(...) и тут же перед ним (Огневым - А.Ф. ) расхлестнулось родное село - с горбатыми избами, и мужики ощеренные, готовые кинуться друг на друга из-за куска хлеба... Но, переступая порог калитки, он громко рассмеялся.
Ф.И. Панферов. Бруски
Впрочем, в 30-е гг. этот роман был объектом острейшей полемики, имевшей и литературное продолжение - в том числе в виде "Поднятой целины": Шолохов был ярым оппонентом Панферова. Появилось даже слово "панферовщина" - синоним злоупотребления диалектизмами, а сама крестьянская эпопея Панферова сделалась жупелом критики, причем А.М. Горький, в целом благожелательно отнесшийся к талантливой книге, отвергал языковые крайности автора, а тот же А.С. Серафимович выступал в защиту романа. В 1940 г. Панферов отредактировал "Бруски". Этот пример показателен: мы видим, что диалектизмы чаще всего бывают лишь орнаментальными, декоративными элементами текста и вполне заменяются другими языковыми средствами, способными выполнять ту же функцию указания на особый социокульрурный контекст, в котором происходит действие. Такими замещающими средствами (субститутами) бывают понятные диалектизмы, просторечия и т.п.
Подчеркнем эту мысль: умеренные диалектизмы и просторечия обычно выступают в роли субститутов, помогая автору избежать языкового натурализма. А также - это не одно и то же - избежать самодостаточной орнаментальности, когда диалектизмы и др. маргинальные средства (арготизмы, слэнг и т.п.) используются ради них самих ("Бруски" были ближе к этому варианту).
Однако и эти общепонятные диалектизмы и вульгаризмы иногда теряют свою функцию субститутов и сами превращаются в то, что они были бы должны замещать. Иногда литературные аристократы, поэтические гурманы, пресытившись "высоким штилем" подобно Кларе Эйнсфорд Хилл, очарованной языком лондонского дна, услышанным от Элизы Дулиттл, пытаются овладеть просторечием и превратить его в особо пикантное эстетство. В результате в крайних случаях получается нечто непристойное, как проза Викт. Ерофеева и В. Сорокина, а чаще - просто манерное:
А не видел ли, млад, - не вемо-што,
А не слышал ли, млад, - не знамо-што
В белохрущатых громких платьицах
В переулочках тех Игнатьевских.
Свет до свету горит,
Должно, требу творит,
Богу жертву кадит,
С дуба требоваит (!)
А звоньба-то отколь? - Запястьица!
А урчба-то отколь? - Заклятьице?
Попытай молодецка счастьица
В переулочках тех Игнатьевских!
М.И. Цветаева. Переулочки
Это отрывок из монолога ведьмы, соблазняющей молодца. Или:
Бывалый гул былой Мясницкой
Вращаться стал в моем кругу,
И, как вы на него ни цыцкай (!)
Он пальцем вам - и ни гу-гу
Б.Л. Пастернак. Бабочка-буря
Цветаева и Пастернак демонстрируют свое умение зарифмовать "язык улицы". Зарифмовать удалось виртуозно, однако поверить в то, что это на стоящая простонародная речь, затруднительно.
Недавно появился новый перевод трагедии Ю. О'Нила A Desire Under the Elms, выполненный В. Роговым. Видимо, очень хорошо ощущая "нетривиальность" своей работы, резко отличающейся от других переводов этого драматурга, В. Рогов пишет: "все русские переводы (...) чрезмерно "залитературены" (...) В оригинале текст реплик не содержит ни одной фразы, которая не нарушала бы элементарных норм литературного языка, хотя лексика персонажей и дифференцирована (...) И каким-то чудом в корявых, грубых фразах персонажей налицо явственно ощутимый поэтический субстрат - насколько мне удалось это воспроизвести, судить не мне"40. Создается впечатление, что переводчику удалось только заглавие - "Алчба под вязами". Вот, напр., как выглядит один из наиболее драматичных эпизодов в этой стилистической интерпретации:
КЭБОТ (говорит голосом, исполненным странным чувством). Он моим сыном должон был быть, Эбби. Меня ты должна была любить. Я - мужчина. Кабы ты меня любила, никакому шерифу я бы не донес, что бы ты не сделала, хоша живьем меня жарь! (...) Сказал шерифу?
ИБЕН. Ага (...)
КЭБОТ (с испепеляющим презрением). Молодец! Весь в мамашу (...) А когда шериф ее заберет, проваливай с фермы - не то, как перед Богом, придется ему сюда сызнова прийти и меня тоже за убивство заарестовать (...)
ИБЕН. И побег я назад. Как припущу через поля да скрозь лес. Думал, может, успеешь ты убечь (...)
ЭББИ (качая головой). Я должна кару принять, за грех мой расплатиться.
ИБЕН. Тогда и я с тобой (...) Я тебя на это навел. Я ему смерти желал!
Я все одно как толкнул тебя на это!
ЭББИ. Нет. Одна я.
ИБЕН. Я такой же виноватый, как и ты! Он был дитё нашего греха,
Возможно, это слишком строгая оценка, но процитированный текст выглядит скорее анекдотическим, нежели трогательным и возвышенным. Ради такой пьесы не следовало менять привычное русское название - "Страсти под вязами". Самому переводчику оно не нравилось, потому что вызывало в памяти "страсти-мордасти", но текст, в сущности, производит именно такое впечатление. На наш взгляд, достаточно было бы оставить подчеркнутые слова и словосочетания, чтобы они, давая адекватное представление о просторечном стиле трагедии, не раздражали читателя и не отвлекали его от человеческих переживаний.
Здесь не нужно было ничего изобретать. В русской литературе есть очень похожая пьеса, почти на тот же сюжет - "Власть тьмы" Л.Н. Толстого, где герои - деревенские люди - говорят вполне грамотным языком и читатель и зритель осознают его условность. Чтобы показать, что реальная речевая среда не такова, Толстой все ее косноязычие концентрирует в Акиме, который не то что говорит плохо - он вообще почти не говорит; его речь - это обрывки фраз, соединенные междометием "таё". Впрочем, понятно, что В. Рогов решал другую задачу: показать безграничное уродство жизни своих героев, деформацию душ - и муки рождения человеческого в этих душах. Но если задача не решена, тогда и остается одно - объяснять, в чем она заключалась. В. Рогов - очень талантливый, умный и творческий литератор, но в данном случае он избрал не самый удачный принцип работы, и его герои получились ряжеными.
Вторичная номинация
В этом разделе мы рассмотрим слова и обороты, возникшие на основе других лексических единиц, без которых они не понятны. Самой элементарной формой вторичной номинации, по-видимому, следует считать "народную этимологию", которая сама по себе имеет большее отношение к культуре речи, но может использоваться и в художественной литературе и публицистике. Напр.:
Бабулька дверь не открывала:
- Ракитники, - причитала она, - смотрите, вымогатели паскудные, я уж ноль-два набрала, тикайте добром...
- Ракитники - это как? - Костенко недоуменно обратился к Глинскому.
- Рэкетиры, - ответил тот. - Россия чужие слова трудно приемлет.
Ю. Семенов. Тайна Кутузовского проспекта
Подчеркнутое предложение разъясняет лингвистический смысл, причину данной - чрезвычайно искусственной - "народной этимологии".
В начале 90-х гг. в печати, которая именовала себя "патриотической", особенно в газете "День" нередко появлялись неологизмы, в которых давалась оценка только что возникшим реалиям, - напр., хлесткое словечко "прихватизация" или название новой власти, произведенное от слова "демократия". Как говорится в одной рекламе, "мы не будем его показывать", но прокомментировать его можно. Стилистическая окраска слова не заслуживает комментариев: какой бы скверной ни была власть, ее "духовной оппозиции" не следует ронять собственное достоинство, чтобы не позорить народ, от имени которого она выступает. Что же до самого слова, то оно свидетельствует о наивности своих создателей. Как большинство громких слов, оно некорректно, эмоций в нем больше, чем точности. Его можно отнести к любой власти, никаких других властей не бывает. "Аристократия", т.е. "правление лучших", - вещь невозможная по определению41. Возможно, имелось в виду, что даже на фоне представлений об аморальности любой власти "демократическое" государство из-за своей растленности, своего цинизма выглядит чем-то исключительным. С этим нельзя не согласиться, хотя, на наш взгляд, предпочтительнее и более точное, и "приличное" слово "демокрады" из повести Ю. Полякова "Демгородок". В отличие от предыдущего, в котором не слышится ничего, кроме бессильной злобы, это слово, исполненное благородного презрения, действительно клеймит свой объект.
Частными случаями вторичной номинации являются каламбуры:
Не быть тебе нулем
Из молодых - да вредным!
Ни медным королем,
Ни попросту - спортсмедным
Лбом
М.И. Цветаева. Стихи к сыну
и аллюзии (отсылки к другим текстам), прежде всего реминисценции, т.е. видоизменение цитаты:
К пушкинскому юбилею
Тоже речь произнесем:
Всех румяней и смуглее
До сих пор на свете всем
М. И. Цветаева. Стихи к Пушкину
Как было сказано, вторичные номинации обычно непонятны без апелляции к их источникам, т. е. они создают в тексте аномалию, которая привлекает внимание читателя и побуждает к ее истолкованию. Но "румяней и смуглее" вполне нормальная формулировка, аномалии как будто нет. Однако, во-первых, Цветаева слово "смуглее" выделяет курсивом, т. е. уже нарушает линейное однообразие текста, во-вторых, сам по себе не аномальный оборот выглядит алогичным на фоне остального текста: почему в связи с пушкинским юбилеем нужно говорить именно о цвете лица поэта, да еще покойного? Только соотношение с пушкинским оборотом "всех румяней и белее" позволяет осмысленно воспринять цветаевскую формулировку: Пушкин, вопреки "хрестоматийному глянцу", до сих пор остается самым живым и необыкновенным.
К реминисценциям можно отнести "квазицитаты", "квазиафоризмы": трансформации известных афоризмов или иронические речения, имитирующие афоризмы. Первые часто бывают парадоксальными, а квазиафоризмы усиливают это свойство ("Скажи мне, кто я, и я скажу тебе, что ты еще хуже")42.
Реминисценции часто функционируют как заглавия публицистических статей, почти всегда - неудачно. Как правило, примитивно, не остроумно и даже просто не умно эксплуатируются конструкции "зеркало революции" (напр., "Шараф Рашидов как зеркало узбекской революции") и "страсти по ...". В частности, после скандального фильма В. Пичула "Маленькая Вера" в журнале "Советский экран" вышла статья "Страсти по маленькой Вере", после фильма С. Снежкина "ЧП районного масштаба" -"Страсти по секретарю райкома". Это не значит, что после этого к Матфею, Марку, Луке, Иоанну, а также Андрею Рублеву (согласно фильму А. А. Тарковского "Страсти по Андрею") добавились два новых евангелиста -маленькая Вера и секретарь райкома. Подразумевались страсти, кипевшие вокруг этих посредственных картин.
Примеры удачного обыгрывания чужих формулировок можно почерпнуть из статей М. Геллера (точнее, их заглавий): "Марксианские хроники", "Товарищ Дефицит" (аллюзия на прозвище Марии-Антуанетты - "мадам Дефицит"), "Минус советская власть", "Химики" и "лирики" и др.
Один из фильмов А. Суриковой (сценарий Э. Брагинского) называется "Московские каникулы", хотя его главная героиня - итальянская миллионерша не школьница, не студентка и даже не депутат парламента. Эта картина парафраз знаменитой кинокомедии У. Уайлера "Римские каникулы", чем и объясняется ее название, поскольку похожий сюжет разворачивается в Москве. Правда, у фильма есть еще один - неявный - смысл: приключения героини связаны с собакой, а каникулы - в буквальном переводе с латинского: "собачьи дни", так что с этой точки зрения название все-таки мотивировано.
В повести В.А. Пьецуха рассказывается о том, как после исчезновения одной старушки (которая, как впоследствии выяснилось, скоропостижно скончалась, выйдя на прогулку) ее соседи по коммунальной квартире, еще ничего не зная о ее судьбе, предъявляют претензии на ее комнату:
- Больше всего прав у нас, - сразу решила Люба. - Потому что мы живем втроем, да еще мать у нас.
- Тем более что я разнополый, - добавил Петр (ее несовершеннолетний сын - А.Ф.)
- Грамотный ты у нас больно, как я погляжу, - сказал ему Фондервякин
В.А. Пьецух. Новая московская философия
Юмористический смысл этого фрагмента состоит в двусмысленности замечания Фондервякина. Заявление малолетнего Петра, конечно, вопиюще безграмотно с точки зрения семантики. Кроме того, детям "не полагается" говорить о "половых" вопросах. Тем не менее, Петр обнаруживает осведомленность в них, а также "юридическую грамотность". Ребенок еще не умеет правильно говорить, но уже готов драться за то, что считает своими правами. Курьезное словечко "разнополый" - вторичная номинация на основе существительного разнополый, которое в данном своем значении может относиться только к нескольким лицам.
Вторичная номинация типична и для бульварной субкультуры, эксплуатирующей, напр., названия произведений, уже имевших коммерческий успех. Так, после романа Э. Сю "Парижские тайны" появилось множество других "тайн" - "Лондонские", "Берлинские", "Брюссельские", "Стокгольмские" и проч., вплоть до "Тайн Нижегородской ярмарки". В.В. Крестовский, правда, уклонился от подобной пошлости, однако 100 лет спустя это упущение с избытком исправили потомки сериалом "Петербургские тайны".
Профессиональная лексика
Общее назначение профессионализмов в художественной литературе понятно: создание эффекта достоверности, ясно и другое: использование специальной лексики должно быть дозированным и уместным.
Однако терминология может обладать и эстетическим значением Д. Э. Розенталь пишет, что "обилие специальной лексики может быть использовано как средство создания особого эффекта. Ср. шуточное стихотворение А.Н. Апухтина, построенное на музыкальных терминах:
П. И. Чайковскому
К отъезду музыканта-друга
Мой стих минорный тон берет,
И нашей старой дружбы фуга,
Все развивается, растет
Мы увертюру жизни бурной
Сыграли вместе до конца,
Грядущей славы марш бравурный
Нам рано волновал сердца.
В свои мы верили таланты,
Делились массой чувств, идей ...
И был ты вроде доминанты
В аккордах юности моей
Увы! Та песня отзвучала,
Иным я звукам отдался,
Я детонировал немало
И с диссонансами сжился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19