- Скорее, Джискорл! - прошипел он.
Но узколицый оруженосец уже что-то вынюхивал у входа в пещеру, словно
хорошо натасканный хорек. Издав удовлетворенный возглас, он поднял
маленькую фигурку, лежавшую на доске над огнем, и тут же затоптал костер.
Фигурку он держал бережно, словно она была сделана из паутины. Когда он
проходил мимо, Ивриана разглядела у него в руках глиняную куклу, очень
толстую, одетую в коричневые и желтые листья и карикатурно похожую на ее
отца. В нескольких местах из нее торчали длинные костяные иглы.
- Вот она, хозяин, - подняв куклу, проговорил Джискорл, но герцог
лишь повторил:
- Скорее!
Оруженосец начал вытаскивать самую длинную иглу, торчащую на груди
куклы, герцог охнул от боли и воскликнул:
- Не забудь бальзам!
Вытащив зубами пробку из пузатой склянки, Джискорл облил куклу
тягучей жидкостью, и герцог немного перевел дух. Тогда Джискорл принялся
одну за одной вытаскивать иглы, и всякий раз герцог начинал дышать чаще и
прикладывал руку то к плечу, то к бедру, как будто иглы выходили из его
тела. Когда все было кончено, он обвис в седле и долго сидел, не произнося
ни звука. Когда же он наконец поднял голову, все увидели, как удивительно
преобразился их хозяин: лицо порозовело, вызванные болью морщины исчезли,
голос стал громким и звучным.
- Отведите пленника в замок - там он будет ждать нашего суда, -
воскликнул он. - И пусть судьба его будет предостережением всем, кто
захочет заниматься колдовством на наших землях. Джискорл, ты доказал свою
преданность. - Взгляд герцога упал на Ивриану. - А ты слишком долго играла
в ворожею, дочь, я сам займусь твоим воспитанием. Для начала ты будешь
присутствовать при наказании этого мерзкого колдунишки.
- Да ведь это для нее награда, герцог! - воскликнул Мышонок. Его
посадили в седло и связали ноги под брюхом у лошади. - Убери с моих глаз
свою дочь, эту гнусную шпионку! И не позволяй ей видеть мои мучения.
- Эй, там, заткните-ка ему рот! - велел герцог. - А ты, Ивриана,
поедешь сразу за ним, это приказ.
В разгорающемся свете дня небольшая кавалькада медленно двинулась к
замку. Ивриане привели ее лошадь, и девушка, сломленная горем и
поражением, заняла свое место, как ей велел отец. Ивриане казалось, что
перед нею развернулась вся ее жизнь - прошлое, настоящее и будущее, -
которая состояла из страха, одиночества и боли. Воспоминания о матери,
умершей, когда она была совсем маленькой, от ужаса, до сих пор заставляли
биться сердце Иврианы чаще: это была отважная, красивая женщина, всегда с
бичом в руке, которую побаивался даже отец. Ивриана вспомнила, что когда
слуга принес весть о том, что мать упала с лошади и сломала шею, ее
единственным чувством был страх: а вдруг ей солгали, вдруг это очередная
уловка матери, чтобы усыпить ее бдительность, и вскоре последует какое-то
новое наказание?
А после смерти матери она не видела от отца ничего, кроме извращенной
жестокости. Возможно, из огорчения, что у него родилась дочь, а не сын,
герцог обращался с нею, как с трусливым мальчиком, а не как с девочкой, и
всячески поощрял самых подлых из своих слуг к тому, чтобы они третировали
ее - от горничных, которые изображали привидений у ее постели, до кухонных
девок, которые клали ей в молоко лягушек и жгучую крапиву в салат.
Порою же ей казалось, что злостью по поводу рождения дочери в полной
мере объяснить жестокость отца нельзя, что он отыгрывается на ней за
страх, который испытывал перед покойной женой, до сих пор оказывающей
влияние на его поступки: герцог так и не женился вторично и даже не держал
любовниц, по крайней мере в открытую. А вдруг то, что он сказал насчет ее
матери и Главаса Ро - правда? Но нет, это дикие выдумки, порожденные его
злобой. А может - как он сам порою ей признавался, - герцог хотел
вырастить дочь по образу и подобию ее жестокой и кровожадной матери,
пытаясь воссоздать свою ненавидимую и вместе с тем обожаемую жену в
личности дочери и находя противоестественное удовольствие в преодолении
неподатливого материала, с которым работал, и в нелепости всей затеи.
И вот Ивриана нашла спасение у Главаса Ро. Когда она, скитаясь в
одиночестве по лесам, впервые натолкнулась на этого седобородого старика,
он лечил олененку сломанную ногу и сразу тихим голосом стал рассказывать
ей о доброте и братстве между всеми живыми существами, людьми и животными.
И она изо дня в день стала приходить к нему, чтобы услышать истину, о
которой сама смутно догадывалась, чтобы спрятаться за его неизменной
добротой... и чтобы поддержать робкую дружбу с его маленьким, но сметливым
учеником. Во теперь Главас Ро погиб, а Мышонок вступил на паучью дорогу,
змеиный путь, кошачью тропу, как старый чародей называл порой эту
гибельную магию.
Девушка подняла глаза и увидела Мышонка: со связанными за спиной
руками, согнувшись, он ехал впереди, чуть сбоку от нее. Она почувствовала
угрызения совести, потому что была виновной в поимке Мышонка. Но еще
сильнее была боль из-за утраченной возможности: впереди ехал человек,
который мог спасти Ивриану, вырвать ее из этой жизни, и этот человек был
обречен.
Тропа сузилась, и девушка оказалась рядом с Мышонком. Торопливо,
стыдясь самой себя, она проговорила:
- Если я могу сделать что-то, чтобы ты простил меня...
Юноша бросил на нее снизу вверх острый, одобрительный и на удивление
живой взгляд.
- Вероятно, можешь, - тихо, чтобы не услышал ехавший впереди егерь,
прошептал он. - Ты прекрасно понимаешь, что твой отец замучает меня до
смерти. Ты будешь при этом присутствовать. Сделай вот что. Ни на секунду
не спускай с меня глаз. Сядь рядом с отцом. Положи ладонь ему на руку и
поцелуй его. Главное, не показывай, что тебе страшно или противно. Будь
словно мраморная статуя. И просиди так до конца. Да, и еще одно: надень,
если удастся, платье матери, или какую-нибудь другую ее вещь. - Мышонок
слабо улыбнулся. - Сделай так, и я хоть немного утешусь, видя, как ты
дрожишь, дрожишь, дрожишь!
- Эй, хватит там бормотать всякие заклятья! - закричал внезапно егерь
и дернул лошадь Мышонка за повод.
Ивриана пошатнулась, как будто ее ударили по лицу. Ей казалось, что
она так несчастна, что дальше некуда. Однако слова Мышонка довели ее до
последней черты. В этот миг кавалькада выехала из леса, и вдали появился
замок - черное зазубренное пятно на фоне восходящего солнца. Никогда еще
замок не казался девушке столь чудовищным. Его высокие ворота были для
Иврианы железными челюстями смерти.
Спускаясь в находящуюся глубоко в подземелье камеру для пыток,
Джанарл испытывал ликование, какое всегда охватывало его, когда он со
своими егерями затравливал зверя. Однако захлестнувшая его волна радости
была покрыта пеной страха. Он чувствовал себя, как изголодавшийся человек,
приглашенный на роскошный ужин, но предупрежденный прорицателем, что яства
могут быть отравлены. Герцога преследовало воспоминание об искаженном
испугом лице егеря, раненного в руку позеленевшим мечом юного колдуна.
Джанарл встретился взглядом с учеником Главаса Ро, чье полуобнаженное тело
уже было растянуто на дыбе - к пытке, правда, еще не приступали, - и его
страх усилился. Глаза Мышонка были такие испытующие, такие холодные и
грозные, так явно чувствовалось в них колдовское могущество...
Герцог сердито оборвал поток этих мыслей и в душе сказал себе, что
немного боли - и взгляд этих глаз станет затравленным, испуганным. Он
подумал, что до сих пор не пришел в себя после вчерашних ужасов, когда его
чуть было не вколотили в гроб с помощью мерзкого колдовства. Но в глубине
сердца он знал, что страх всегда жил в нем - страх, что однажды кто-то или
что-то окажется сильнее него и заставит его страдать, как он сам заставлял
страдать других, страх перед мертвыми, которых он погубил и перед которыми
теперь бессилен, страх перед своей покойной женой, которая была сильнее и
бессердечнее, чем он, и унижала его тысячью способами, о чем помнил он
один.
Но герцог знал и другое: скоро сюда придет его дочь, и он сможет
переложить свой страх на нее, заставить ее бояться и тем самым вернуть
себе мужество, как он уже делал бессчетное число раз.
Поэтому Джанарл уверенно занял свое место и велел приступать к
пыткам.
Когда большое колесо заскрипело и кожаные браслеты на руках и ногах
немного натянулись. Мышонок почувствовал, как его захлестывает волна
беспомощности и паника. Она сконцентрировалась в его суставах - этих
глубоко спрятанных сочленениях, обычно не подвергающихся опасности. Боли
пока не было. Просто его тело немного напряглось, словно он зевнул и
потянулся.
Прямо перед собой он видел низкий потолок. Неверное пламя факелов
освещало швы между камнями и пыльную паутину. У своих ног Мышонок видел
верхнюю часть колеса и две большие руки, которые легко и очень медленно
проворачивали его, делая остановки в двадцать ударов сердца. Повернув
голову набок и скосив глаза, он видел внушительную фигуру герцога - не
такую толстую, какой была кукла, но достаточно массивную, - который сидел
в резном деревянном кресле, а за его спиной стояли два вооруженных воина.
Унизанные сверкающими перстнями смуглые пальцы герцога крепко сжимали
подлокотники кресла. Ноги его твердо упирались в пол. Лицо выражало
упрямство. И только в его глазах проскальзывала не то тревога, не то
чувство беззащитности. Они бегали из стороны в сторону, суетливо и
непрестанно, словно подвешенные на шарнирах глазки куклы.
- Моя дочь должна быть здесь, - глухо и отрывисто проговорил герцог.
- Поторопите ее. Нечего ей там копаться.
Один из стражников немедленно вышел.
И тут появилась боль: она вспыхивала то в предплечье, то в спине, то
в колене. Усилием воли Мышонок сделал бесстрастное лицо. Он сосредоточил
все свое внимание на окружавших его физиономиях, подробно рассматривал их,
словно перед ним была картина, отмечая блики света на щеках и глазах,
созерцая колеблющиеся в свете факелов тени на низких стенах.
И вскоре эти низкие стены стали медленно таять, и перед Мышонком
открылись невиданные им доселе просторы, словно расстояния вовсе перестали
существовать: он увидел громадные леса, залитые светом янтарные пустыни и
бирюзовые моря, увидел озеро Чудовищ, город Упырей, великолепный Ланкмар,
Землю Восьми Городов, горы Пляшущих Троллей, сказочные Стылые Пустоши и
там - спешащего куда-то рыжеволосого и высокого юнца с открытым лицом,
которого он приметил когда-то среди пиратов и с которым потом разговаривал
- увидел чужие места и чужих людей, но так ясно, словно перед ним была
гравюра, сделанная художником-миниатюристом.
Боль вернулась внезапно и сделалась ощутимее. Коварная длинная игла
зашевелилась у него внутри, сильные пальцы поползли по рукам и ногам к
позвоночнику, словно пытаясь раздвинуть бедра. Мышонок отчаянно напряг все
свои мускулы.
И тут послышался голос герцога:
- Не так быстро. Погодите немного.
Мышонку показалось, что он уловил в голосе герцога панику. Несмотря
на острую боль, он повернул голову и посмотрел на беспокойные глаза
Джанарла. Они продолжали бегать туда и сюда, словно крошечные маятники.
Внезапно, словно время перестало существовать, Мышонок увидел сцену,
происходившую в этом подземелье когда-то раньше. Герцог так же сидел в
своем кресле, глазки у него бегали, как и сейчас, но выглядел он моложе, и
на лице его была нескрываемая паника и ужас. Рядом с ним сидела вызывающе
красивая женщина в темно-красном платье с низким вырезом и вставками из
желтого шелка. На месте Мышонка, на дыбе лежала здоровая и
привлекательная, но жалобно стонущая девушка, которую женщина в красном
невозмутимо и подробно расспрашивала относительно любовных свиданий с
герцогом и попытки отравить ее, супругу герцога.
Зазвучали шаги, и сцена исчезла - как будто в воду с отражающимся в
ней пейзажем бросили камень, прошлое уступило место настоящему. Послышался
чей-то голос:
- Твоя дочь, о герцог.
Мышонок собрал в кулак все свое мужество. Только сейчас, несмотря
даже на боль, он понял, как боится этой встречи. С горькой уверенностью он
осознал, что Ивриана не выполнит его просьбу. Она не злая, он знал это, и
не хотела его предать, но была начисто лишена мужества. Она начнет
хныкать, своими страданиями лишит его остатков самообладания и развеет по
ветру его последний невероятный замысел.
Послышались легкие шаги - шаги Иврианы. Звучали они с несвойственной
им размеренностью.
Повернуть голову так, чтобы увидеть дверь, означало для Мышонка новую
боль, но он пошел на это и стал ждать, когда девушка вступит в полосу
красноватого света факелов.
И тут он увидел ее глаза. Они были широко раскрыты и пристально
смотрели прямо на него. И не убегали в сторону. Лицо девушки было бледным,
но совершенно спокойным.
Мышонок увидел, что она одета в темно-красное платье с низким вырезом
и вставками из желтого шелка.
Душа Мышонка возликовала: Ивриана все-таки выполнила его просьбу.
Однажды Главас Ро сказал: "Жертва может перекинуть боль назад на своего
мучителя, если того удастся обманом заставить открыть канал для
ненависти". И теперь такой канал был открыт и вел к самой сути Джанарла.
Мышонок жадно вперил взгляд в немигающие глаза Иврианы, словно это
были заводи черной магии, мерцавшие в холодном свете луны. Он знал: эти
глаза вберут в себя то, что он им пошлет.
Мышонок смотрел, как девушка села подле герцога, как тот искоса
взглянул на дочь и подскочил, как будто увидел привидение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27