Они стреляли по противнику, как правило, прямой наводкой, поражая не только живую силу, но и технику, особенно танки.
Этот этап боев требовал большого искусства всех звеньев, ибо надо было уметь маневрировать и взаимодействовать, чтобы отступление не превращалось в бегство. Организованность, собранность и величайшая стойкость - вот те качества, которые проявили наши бойцы в этот критический момент. И это понятно. Одно дело, когда сидишь в окопах, занимая неподвижную оборону. Тут главное - ни шагу назад. "Стоять насмерть" - приказывали командиры. Другое дело при отступлении, в постоянном движении, когда в лучшем случае удается закрепиться и держать оборону два-три дня, а потом снова менять позицию, строить временные укрепления.
Одним из таких участков, где удалось задержаться на несколько дней, несмотря на сильное давление врага, был район у деревни Большие Корчаны, который переходил из рук в руки несколько раз. Здесь пришлось водить бойцов в бой не только командирам батальонов и полков, но и самому командиру дивизии. На этом участке впервые сажали ополченцев на танки и переходили в контратаки, возвращая отбитые врагом позиции.
Рассказав все это, комдив объявил перекур.
- Теперь, - сказал Илья Михайлович, когда мы вернулись в его землянку, - мы во что бы то ни стало должны удержать Ораниенбаумский пятачок. Отступать дальше некуда. Сил у нас осталось немного. Недостает и боеприпасов. Придется маневрировать теми силами, которыми располагаем. Чаще менять позиции, делать вид, что у нас сплошной фронт, на стыках полков держать небольшие подразделения. Там надо немедленно соорудить долговременные доты.
Все это я вспомнил сейчас, слушая наставления И. М. Любовцева, зная, что здесь, вблизи Усть-Тосно, нам будет не легче, чем в районе Ораниенбаума, а, пожалуй, труднее, так как на подготовку к прорыву блокады дается всего лишь 8-10 дней, к тому же лучших людей надо было отдать в ударный полк...
Когда комдив закончил инструктаж и спросил меня, все ли мне понятно, я торопливо ответил "да" и попросил разрешение приступить к исполнению.
Моя поспешность вызвала у него улыбку.
- Не спешите. Послушайте теперь моего заместителя.
Заместитель по политчасти, которого мы по старой привычке называли комиссаром, пришел в дивизию почти одновременно с командиром. Если Илья Михайлович Любовцев был маленького роста и быстр в движениях, то Иван Иванович Смирнов имел фигуру плотную, был высокого роста и производил впечатление человека медлительного, всегда спокойного. На лице у него сохранился глубокий шрам - след ранения, полученного не то во время войны с белофиннами в 1940 году, не то в боях с самураями у озера Хасан.
- Положение в Ленинграде вам, конечно, хорошо известно, - начал он медленно, внимательно разглядывая меня. - Люди гибнут не столько от обстрелов и воздушных налетов, сколько от голода. Если мы в ближайшие дни не очистим железную дорогу, норма хлеба и других продуктов снова будет урезана, в том числе и в армии. Следовательно, у нас только один выход - прорвать блокаду, отбросить противника на юг. Выполнить эту задачу мы можем, лишь приложив величайшие усилия. От всех нас требуется исключительная выдержка, воля и готовность к самопожертвованию. Сделайте все, чтобы это понял каждый командир и боец вашего полка.
5
Не успели мы разместиться на новом месте, как в полк прибыли два корреспондента "Ленинградской правды" - Всеволод Кочетов и Михаил Михалев, которых я знал еще до войны, когда Кочетов был собственным корреспондентом областной газеты по Пскову, а Михалев заведовал корреспондентским пунктом в "Легкой индустрии". Знал я их как смелых, квалифицированных, вездесущих журналистов. Появление их на самом переднем крае, причем на "жарком" участке, меня не удивило. К тому же и обрадовало, потому что от них многое можно было узнать.
Внешне Кочетов и Михалев выглядели плохо - они были скорее похожи не на корреспондентов, а на сбившихся с дороги путников, потерявших надежду найти свой дом. У них, видимо, как и у всех ленинградцев, началась дистрофия, характерным признаком которой были скованность движений и бледность кожи, похожей на пергамент. Шинели на их полусогнутых спинах висели, а животы были туго затянуты ремнями.
Начпрод полка Я. Дворян накормил гостей горячим мясным супом. Это приободрило их, придало энергии, хватившей на длинный разговор. От них мы узнали, что горком партии и исполком Ленсовета делают многое. Только что были открыты при столовых, в заселенных жилых домах и на некоторых улицах пункты кипяченой воды. Люди страдали не только от холода и голода, но и от отсутствия кипяченой, горячей воды. На действующих предприятиях создаются органами здравоохранения стационарные профилактории, а силами комсомола бытовые отряды для оказания помощи ослабевшим людям.
Потом наступила наша очередь с Алексеевым рассказывать о прошедших боях, об отличившихся воинах, трудностях и лишениях, которые героически переносили защитники Ленинграда. Кочетов и Михалев уговорили меня написать для газеты "Ленинградская правда" статью, которую я им и вручил через два дня, к моменту их отъезда. Эта статья вскоре была напечатана под названием "Школа войны", в ней говорилось о том, как мы учились воевать, преодолевать страх, воспитывать выдержку и волю к победе.
Журналисты - люди дотошные, умеющие наизнанку вывернуть душу. Разговор с ними настолько взбудоражил, что я долго не мог успокоиться. Думал о том, какое труднее, поистине нечеловеческое испытание выпало на долю ленинградцев. Какую выносливость, какую силу духа надо иметь, чтобы так стойко переносить все ужасы осады многомиллионного города.
Мне часто приходилось бывать в Ленинграде, ходить по затемненным ночным улицам, покрытым толстым слоем снега и льда, укрываться во время воздушных тревог в бомбоубежищах... Я видел, как наиболее слабые и больные не выдерживали режима блокады - эвакуировались или умирали, а те, которые были выносливее и покрепче, те, которые сумели сохранить хотя бы часть сил и энергии, постепенно привыкли к трудной, требующей большой физической выносливости и силы воли обстановке. Эти люди работали у станков или выполняли иные задания, связанные с обороной, постепенно мужали и мало чем отличались от воинов.
Многие ленинградские предприятия в обстановке постоянных обстрелов и бомбежек работали круглые сутки, снабжая фронт оружием, боеприпасами и снаряжением. Причем без всяких промежуточных инстанций. Действовал один принцип: завод - фронт. Представители армии приезжали непосредственно в цеха заводов и фабрик, где получали оружие, снаряды и новую технику.
Взаимодействие фронта и тыла проявлялось во всем. На место мужчин, ушедших на фронт, к станкам встали их жены и дети. И что удивительно - новые для себя профессии они осваивали в предельно короткие сроки. Причем многие из них переселились жить в общежития, организованные на предприятиях. Так было удобнее. Экономили силы. К тому же в общежитии, если ослабнешь или заболеешь, есть товарищи: не оставят в беде.
В эти дни на берега Невы пришла радостная весть - наши войска перешли в контрнаступление под Москвой. Гитлеровские вояки, понеся большие потери в живой силе и технике, были отброшены от столицы нашей Родины на десятки километров.
Тут же во всех подразделениях нашего полка состоялись политинформации. Разъясняя сводку Совинформбюро, мы старались воодушевить своих бойцов и командиров, рассказать о взаимодействии родов войск в зимних условиях, призывали к отваге в предстоящих боях, к которым мы настойчиво готовились.
6
Предстояла повторная операция по овладению Усть-Тосно с последующим выходом на станцию Мга. Тогда была бы освобождена Кировская железная дорога, связывающая Ленинград со страной. Такие попытки были предприняты в октябре и начале ноября, но успеха не имели.
Повторная усть-тосненская операция была назначена на вторую половину декабря. С этой целью и была переброшена сюда наша дивизия.
Штурм вражеских позиций силами ударной группы начался 20 декабря с артиллерийской подготовки. Мы были убеждены в успехе. Однако выбить противника с занятых позиций не удалось. Группа бойцов нашего полка, выделенная в ударную группу, с задания не вернулась. Погибла.
После неудачи наступило состояние психологической депрессии. Но гнетущая обстановка вскоре была разряжена приятной вестью. Через Ладожское озеро проложена протяженностью в 140 километров ледовая дорога, по которой началась эвакуация населения Ленинграда и усиленный подвоз продуктов. Результаты этого сразу же дали себя знать. Через несколько дней в Ленинграде была увеличена норма хлеба и некоторых других продуктов питания. Рабочим и инженерно-техническим работникам норма хлеба увеличивалась на 100 граммов, служащим, иждивенцам и детям - на 75. Теперь рабочие стали получать 350 граммов, а служащие и иждивенцы - 200.
"Дорога жизни", конечно, не сняла с повестки дня задачу по освобождению Кировской железной дороги. Командование фронтом продолжало готовить части и подразделения к штурму Усть-Тосно. Подошла и наша очередь.
Наш сто третий полк, получив пополнение, готовился к наступлению в условиях, приближенных к боевым. На занятия выходили почти все три тысячи бойцов и командиров, приписанных к полку. Освобождались лишь больные.
В один из декабрьских дней к нам прибыл командир дивизии Любовцев. Перед полком была поставлена задача: занять исходные позиции в противотанковом рву за большим полуразрушенным кирпичным зданием "Спиртстроя" в километре от Усть-Тосно и рано утром, под прикрытием артиллерийского огня, начать атаку. Наступать предстояло на узком участке шириной в 300-400 метров несколькими эшелонами. Эффект атаки во многом зависел от быстроты действий.
В канун наступления я отправился с командирами батальонов на рекогносцировку. Участок, который нам предстояло преодолеть, был болотистый, покрытый замерзшим мхом, мелким кустарником и низенькими соснами, подстриженными пулями, снарядными и минными осколками. Он хорошо просматривался и простреливался противником. Обороняла его 86-я дивизия, но ее бойцов мы не видели. Стоял тридцатиградусный мороз, и они укрылись в нишах траншей, в землянках и дзотах.
В эту ночь никто из нас не спал. Ее нам хватило лишь для того, чтобы занять исходные позиции в упомянутом рву за "Спиртстроем", который тянулся от Невы до железной дороги, а также для того, чтобы вырыть в нем ниши и подготовить людей к атаке.
Она началась ровно в девять часов. С криками "Ура!", "Вперед, за Родину!" первой выскочила изо рва девятая рота, за ней с небольшим интервалом восьмая... И так одна за другой все девять основных боевых подразделений полка. Я с заместителем по политчасти Алексеевым занял место на правом фланге, у железной дороги, начальник штаба Павленко и парторг полка Амитин - на левом, ближе к Неве.
Начало атаки, поддерживаемое артиллерийским огнем, развивалось успешно. За полчаса мы преодолели половину дистанции, отделявшей нас от противника. Расстояние между цепями рот не превышало десяти-пятнадцати метров. Поэтому колонна наступающих, вытянувшаяся по фронту примерно на триста-четыреста, а в глубину - на сто метров, выглядела внушительно и грозно. Трехтысячная масса вооруженных людей могла, как нам казалось, сокрушить оборону врага и выйти на заветный противоположный берег Усть-Тосно. Все бойцы и командиры полка были настроены решительно и воинственно.
Фашисты долгое время молчали. Пока мы не достигли середины разделявшего нас расстояния, они не сделали ни единого выстрела. Когда же полк оказался в низине, в центре болота, со страшным воем посыпались на наши головы снаряды. Фашисты открыли огонь из поселка Красный Бор, который находился невдалеке от нас, справа, на возвышенности, откуда хорошо просматривалось наше движение. Стреляли фашисты с ожесточением, одновременно из нескольких батарей.
Под огнем оказались все девять рот. Там, где только что находились бойцы, вздыбились черные столбы земли, всю местность заволокло огнем и дымом, как на пожаре. Над болотом, по которому прошел артиллерийский ураган, стоял сплошной грохот. Крики командиров и вопли раненых были еле слышны в раскатистом гуле взрывов.
Все это произошло так мгновенно, что в первые минуты ничего нельзя было понять. Что делать? Собрать уцелевших и повести их на штурм вражеских укреплений? В создавшихся условиях сразу собрать людей не так-то просто. Не успеешь собрать людей, как фашисты снова накроют артиллерийским огнем, ведь мы у них на виду. К тому же значительная часть командиров, в том числе и мой заместитель по политчасти Алексеев, выбыли из строя. Нарушилась телефонная связь. Управлять дальнейшим боем можно было только через связных, но их у меня - по одному от батальона.
К двенадцати часам дня бой затих. Не прекращали своего труда лишь санитары и дружинницы, выносившие раненых и убитых.
- Плохи дела, - не то спросил, не то констатировал Г. Смыкунов, присланный политотделом взамен раненого Алексеева.
- Очень.
- Не отчаивайся. У Краснокутского было еще хуже.
- Разве легче от того, что у кого-то "хуже"? Ведь на нас так надеялись!
Смыкунов не стал больше ни возражать, ни успокаивать. Он вынул из кармана новенького полушубка флягу с водкой. Но я пить не стал - до водки ли в такой момент?
Короткий декабрьский день уже кончался. Надо было самому отправляться в батальоны и лично во всем разобраться.
Не успел я все это изложить Смыкунову и разделить с ним "сферы деятельности", как из штаба дивизии прибыл капитан Трофимов; он тяжело дышал, видимо, очень спешил. Трофимов торопливо передал устный приказ комдива: ночью сменить на переднем крае обороны полк 86-й дивизии, который с наступлением темноты начнет сниматься. И второй приказ - немедленно приступить к созданию штурмовых групп. Они должны начать действовать уже на следующие сутки. Приказано снабдить их гранатами, ручными пулеметами и трофейными автоматами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45