В дальнейшем обстановка показала, что надобности в этом подчинении нет, и 31 марта 2-й Конный корпус был передан 10-й армии.
50-я стрелковая дивизия оставалась в Среднем Егорлыке, а 34-я - в Белой Глине.
32-я стрелковая дивизия и отдельная кавалерийская бригада Курышко занимали населенные пункты восточнее Белой Глины.
5
Когда части Конармии расположились на отдых, мы с Климентом Ефремовичем поехали на захваченном у противника бронепоезде в Ростов - надо было организовать подвоз в армию необходимого интендантского имущества, продовольствия, фуража и боеприпасов. По дороге в Батайске мы узнали, что на станции стоит служебный вагон командующего Кавказским фронтом Тухачевского. Лично мы его еще не знали. Слышали только, что он командовал армией на Восточном фронте, потом был в резерве Реввоенсовета республики, а затем назначен командующим войсками Кавказского фронта. Мы решили представиться Тухачевскому, доложить о состоянии армии и узнать о новой задаче.
Войдя в вагон, мы встретились с Тухачевским в узком проходе перед салоном.
После того как мы представились ему, он строго спросил:
- Почему вы не выполнили моего распоряжения об ударе в направлении станицы Мечетинской и повели Конную армию в район Торговой?
Меня удивила молодость командующего фронтом. На вид ему было не более двадцати пяти лет. Он держал себя солидно и даже грозно, но чувствовалось, что это у него напускное, а на самом деле он просто молодой человек, красивый, румяный, который не привык еще к своему высокому положению.
На строгий вопрос Тухачевского я спокойно ответил ему, что удар Конармии из района Платовской строго на запад в направлении Мечетинской в конкретно сложившейся к тому времени обстановке был нецелесообразным по следующим причинам:
Конармия, утомленная форсированным маршем, не могла наступать по степи, заваленной глубоким снегом, где нельзя было найти ни жилья, ни фуража.
Но главное - начались сильные морозы, при которых оставлять армию в степи означало сознательно погубить ее, что и подтвердила участь группы генерала Павлова.
Поэтому Реввоенсовет Конармии решил несколько уклониться вправо - в населенные районы, где можно было достать фураж и обогреть людей, а затем во взаимодействии со стрелковыми соединениями 10-й армии разгромить противника и продолжать движение в указанном направлении. События показали, что решение Реввоенсовета армии было оправданным.
Пока я говорил это, к нам подошел черноглазый и черноусый плотно сложенный мужчина средних лет с орлиным носом и, немного послушав, добродушно улыбаясь, с заметно кавказским акцентом сказал командующему:
- Брось придираться. Нужно радоваться. Ведь противник разбит. Разбит в основном усилиями Конармии. А ты говоришь... Даже Екатерина Вторая сказала, что победителей не судят, - и он обернулся к нам. - Будем знакомы Орджоникидзе.
Григорий Константинович поздоровался с нами и пригласил нас в салон.
В салоне Тухачевский спросил меня:
- Вы как здесь очутились?
- Едем в Ростов.
- Почему без моего ведома?
- Мы едем в свой штаб и о вас узнали чисто случайно. А узнав, решили представиться.
- Ну хорошо, - сказал Тухачевский, - но я же вам в Ростов ехать не разрешал.
- А разве бывает такой командующий армией, который каждый раз, как ему есть надобность ехать в свой штаб, спрашивает о том командующего фронтом?
- Прав он, - отозвался своим звонким баритоном Орджоникидзе. - Чего ты к нему придираешься? - повторил он и заговорил с нами. - Мы сами собирались добраться до вас, посмотреть на ваши дела. Очень хорошо, что приехали. А то мы точно не знали, где вас искать - в Белой Глине, в Торговой или в Мечетинской. Ну рассказывайте, каковы ваши дела, как Конармия.
Мы доложили со всеми подробностями о боях Конармии и о положении на фронте.
- Войска Деникина, - заключил Григорий Константинович, - практически разгромлены. Это большая победа. Народ вам спасибо скажет.
Тухачевский поговорил еще с нами, но уже в другом тоне - чувствовалось, что после нашего доклада мнение его о нас и о Конармии изменилось, а потом куда-то ушел.
К Орджоникидзе мы как-то сразу прониклись доверием. Его душевная простота располагала к откровенности, и, когда Тухачевский ушел, мы попросили Григория Константиновича рассказать нам о новом командующем фронтом.
Он сказал, что Тухачевского мало знает, так как с ним работает совсем недавно, может сказать только, что по социальному происхождению Тухачевский из дворян, окончил Александровское пехотное училище в Москве, затем служил в Петрограде взводным офицером, принимал участие в мировой войне, но в первые же дни попал в плен к немцам, пытался бежать, два раза его ловили, но третий раз побег удался; прибыв в Россию, предложил свои услуги Советской власти...
- Вот и все, что я о нем знаю. Личное мое мнение о нем такое: воевать может и хочет. Живой, подвижный, не плохо подготовленный в военном отношении, начитанный, особенно знает и почитает Клаузевица. Но вот молодой, горячий, не все иногда додумывает до конца. И что особенно заметно - мало учитывает политическую обстановку и особенности гражданской войны.
Орджоникидзе не скрыл от нас, что Тухачевский был недоброжелательно настроен к Конармии, в частности, ко мне - повлияла нездоровая атмосфера, созданная некоторыми лицами вокруг Конармии. Он познакомил нас с телеграммой, полученной им от Ленина, из которой очевидно было, что и Владимира Ильича кто-то неверно информировал о Конармии.
Ленин писал, что он "крайне обеспокоен состоянием наших войск на Кавказском фронте", в частности "...полным разложением у Буденного..."50
Мы с Климентом Ефремовичем были очень взволнованы, узнав об этой телеграмме Владимира Ильича.
Ясно было, что в центре кто-то злостно и безнаказанно лжет на нас.
Орджоникидзе успокоил нас, сказав, что он в тот же день ответил Ленину, что разговоры о разложении Конармии не основательны.
Ворошилов попросил Орджоникидзе подробно информировать Владимира Ильича об истинном положении дел в Конармии и передать ему наш горячий конармейский привет.
- После вашего обстоятельного доклада, - сказал Орджоникидзе, - у меня не остается и тени сомнений относительно боеспособности кашей армии и правильности принятых вами решений. И обещаю вам сообщить об этом лично Ленину.
Вернулся Тухачевский. Мы еще долго говорили о фронтовых делах и очередных задачах Конармии. Нам предстояло форсированное наступление на ют, к Черному морю, в полосе Туапсе, Сочи. Главное было не дать противнику закрепиться на реках Кубань и Лаба.
Тухачевский сказал, что директива с постановкой задачи Конармии будет отдана позже. В связи с тем, что стрелковые дивизии 10-й армии нам предстояло передать в подчинение командарма десятой, мы попросили одну из дивизий, в частности 20-ю, оставить в Конармии. Тухачевский не согласился, сославшись на то, что он не может ослаблять 10-й армии. Однако он обещал подчинить нам в оперативном отношении 22-ю стрелковую дивизию 9-й армии. Кроме того, мы получили разрешение на использование в завершающих операциях бригады Левды 14-й кавалерийской дивизии, которую Е. А. Щаденко формировал в Таганроге.
Простившись с Орджоникидзе и Тухачевским, мы поехали в Ростов, где 11 марта Ворошилов выступил с докладом о действиях Конармии на собрании представителей партийных и советских организаций города.
Будучи в Ростове, мы поддерживали постоянную связь с Зотовым, находившимся с полевым штабом армии в станице Егорлыкской. Он доложил нам, что дивизии, в том числе и стрелковые, привели себя в порядок, отдохнули и готовы к наступлению, что командующим 9-й армией передана в оперативное подчинение Конармии 22-я стрелковая дивизия и начдив этой дивизии Овчинников с начальником штаба были у него и просили поставить задачу. Зная уже общее направление наступления армии, мы приказали Зотову поставить частные задачи дивизиям на продвижение в район Тихорецкой.
Между прочим, в Ростове я установил, откуда шла очень посмешившая нас информация о гибели "красного командарма Буденного", которую незадолго до этого белые распространили по своим войскам. Как-то вечером ко мне зашел брат Емельян Михайлович. Вся голова его была забинтована, лишь один, уцелевший после первой мировой войны глаз тускло блестел... Я знал, что в боях за Ростов он был ранен и отправлен на излечение в госпиталь.
- Это тебя под Ростовом так угораздило? - спросил я.
- Это, - Емельян показал на свою голову, - в Ростове, да так, что до сих пор, не верю, что живой остался... Из Таганрога я поехал в Ростов, в штаб армии, - рассказывал Емельян. - Думаю, узнаю, где вы, да и в свой полк махну. С вокзала отправился пешком: хотелось пройтись по городу, посмотреть, как он выглядит после хозяйничанья белых. Иду. И вдруг окружает меня белоказачий патруль. Так неожиданно... Я ведь не знал, что белые в эти дни захватили Ростов. Хватаюсь за наган, но поздно. Офицер уложил меня выстрелом в лицо. Что они со мной делали - не знаю, только очнулся я в медицинском пункте вокзала, куда попал как белый солдат. Затем меня положили в белогвардейский госпиталь, который деникинцы бросили, когда уходили из Ростова. Вот какая история! - заключил Емельян. Он очень сокрушался, что белые раздели его до белья. - Ну и все: документы, наган, шашку, верхнюю одежду - все забрали.
Вот, оказывается, в чем дело - деникинцы воспользовались документами Емельяна, чтобы оповестить о моей гибели.
6
13 марта, когда мы уже возвратились в Егорлыкскую, была получена директива Реввоенсовета Кавказского фронта от 12 марта, в которой Первой Конной армии приказывалось выйти в район Усть-Лабинская, Ладожская, форсировать реку Кубань и к 19 марта овладеть районом Белореченская, Гиагинская.
После занятия станции Тихорецкой стрелковые дивизии 10-й армии были возвращены в подчинение своего командарма, но в дальнейшем по-прежнему с нами взаимодействовали.
14 марта в Конармию приехали командующий Кавказским фронтом Тухачевский и член Реввоенсовета фронта Орджоникидзе. Они осмотрели несколько частей армии и остались довольны их состоянием.
В дополнение к полученной нами раньше директиве Конармии дано было распоряжение наносить фланговые удары противнику, расположенному перед фронтом 9-й армии, чтобы облегчить этой армии захват Екатеринодара (Краснодара). Необходимость этого была вызвана тем, что в направлении Екатеринодара продвижение 9-й армии затруднял конный корпус князя Султан-Гирея. 16 марта в районе Усть-Лабинской 4-я кавалерийская дивизия столкнулась с этим корпусом силой до пяти тысяч сабель. Султан-Гирей стал отходить к Кирпильскому и в восьми километрах от этого поселка попал под удар 6-й кавалерийской дивизии, наступавшей на станицу Усть-Лабинскую. Началась жестокая рубка. Не выдержав ее, белые начали отходить. Значительная часть их, прижатая к реке Кубань, бросилась на мост, который уже успели захватить конармейцы. Пытаясь спастись, белые прыгали в реку, но либо тонули, либо уничтожались огнем наших пулеметов.
Разгромив корпус Султан-Гирея, Конармия продолжала наступление. Белогвардейцы уничтожили большинство переправ через реку Кубань, но это уже не могло удержать наши войска. Взорванные мосты ремонтировались, наводились понтонные переправы, разыскивались пригодные броды. Форсировав Кубань, Конная армия устремилась к реке Лабе.
19 марта была получена директива Реввоенсовета фронта, в которой Первой Конной армии ставилась задача занять 21 марта Майкоп и выделить часть сил для овладения районом Туапсе. Во исполнение этой директивы вечером того же дня был отдан приказ по Конармии с постановкой боевых задач дивизиям. Майкоп охватывался войсками армии с северо-запада и северо-востока. Для действий в направлении Туапсе направлялась бригада под командованием Левды, или, как она тогда именовалась, бригада упраформа Конармии.
20 марта 4-я кавалерийская дивизия, наступая в направлении Майкопа, в районе станицы Гиагинской встретила упорное сопротивление противника, перешедшего в контратаку при поддержке трех бронепоездов. Контратака была отбита. Противник, понеся большие потери, отступил.
6-я кавалерийская дивизия 21 марта после ожесточенного боя овладела станцией Белореченской, взяв в плен около тысячи белоказаков и захватив большие трофеи. Остатки белогвардейских частей скрылись в горах.
Утром 22 марта Конармия вступила в Майкоп. В городе уже находились представители так называемой "зеленой" армии во главе с Шевцовым. Эта армия, насчитывавшая в своем составе около пяти тысяч штыков, представляла собой соединение кавказских и причерноморских краснопартизанских отрядов. Она активно содействовала наступлению войск Кавказского фронта и за период своих боевых действий разгромила до шести полков белых и помогла нашим войскам овладеть Сочи и Туапсе.
Серьезную помощь войскам фронта оказал также краснопартизанский отряд чеченцев, ингушей и других кавказских народностей, действовавший в районе грозненских нефтепромыслов. Мы много наслышались рассказов, похожих на легенды, о командире этого отряда, грозненском рабочем Гикало, умном и осторожном партизанском вожаке, пользовавшимся большой популярностью среди горских народов.
Вступив в Майкоп, мы сейчас же организовали охрану нефтепромыслов, а вечером того же дня получили специальное распоряжение Реввоенсовета фронта по этому вопросу со ссылкой на телеграмму Ленина, предписывающую сохранность нефтяных промыслов. Нам рекомендовалось для организации охраны промыслов и формирования маршрутных составов с нефтью в центр страны вызвать из Таганрога Щаденко.
Майкопская операция была последней серьезной операцией Первой Конной армии на Северном Кавказе.
После занятия Майкопа боевые действия главных сил Конармии прекратились. По труднопроходимым горным дорогам и тропинкам, пробиваясь к побережью Черного моря в направлении Туапсе, Гагры, действовали лишь отдельные эскадроны, главным образом бригады Левды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61