молчание становилось тягостным. Гости чувствовали, что надо бы как-то помочь делу, но ограничились несколькими общими фразами. Уговаривали хозяев не горячиться, спокойно потолковать, уладить все по-хорошему. Ничего из этого не получилось, но гостям было все равно. Тут свои разобраться не могут, а они – чужие, их дело сторона.
Не дожидаясь, пока все разойдутся, Хуню кинулась к господину Фэню.
– Господин Фэнь, может, в вашей лавке найдется место для Сянцзы дня на два? Мы скоро устроимся и стеснять вас не будем… Сянцзы, иди сейчас к господину Фэню, а завтра мы все обсудим! Знай одно: за ворота этого дома я выеду только на свадебном паланкине! Господин Фэнь, поручаю его вам, с вас завтра и спрошу.
Господин Фэнь вздохнул; ему не хотелось впутываться в это дело, но как откажешь хозяйской дочке?
– Куда я денусь, – буркнул Сянцзы, торопясь уйти.
Бросив яростный взгляд на старика, Хуню убежала к себе, заперлась и заревела во весь голос.
Лю Сые уговаривали успокоиться, отдохнуть, но старик, чтобы не потерять лица, попросил всех остаться и выпить еще рюмку-другую.
– Ничего не случилось, друзья, просто каждый из нас будет жить теперь как хочет. Она мне больше не дочь. Пусть уходит! Всю жизнь я слыл порядочным человеком, а эта дрянь меня опозорила! Случись такое лет двадцать назад, я зарезал бы обоих, а сейчас – скатертью дорожка. Только от меня она ничего не получит – пусть не надеется! И медяка не дам! Ни за что! Посмотрим, как она проживет без меня! Может, тогда поймет, кто лучше – отец или эта скотина. Не расходитесь, прошу вас, выпейте по рюмочке!
Приличия ради гости посидели еще немного и поспешили разойтись – подальше от неприятностей!
Сянцзы еще раньше ушел к господину Фэню.
Дальше события разворачивались с необычайной быстротой. Хуню сняла на улице Маоцзяван две комнатушки с окнами на север. Нашла обойщика, велела оклеить потолок и стены белыми обоями, а господина Фэня попросила написать свадебные иероглифы, которые развесила у входа в комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28