– Да. До сих пор не могу привыкнуть к еврейскому Новому году. Видели гору Тавор?
– Да. Две тысячи лет назад евреи разжигали там огромный костер – так сообщали, что начался Новый год.
– А потом – на следующей горе, и так по цепочке... Наверное, две тысячи лет назад у евреев была жизнь совсем другая.
– А я думаю, такая же, как теперь. Три еврея – четыре мнения, и каждый точно знает, как управлять государством. Трудный мы народ.
– Зато выносливый, слава Богу.
– Это точно.
– А ты не любишь плюрализм?
– Не знаю. Иногда очень хочется, чтобы был сильный руководитель.
– Диктатор?
– Может быть. Чтобы он отдавал четкие, волевые приказы.
– Уничтожить всех врагов Израиля?
– Угу...
– Я думаю, ты не прав, Алеша. Разве евреи две тысячи лет страдали в неволе ради того, чтобы вернуться в Иерусалим и заковать себя в кандалы диктатуры? Евреи всегда мечтали жить в своем свободном государстве и открыто, никого не опасаясь, говорить все, что думаешь. В галуте не было такой возможности. Кстати, ты научился говорить то, что думаешь?
– Не совсем. Только Йоси... Йоси можно все сказать, а другие, если неправильно поймут, хуже сделают.
Дорога поворачивает вправо, и солнечные лучи пронзают золотые Алешины кудри. Любуюсь украдкой его красотой. Не юноша, а само совершенство. Настоящий царь Давид работы Микеланджело.
– Родители, наверное, скучают по тебе?
– Очень. По нас. Нас двое в интернате. Брат Толик. Мы с ним двойняшки. Внешне не похожи совсем. Он смуглый и шатен.
– Надо же! А еще кто-то есть?
– Нет. Мы с братом – и все.
– Жаль, что я с ним не познакомилась.
– Не знаю. Он неразговорчивый.
– Но вам ведь хорошо вдвоем? Легче?
– Да, конечно. Хотя у каждого своя жизнь.
– Как это?
– Так. Мы с Толиком всегда вместе были, всю жизнь в одной комнате, в одной группе детского сада, в одном классе. Дрались в детстве. Он мне в пятом классе зуб выбил.
– Ужас!..
– Угу. А когда приехали в интернат, Йоси нас с первого дня в разные комнаты поселил. Мы обалдели с Толькой. Сначала подумали: может, мест не хватает? Потом, смотрим, все в порядке. Договорились с пацанами поменяться, чтобы в одной комнате быть, а Йоси не разрешил.
– Почему?
– Вызвал нас и говорит: «Вы всю жизнь вместе, варитесь в своем соку, а теперь пришло время жить самостоятельно, и каждый из вас может много дать окружающим людям. Я не согласен с тем, что близнецы должны быть всегда вместе. Считайте это педагогическим экспериментом. Поживите врозь три месяца, а потом посмотрим».
– И что, прав оказался?
– Еще как! Во-первых, только теперь я узнал Толика по-настоящему, со стороны. У него свои друзья, у меня свои. Физически Йоси нас отдалил, но благодаря этому мы сблизились, хотя у каждого своя жизнь. Странно, правда?
– Да, необычно.
– Но очень мудро. Йоси – гений.
– По-моему, ты тоже.
– Я?.. Может, свернем к морю и искупаемся? Опознаем на полчаса.
– К морю?.. Хорошая идея. Я в это лето еще не купалась.
– Желание загадайте.
– Купальник у меня с собой есть на всякий случай. Сейчас позвоню в лабораторию.
Набираю номер ответственного группы разработчиков электронной части спутника, с которым договаривалась о встрече еще в Иерусалиме.
– Виктор, добрый день. Я уже близко и не одна, а с вашим хорошим знакомым Алешей.
– Если с Алешей, то я за вас спокоен на сто процентов. Будете вовремя.
– Вы попали прямо в точку. Можно нам задержаться на полчаса?
– Вполне. Мы здесь до позднего вечера. Полчаса ничего не решают.
– Спасибо. – Подмигиваю Алеше: – Вперед! Пляж почти пустой.
Интифада...
Местные на работе, а иностранцы вообще перестали приезжать. Кому хочется вернуться из отпуска калекой... Или вообще не вернуться. Хороший еврейский юмор.
В прошлое лето здесь негде было прилечь...
Мокрый пес одиноко гоняет по пляжу в ожидании хозяина.
Ныряю с головой, рассматриваю морское дно. Вспоминаю недавнее интервью с каббалистом...
– Невозможно объяснить непосвященному, что написано в Каббале.
– Почему?
– Представьте, что опускаетесь на дно морское и видите там много необычных вещей. Все остальные люди и на поверхности. Вы поднимаетесь к ним, и они просят вас рассказать, что там. А вы не можете, потому что там все другое: другие законы, другие термины, другой подход к описанию. Необходимо самому опуститься в морскую пучину и увидеть. Ведь не случайно приступать к изучению Каббалы можно только женатому мужчине только после сорока лет.
– А женщинам почему нельзя?
– Еврейская женщина знает Каббалу с рождения. Она интуитивно чувствует и понимает законы мироздания, которые мужчина должен изучать. Женщина гораздо ближе к Творцу, потому она имеет право говорить с Ним и молиться, когда захочет, а мужчина лишь в часы молитвы. Именно поэтому предназначение женщины – помочь мужчине приблизиться к Творцу, помочь научиться чувствовать присутствие Всевышнего в себе и вокруг. Чувствовать Его созидающее присутствие везде и всегда.
...Выхожу из воды. Сажусь на песок.
Мокрый пес устраивается поблизости. Надо ехать.
«Зеленая черта» – вот и еще одно определение Израиля. Его подарил мне полчаса назад красивый умный мальчик – будущий знаменитый ученый. Вон он дефилирует почти на горизонте.
Я вдруг вспоминаю другого мальчика, долговязого, стеснительного, молчаливого и странного, влюбленного в «Битлз» и, наверное, в меня.
Это было в далеком детстве, когда я еще не умела распознавать чувства противоположного пола. Мальчик хорошо знал физику и химию. Все, что я знала очень плохо. У него был отвратительный почерк. Ни один учитель не мог понять, что он пишет в контрольных. А я понимала мгновенно. И тут же списывала его контрольные. Его звали Витей. Он всегда получал тройки, а я пятерки. Мне было ужасно обидно за Витю, но не могла же я рассказать учителям правду.
Однажды Витя объяснял мне, что такое бесконечность. Он нарисовал треугольник, а в нем еще один треугольник, и еще, и еще. «Так можно рисовать до бесконечности, – сказал Витя, – это, собственно, и есть понятие бесконечности».
Больше никто никогда не говорил со мной о бесконечности, и я забыла о ней, и лишь спустя много лет, увидев схематическую карту Израиля, вдруг вспомнила Витин треугольник бесконечности.
Они были одинаковы по форме.
А когда я приехала в эту страну и начала погружаться так, как, наверное, погружаются только шпионы – глубоко-глубоко, чтобы вобрать в себя все вокруг, чтобы ни одному местному жителю в голову не пришло, что я из другого мира, лишь так погрузившись в Израиль, я поняла вдруг, что Витин треугольник бесконечности – это и есть Израиль...
– Фира! – Огромный человек с черной бородой и черными с проседью кудрями смотрит на меня восхищенно и, кажется, едва сдерживается, чтобы не схватить в охапку.
– Здравствуйте. Это с вами я договаривалась по телефону об интервью? Вы Виктор? Вы знакомы со мной?
– Еще как! Фирочка...
– И давно мы знакомы? – Что-то неуловимо знакомое таится в его карих глазах. Точно. Эти глаза я когда-то видела.
– Давно, с первого класса. Я Витя. Витя Елин.
– Витя... Ты так изменился. Самое фантастическое, что я думала о тебе полчаса назад...
– Ты? Обо мне?
Он все же не выдерживает, обнимает меня крепко. Чувствую его огромную добрую силу, запах каких-то пряностей, деревни.
– Моя первая любовь... – подмигивает он Алеше.
– Вот так встреча! Сколько вы не виделись?
– Сколько? Лет двадцать.
– Значит, ты и есть ответственный группы разработчиков электронной части первого израильского спутника?
Необыкновенная радость охватывает меня. Спасибо Тебе, Создатель! Значит, оценили все же по заслугам Витин талант. И кто-то еще, кроме меня, потрудился разобраться в его неразборчивых каракулях.
– Я так рад! Ты не представляешь! Пойдем, познакомлю тебя с нашим дружным коллективом, а потом поедем ко мне.
– Не знаю... Я собиралась вернуться сегодня в Иерусалим.
– Нет! Все планы отменяются! Надо же, какие сюрпризы готовит жизнь! Разве могли мы представить себе двадцать лет назад, что встретимся в Израиле в лаборатории по созданию первого израильского спутника, а ты будешь писать обо мне в газете!
Старенький джип Вити побеждает вереницу холмов, как бравый солдат Швейк.
Таинственная ночь объединяет горячие крыши еврейских и арабских поселков, разбросанных по их вершинам и подножиям.
Мы едем к Вите. Ему ничего не стоило уговорить меня, достаточно было одной фразы, что у него жена – еврейка из Йемена и пять сыновей от года до семи лет! Вот уже девять лет он живет жизнью религиозного еврея. Витя Елин, нарисовавший мне в седьмом классе Израиль, даже не подозревая об этом.
Мы вспоминаем наш город, школу.
– Фирочка... Фирочка, как я любил тебя в седьмом классе, и в восьмом, и в десятом...
– А я ничего не знала.
– Любовь – не физика. Знания тут не нужны. – Нужны чувства.
– Верно.
– А Двору ты любишь?
– Очень.
– Больше, чем меня в десятом классе?
– Да... Ты всегда была несбыточной мечтой. Звездой в небе, а Двора – часть меня, моей плоти, моей души. Она – удивительная женщина... Как прозрачный студеный ручеек в жарких горах. Тихий, почти незаметный, но, если приблизишься к нему, оторваться невозможно. Ручеек, который несет из-под земли живительную силу и глубокий покой своих восточных предков.
Дом Вити стоит почти на самой вершине горы, крайний в поселении.
– Жаль, что сейчас темно.
– Ничего, завтра утром полюбуешься великолепным ландшафтом.
Невысокая худенькая Двора в синем длинном платье и кружевной накидке на голове – такой, какие носят религиозные восточные женщины – встречает нас у ворот. Выходим из машины. Витя обнимает жену, знакомит нас. Идем в дом по дорожке из гравия. По бокам и над нами густой плющ поблескивает звездами, вздрагивает от звуков цикад.
Входим в просторный белый салон. Камин. Низкий дубовый стол. Мягкие кожаные кресла вокруг.
Под высоким потолком деревянная шестиконечная звезда с лампочками по краям и в середине. Двора подает нам горячие йеменские слоеные лепешки, начиненные сочным мясным фаршем с восточными пряностями. Вот чем пахло от Вити, когда он обнял меня, увидев впервые через двадцать лет!
– Сегодня я уже не познакомлюсь с сыновьями.
– Нет. Они спят. Завтра, девочка.
– Двора, ну какая она девочка? Фира – наша ровесница.
– Я думала, студентка.
– Нет, это моя одноклассница. Я тебе говорил по телефону. Мы с ней вместе росли.
– Значит, она тоже из северной страны твоего детства?
– Да.
– А вы там были?
– Нет. Вот мальчики подрастут, тогда и поедем все вместе.
– Сколько шуб придется покупать!
– Шубы – не проблема.
– А что проблема?
– Ничего не проблема... Лишь бы мир наступил наконец, и чтобы больше никто не погиб... – Двора поднимает глаза на портреты трех красивых парней в военной форме. Под портретами маленькие красные электрические свечи.
– Братья Дворы: Шимон, Яков и Исысхар – погибли в Шестидневной войне. Танкистами были. Три похоронки за три дня.
– А еще остались братья?
– Нет. Только сестры. Четыре сестры. Все меня любят очень. – Витя обнимает Двору, ласково подмигивает: – Будешь грустить, женюсь на всех по очереди, пока не дойду до самой веселой.
– Не буду грустить. Никому тебя не отдам. Поздно уже. Завтра вставать рано. Пойдем, девочка, покажу тебе твою комнату.
Поднимаемся на второй этаж. Проходим две спальни мальчишек. Далекий-далекий запах пионерского лагеря легкой волной вдруг возникает в памяти...
Из чего он состоит? Перезрелые яблоки, перегревшееся на солнце дерево, рассыпанное печенье из родительской посылки и еще что-то. Я вспомню, что это, лягу – и обязательно вспомню...
Опускаю голову на прохладную подушку, смотрю в маленькое круглое окно под низким потолком. Две крохотные звезды мерцают в его бесконечной глубине. Вспоминаю про спутник. Первый израильский спутник, который конструируют новые репатрианты. Его должны запустить через полгода на Байконуре. Уже и договор с Россией подписан. Российская ракетоноситель выведет спутник на орбиту, а там он присоединится к американской космической станции, к которой уже присоединились четыре спутника из разных стран...
Даже спутники присоединяются друг к другу. Маленькие – к большим.
Мысли путаются, вырастают в загадочные видения, и вот уже я сама лечу в израильском спутнике, показывая Гере зеленую черту – тонкую пульсирующую жилку нашей страны в безжизненном сером пространстве. Гера крепко обнимает меня за плечи, разворачивает в другую сторону, и огромное зелено-голубое море лесов, полей и рек захлестывает меня своей необъятной мощью.
– Смотри! Смотри! Это наша Россия!..
Спутник вдруг перестает двигаться, замирает над мириадами огней, словно небо поменялось местами с землей.
– Это северная страна твоего детства, – явственно слышу я голос Дворы.
Мы снижаемся, и огни постепенно из беспорядочного хаоса перестраиваются в равномерные геометрические фигуры: квадраты, прямоугольники, параллели и биссектрисы.
Мы приземляемся в кабинете Геры, там, где я рассталась с ним десять лет назад. Мы падаем с неба, как сумасшедшие.
– Зачем? – шепчу я.
– Потому что сумасшедшие, – шепчет Гера, и я чувствую на своей шее его горячее дыхание, – и я падаю с тобой с неба, и возвращаюсь в него, и зависаю, как этот спутник.
Я прижимаюсь к Гере и отчетливо слышу удары сердца. Оно стучит ровно, четко, как маятник хронометра.
– Это пульсирует твоя тонкая вена в моем спящем чудовище. Я чувствую ее, как чувствую теперь тебя. Всю... Твою плоть. Твою душу.
Горячая истома окутывает нас обоих.
Наш спутник вновь взлетает.
«Чей? – мелькает в моем сознании. – Израильский, российский, американский?»
Захватывает дух от скорости полета, от силы чувств, переполняющих нас изнутри, – огромной силы совокупления двух бесконечно любящих друг друга людей. Самой огромной силы в этом мире.
Двадцать шесть сверкающих планет окружают нас с Герой веселым хороводом. Их приятное розово-голубое свечение ласково скользит по телу, векам, лбу, щекам.
– Это словно маленький журчащий ручей в жарких горах, – шепчет бородатый Витя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32