- За папкой пошла, - шепотом сказала Маринка. - Он занят, он на работе, но она его приведет. Уж она такая.
- За что она тебя так? - все еще негодуя, спросила Дина.
Маринка потрогала больную ногу за колено и вздохнула:
- Сашка меня только за дело лупит.
Они вернулись в дом. В кухне на столе отчаянно заливался, трещал будильник.
- Ну хватит, хватит! - махнула на него рукой Маринка.
И когда будильник умолк, выдохся, она подошла и снова завела бой до отказа.
- Зачем?
- Чтоб напоминал.
- О чем?
- Ну вообще, чтобы напоминал. Ну, я пойду.
- Куда?
- А Сашку искать.
- Как же я тут опять одна?
- Ну и что? - пожала плечами Маринка и ушла.
Дина села в комнате на диван.
В доме было тихо. Только по-прежнему громко тикал будильник на столе в кухне.
"И-и-и!" - запела вдруг за окном какая-то птица. Может, соловей?
Где-то на окраине села пыхтел трактор, потом под самыми окнами заскрипели колеса телеги.
И Дина вдруг затосковала. Не по дому, не по матери, не по Андрею. Затосковала она вдруг по ненавистной Брыковке, где нет настоящего леса и никогда не поют почему-то соловьи. Только квакают грязно-зеленые лягушки, выпрыгивая на берег из маленького пруда-болотца, что за огородами. Дина бегала к нему по узкой тропинке, меж зарослей жгучей крапивы и высокой густой полыни, поджимая пальцы на босых ногах, чтобы не обжечь их о горячую землю. Там не было леса, была лишь маленькая роща, где из-под прошлогодних листьев высовывались большие зеленые ладони ландышей. Они уже успевали отцвести к приезду Дины.
"И-и-и!" - не унималась за окном птица.
И трактор не унимался. И телега почему-то все скрипела и скрипела, словно никак не могла сдвинуться с места.
Дина встала и подошла к окну.
Высоко на ветке дерева сидел скворец и, широко раскрыв клюв, издавал звуки, похожие на скрип, совсем как плохо смазанное колесо.
- Эх, ты! - отругала его Дина. - Спел бы лучше что-нибудь.
"И-и-и!" - спел скворец, посмотрел на Дину и вдруг совсем по-кошачьи мяукнул.
Дина рассмеялась, и на душе у нее снова стало спокойно. Она отошла от окна, села на диван, даже покачалась немного на тугих диванных пружинах. Сейчас придет Маринкин отец и расскажет ей про Ивана Чижикова. А потом придется ехать в Брыковку! Никуда от этой Брыковки не денешься!
И от Лельки никуда не денешься. Хороший человек Лелька! Жалко, забыла спросить, как это она умудрилась запихать огурец в бутылку...
Уже погасло небо, и умолк скворец, трактор перестал тарахтеть, и розовые цветы стали казаться белыми на фоне темной ограды палисадника, когда вернулись Маринка и Саша. Отца с ними не было.
Саша прошла прямо из сеней в чулан и завозилась там, загремела лоханками, ведрами. А Маринка, подойдя к Дине, виновато сказала:
- Он не придет сегодня. У него дела. Он взял сумасшедшего Барбансона и уехал.
- Какого Барбансона?
- Барбансона. Из конюшни. Запряг и поехал. У него сроду дела...
- Завтра приедет! - крикнула из чулана Саша.
- Я пойду к кому-нибудь другому! - с вызовом произнесла Дина.
- Нет! - ответила Саша.
- Почему нет?
- Потому что больше, чем у него, ты ни у кого о своем отце не узнаешь.
- Почему?
- Потому что потому! - крикнула из чулана Саша.
- Потому, что наш папка был командиром отряда! Вот почему! прошептала Маринка.
- Иди умываться! - крикнула Саша.
- Иду, - ответила Маринка.
- Я не тебе.
- Мне?.. - спросила Дина.
- А кому же!
- Пожалуйста... А куда?
- Сюда, сюда, - засуетилась Маринка, - во двор. Там у нас рукомойник. А потом мы спать будем, да?
Этот вопрос относился к Саше и означал он заискивающее: "Мы ее у нас ночевать оставим, хорошо? Куда же ей теперь деваться? Я ж пригласила!"
- Будем! - отрезала Саша и снова крикнула Дине: - Умываться иди!
Дина вышла на крыльцо и через палисадник прошла во двор, маленький и пустой. В углу курятник, еще какая-то постройка - сарай, что ли. К столбу, врытому в землю, был прибит рукомойник.
И снова Дине вспомнилась Брыковка. Там она умывалась точно из такого же рукомойника, прибитого к столбу. Утром вода в рукомойнике, только что принесенная из колодца, была ледяной, а вечером, нагревшись за день на солнце, становилась горячей, с привкусом кипяченого молока.
Когда Дина, умывшись, вернулась в дом, Саша зашвырнула на печку подушку и сказала:
- На печке будешь спать.
- А я? - сейчас же спросила Маринка.
По ее обиженному лицу можно было догадаться, что печка давно и по закону закреплена за ней.
- А ты на лавке!
- Не хочу на лавке!
- Ну и вовсе не ложись, - пожала плечами Саша и ушла в комнату, расплетая на ходу косы.
Тогда Маринка стала дразниться:
- Злюка-злюка-злюка!
- Лезь на печку, - сказала ей Дина, - я на лавке устроюсь.
- Не уместишься, - вздохнула Маринка и принялась укладываться на лавке. - Свалишься ночью.
- Свет! - крикнула из-за двери Саша. - Свет гасите!
Маринка сердито засопела:
- Злюка-злюка-злюка!.. Ты лесенку к печке подставь, а то не влезешь. За печкой стоит. Я сейчас достану.
- Не надо, я сама, - сказала Дина, - ты уж ложись.
Она отыскала за печкой лесенку, забралась на печку. Здесь было жестко и неудобно.
- Ну как? - спросила снизу Маринка. - Хорошо?
- Хорошо. Спи.
- Све-ет, - раздалось снова из-за двери.
Маринка что-то сердито зашептала и щелкнула выключателем.
- Да, - согласилась с ней Дина, - злюка. Противная.
- Почему - противная? - обиделась Маринка. - Она у нас красивая! Она на папу похожа! А в папу сроду все влюбляются!
- Кто влюбляется?
- Да все, - гордо произнесла Маринка.
- Спи, - угрюмо сказала ей Дина, - меня это не касается.
Маринка снова что-то проворчала и плюхнулась на лавку. Она долго возилась, переворачиваясь с боку на бок. Наконец улеглась.
- А потом, она у нас храбрая, - снова заговорила Маринка тихим шепотом. - Она через Сашино болото ходит. Никто в Лесном не ходит, а она ходит.
- По кочкам? - равнодушно спросила Дина.
- Сама ты кочка! - рассердилась Маринка.
Она привстала на лавке, взволнованно задышала.
- Я тоже ходить буду! Я эту дорогу почти разнюхала! Я уже примеривалась! Поняла?
- Да, - ответила Дина, - спи.
- Нет, ты поняла? - спросила Маринка с вызовом, словно ждала, что Дина сейчас будет возражать или даже ругаться.
- Поняла, - сказала Дина. - Это за болото она тебе сегодня всыпала.
Маринка размашисто перевернулась на другой бок, чуть не свалилась с лавки, ойкнула - ушибла, наверно, больную ногу.
- Потому и зовут его Сашиным? - негромко спросила Дина.
Ей было неинтересно, даже неприятно это спрашивать, потому что Саша сразу, с первого же взгляда, ей не понравилась, но по всему было видно, что Маринка изнывала от желания поболтать.
- Почему "потому"? - не поняла Маринка.
- Ты же сказала: она ходит через болото. Поэтому болото так и назвали - Сашиным?
- Не-е! - протянула Маринка, и в голосе ее прозвучало сожаление. Не-е. Нашу Сашку потом назвали. А болото назвали раньше.
Она соскочила с лавки и без лишних слов полезла на печку к Дине.
- Ты думаешь, это просто болото, да? - горячо зашептала она, забравшись на печку и упершись коленками в Динин бок. - Вовсе не просто! Это партизанское болото! Там остров есть! И там партизаны скрывались! И мой папка тоже!.. Они мост под водой, в трясине, построили, чтобы на остров можно было выбраться! Понимаешь? Он до сих пор есть, этот мост... Только сгнил наполовину... Но Сашка знает, она разнюхала. Ты слушай! Ты не спи!
- Я не сплю, - ответила Дина, с трудом отгоняя сон.
Она не спала сегодня всю ночь. За вагонным окном до самого утра тревожно метались темные тени то в остроконечных, то в круглых шапках, нечетко вырисовывающиеся на темно-синем ночном небе. Это был лес, лес, лес...
- А немцы никак не могли этот мост отыскать и злились. И тогда они взяли и пригнали к болоту людей, наших, заложников. И погнали всех в болото. Думали, кто-нибудь да обязательно натолкнется на мост, но никто не натолкнулся, потому что мост был с этой стороны, а их гнали с той, где Старое Лесное было. Тогда немцы полоснули напоследок из автоматов и ушли... А когда наши прибежали на помощь, ничего уж и не было... Только руки были мертвые... Сами мертвые, а ребятишек над водой держат... Вот тогда и бросилась в болото детей спасать девушка одна, была тут такая... Первой бросилась. Вот болото так потом ее именем и прозвали... Ты что, не веришь? - спросила она вдруг подозрительно.
- Верю.
- Правда? Веришь?
- Да верю же.
Маринка успокоилась.
- Я это потому спрашиваю, - сказала она серьезно, - что теперь уж и не все верят. Из-за нашей Сашки не верят. Она, когда рассказывает, всегда добавляет чего-нибудь. Говорит: "Все равно когда-нибудь это будет легенда. И все равно к ней будут что-нибудь красивое добавлять, так уж пусть я добавлю..." И брешет почем зря! И про ту могилу, на холме, тоже! А про того, кто там лежит, никто ничего толком-то и не знает. Одни говорят "взорвал", другие - "не взорвал", а мы с девчонками думаем: там вовсе никого нет. Некогда было тогда хоронить, вот и поставили им общий памятник, на всех! А Сашка легенды любит, вот и брешет. Она их пропасть сколько знает... Ты слушай, Чижикова! Ты не спи?
Но дремучий сонный лес уже обступил Дину со всех сторон, спокойный и тихий. Только чуть слышно журчал где-то над самым ухом ласковый лесной ручеек, рассказывая что-то взволнованным шепотом.

* * *

- Проснулась, да? Ну и дрыхнешь же ты!
Стоя на нижней ступеньке лесенки, Маринка заглядывала на печку. Ее большие зеленоватые, русалочьи глаза смотрели на Дину участливо.
- А мы тебя тут поджарили. Я Сашке говорю: "Давай хлеб в пекарне возьмем", а она: "Тесто куда денем? Сырым съешь?" Вот и поджарили. Зажарилась, да?
- Ничего, - ответила Дина, выбираясь из-под одеяла.
Печка дышала жаром, рубашка прилипла к взмокшей спине. В кухне было светло, вовсю светило солнце.
- Ой, мокрая вся! - Маринка шершавой ладошкой провела по Дининой щеке. - Купаться пойдешь? Я тебя до речки провожу и сама скупнусь. Ладно?
- Ладно.
Маринка соскочила с лесенки и на одной ноге, держа больную на весу, допрыгала до табуретки, села.
- Перевяжи, а? А то прошлый раз мне мама перевязывала, да она у нас в район за лекарствами уехала. А Сашке я не дамся.
- Сейчас.
Дина слезла с печки, натянула на себя платье и, опустившись на колени возле Маринки, принялась перебинтовывать ей ногу.
Маринка вздохнула, еще раз дотронулась ладошкой до Дининого лица и сказала:
- Ты не беспокойся. Папа все выяснит. Он все знает. Вот приедет и выяснит. А Сашку ты не слушай. Мы сейчас купаться пойдем, а потом обедать. А потом я тебя к нашим огуречным девчонкам поведу. А завтрак ты проспала, соня.
- Я не спала, - сказала Дина, - я просыпалась. Я даже слыхала, как вы за завтраком беспокоились о Барбансоне. И чего он вам дался, этот Барбансон!
- Еще как дался! - пожаловалась Маринка. - Он сумасшедший. Он может что-нибудь учудить по дороге. Барбансоном-то его из-за дедушки назвали, а у него от дедушки-то ничего и не осталось - ни породы, ни характера. Дедушка-то у него спокойный был. - Маринка вздохнула. - А уж с бугра-то он обязательно понесет.
- С какого бугра? - тихо спросила Дина.
- А с того самого, где я тебя встретила. Его давно надо было срыть, он же на самой дороге. Да раньше не догадались, наверно, да и села никакого тут не было. А теперь уж нельзя. Теперь там памятник.
- А я знаю, кто там, - вдруг вырвалось у Дины, и губы у нее пересохли.
- Кто?..
- Прорвался, - глухо сказала Дина.
Маринка сейчас же ухватилась за больную ногу и тоненько взвыла.
- Ой-ой-ой! Зачем же ты его прорвала? Я купаться хотела!
- С нарывом не купаются.
- А я хотела! А я буду! У нас в речке вода чистая! Как в колодце.
- А у нас в Брыковке нет речки, - задумчиво сказала Дина, - у нас пруд. Искупаешься в нем, а потом приходится со спины мазутные пятна отмывать.
Дина сейчас же пожалела, что сказала это, потому что Маринка до краев наполнилась презрением к Брыковке.
- А у нас тоже пруд есть! Только у нас чисто-чисто! Прозрачно-прозрачно! Идем, я тебе и пруд покажу!
- Постой. Дай ногу, покрепче перевяжу. Засоришь.
- А, заживет, - махнула рукой Маринка, - не первый!
Она схватила Дину за руку и потащила на улицу. За калиткой поджидала их целая орава девчонок - босых, загорелых, с разгоревшимися от любопытства глазами. Все разом уставились на Дину.
- Вот они, огуречники! - гордо представила их Дине Маринка. - Мы на малину просились, да нас не пустили. "Саранча", - говорят.
"Саранча" засмущалась.
- Идем! Идем! - воскликнула Маринка. - Там у нас купальное место есть у мостика.
- Я не пойду туда, - сказала Дина.
Она не смотрела ни на речку, ни на зеленеющие за ней сады, ни на лес, ни на огуречных девчонок. Она смотрела, и ей хотелось смотреть только туда - на дорогу, ведущую к холму с деревянным обелиском.
- Так у нас нету другого места! У нас тут кругом глубоко!
- Глубоко! - подтвердила "саранча".
- Вот я и искупаюсь, где глубоко.
- А там не купаются.
- А я искупаюсь.
- Ой, да там же не купаются!
Дина высвободила свою руку из цепких Маринкиных пальцев и пошла по дороге в сторону холма. Маринка от нее не отстала. Пошла рядом, подпрыгивая, как воробей, то и дело придерживая больную ногу за колено. Ее маленькие смуглые пальцы на босой ноге были похожи на крошечные картофелинки, которые попадаются иногда в земле, когда копаешь картошку на огороде в Брыковке. Огуречная команда двинулась за Маринкой.
- Прорвался, а болит! - заговорила Маринка сердито. - А я тебе сад хотела показать. Через мостик бы перешли - и в сад! У нас сады хорошие.
Внезапно Маринка ойкнула, резко повернулась и, припадая на больную ногу, побежала к речке.
- Барбансон! - крикнула она. - Вон! На бугре! Барбансон выполз!
И она на ходу стала стягивать с себя сарафан.
- Куда же ты?
- Купаться, - ответила Маринка, - а то если не скупнусь, он меня уже потом не пустит! Пока не заживет. Уж я знаю! Он такой, папка!
И она с разбегу бухнулась в речку. Подбежали огуречные девчонки и следом за ней с визгом и гамом стали плюхаться в воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9