Надо! Ну что же я? - в отчаянии шептала Дина, еле поспевая за Лелькой, тащившей свой чемоданище. - Подожди, Леля! - глухо попросила Дина. - Подожди! Пожалуйста!
- Не дам! - отозвалась Лелька и прижала чемоданище к животу. - Еще надорвешься!
- Подожди! - крикнула Дина.
- Ничего, ничего, - не останавливаясь, на ходу подбодрила ее Лелька, - сейчас добежим!
- Подожди!
- Сейчас, сейчас!
- Я не еду, Лелька!
- Ну да! - не оборачиваясь, ответила Лелька.
- Я не еду! У меня билет на другой поезд!
Лелька остановилась и чуть не выронила чемодан.
- Вот, - Дина вынула билет, - видишь? Совсем на другой...
Лелька беспомощно затопталась возле Дины, глядя на нее широко раскрытыми от изумления глазами.
- Не понимаю!
Ее толкали, задевали бегущие к вагонам пассажиры, она только крепче прижимала к животу ручку чемоданища.
- Не понимаю!
В Лелькиных глазах было отчаяние.
- Я же сказала тебе: я еду в другое место! Мне нужно! Понимаешь? Очень нужно. Очень! Очень! Очень!
- Все равно ничего не понимаю! А как же билет?
- Пусть пропадает. Я тебе деньги потом отдам, когда приеду.
- А куда ты?
- Потом скажу.
- А зачем?
- Тоже потом! Не спрашивай сейчас, Лелька! Не могу! Потом!
- А что же я тете Шуре скажу?
- Ничего не скажешь - ты ее не увидишь. Ты же в Брыковку уезжаешь.
- А что я ей напишу?
- Ничего не пиши. Я через неделю вернусь.
- А куда ты?
- Я же сказала, Лелька! Потом! А если кому проболтаешься, буду всю жизнь ненавидеть! Это поняла?
Жестоко было говорить это Лельке. Самой дорогой, самой смешной, самой бестолковой...
- Лелечка, ты поняла?
- Поняла! Только я тогда тоже не поеду! Зачем она мне, эта Брыковка? Я с тобой!
- Со мной нельзя! Ты поедешь в Брыковку!
- Не поеду! И все равно твои вещи в моем чемодане! А в твоем только трусы и тапочки!
Лелька одной рукой прижимала к себе чемодан, другой накрепко ухватила Дину за рукав.
- Куда же я без тебя?
- Иди же! Иди! Поезд тронулся!
- Сама ты тронулась! - взвизгнула Лелька.
Дина с силой отцепила Лельку от своего рукава, потащила ее к поезду, на ходу стала впихивать в вагон вместе с ее чемоданищем.
- Дура! - крикнула Лелька, чуть не плача.
Проводница заругалась, закричала на Лельку, шлепнула ее ладонью по затылку и втащила с подножки в вагон, но Лелька еще успела погрозить на прощание Дине кулаком.
Когда поезд отошел и его уже не стало видно, Дина подхватила свой легонький чемоданчик с трусами и тапочками, перекинула через плечо плащ и пошла - сначала по лестнице, потом через мост, потом снова по лестнице - в здание вокзала, ждать.
Потому что поезд в партизанские края, откуда они когда-то приехали вместе с матерью и где был похоронен их отец, уходил поздно вечером.

* * *

Когда вчера утром она брала билет, у кассы толпилась очередь. Кому-то нужно было в Москву, кому-то в Горький, кому-то просто в маленький поселок.
- Куда? - спросила Дину кассирша, и Дина ответила ей не сразу. Потому что поезд, на который она хотела купить билет, должен был увезти ее и не в город, и не в поселок - так ей казалось.
Он должен был увезти ее в прошлое, куда-то к темной пропасти - той самой, без неба и звезд, которая открылась ей, когда прочитала она письмо тети Леры, где, может быть, ходил по земле, жил, дышал человек Иван Чижиков.
Поезд увозил ее в прошлое, и странное ощущение, что едет она не вперед, а куда-то назад, ни за что не хотело оставлять ее.
Она обманула только мать и брата, но ей казалось - она обманула весь мир. И поэтому она старалась не смотреть в лица своих соседей по купе и не разговаривала ни с кем. Можно было взять у проводницы постель и лечь спать, но Дина не решалась заговорить с ней, словно и ее обманула.
"Обманула-обманула!" - четко выстукивали колеса поезда.
"Ну и пусть!" - тряхнула Дина головой.
Колеса и с этим согласились: "Ну и пусть, ну и пусть, ну и пусть!.."
Она вышла в коридор, остановилась у окна.
Даже то, что на пути лежала Москва, не трогало ее.
Москва была близкой всю жизнь. Всегда казалось, что она где-то совсем рядом. Вот поднимешься на Соколиную гору, и там, за голубым горизонтом, откроется сказочная Красная площадь, непонятное Садовое кольцо и улица Горького.
Но теперь Дина не думала о Москве. Там, куда увозил ее поезд, сияющей Москвы не было...
За темным стеклом, на котором отразилась Динина тень, бежали торопливые светляки - огни какого-то городка. Огни мерцали, мигали...
И казалось, черная тень на стекле пытается заглянуть снаружи в глубь вагона. Пытается и все не может разглядеть, что делается внутри. И все бежит, бежит рядом с вагоном, не отставая.
Хлопнула дверь. Дина вздрогнула от неожиданности, обернулась.
По длинному коридору прямо к ней, держа в руках большой яркий апельсин, глядя на Дину очень большими и очень вытаращенными глазами, шла Верка Щеглова.
- Чижикова? Это ты?
Она подошла и потрогала Дину за руку, чтобы убедиться, что это действительно Дина, а не кто-нибудь другой.
- Ты куда едешь? В Брыковку? А почему в жестком? А разве в Брыковку на этом поезде? А мы в Пензу. Мама в ресторане еще апельсинов покупает, пока не закрыли. А я вот иду.
Апельсин в Веркиных руках был красивый, яркий. И вид у Верки был тоже яркий, сияющий, довольный.
- Если папе трехкомнатную дадут, то мы насовсем в Пензу переедем. А если двухкомнатную, то подождем. Мы тетю Саню на старой квартире пока оставим. Зачем же мы будем квартиру терять? Правда?
Странно: оттого, что рядом с ней вдруг появилась Верка и стала говорить свои обычные пакости, Дине вдруг стало спокойнее и легче. И врать Верке можно легко и спокойно. Не стыдно.
- Значит, ты в Брыковку?
- В Брыковку.
- И Лелька твоя с тобой?
- Со мной.
- А мы самолетом сначала хотели, а потом раздумали. Через Москву лучше. С пересадкой, зато купить что-нибудь можно. Хочешь, я тебе свой адрес пришлю? Может, тоже когда-нибудь в Пензу приедешь.
- Да, - сказала Дина, глядя на темное окно, - приеду.
"Приеду-приеду!" - сейчас же откликнулись колеса поезда.
"Приеду! Вот возьму и из Лесного прямо в Пензу! Возьму и не вернусь никогда! Ни-ког-да!"
- Что ты там видишь? - заинтересовалась Верка и, прижавшись лбом к стеклу, стала всматриваться в темноту. - Ничего не видно.
Она принялась есть апельсин и, покончив с ним, сказала:
- А я рада, что еду в Пензу. В Пензе, наверное, лучше. У нас люди плохие. Правда?
Дина смотрела не отрываясь на черную тень оконном стекле и молчала. Ей хотелось заплакать. Нареветься вдоволь.
- Ведь правда? Что же ты молчишь?
- Да, - ответила Дина, - правда.

3. Отец

Перрона не было, вокзала тоже. Было лишь маленькое белое здание, похожее на одноквартирный домик. Внутри оказался зал ожидания. Там было несколько человек.
Дина остановилась посреди зала и спросила громко, ни к кому не обращаясь:
- А как пройти в Лесное?
Ей сейчас же в несколько голосов объяснили, что в Лесное пройти нетрудно - прямо по дороге через лес, мимо водокачки. Только обязательно мимо водокачки и обязательно прямо, а то можно забрести в Старое Лесное. Это в стороне, там уже давно нет никакого Лесного, его сожгли немцы.
Дина поудобнее перехватила ручку чемоданчика, прошла через зал к выходу и, толкнув дверь, вышла на крыльцо.
В нескольких десятках метров от крыльца начинался лес. Этого Дина не ожидала. Почему-то она рассчитывала увидеть сразу какой-нибудь транспорт.
Лес огромный, высокий, темный - из сказки.
Осторожно, стараясь почему-то не топать ногами, Дина спустилась с крыльца и по неширокой дороге мимо кирпичной башни, крутой и высокой, пошла к темной громаде леса, от которого веяло покоем.
Лес на несколько метров с обеих сторон отступил от дороги, оставив место кустарнику. Там, за кустарником и за ближними стволами деревьев, была темная, таинственная и тревожная глубина. Лес шумел под ветром. Это был не тот, знакомый Дине шум, когда ветер шелестел кленовыми листьями во дворе их дома. Лес шумел, как море, огромное и неспокойное.
Изредка из черной глубины леса прибегали к дороге извилистые тропинки и вливались в нее, как притоки в реку. Тропинки, раздвинув густую темноту, открывали сумрачный зеленый просвет, заманивая туда, в глубь леса, посмотреть, что делается там, за седыми, замшелыми стволами. Пахло сосной, и пели птицы...
Лес еще не кончился, когда дорога-река круто взбежала на высокий бугор и, разделившись на два рукава, исчезла за ним. И между этими двумя рукавами, на самой вершине бугра, пестрого от цветов, увидела Дина маленький, скромный, с неяркой пятиконечной звездой на верхушке деревянный обелиск...

Дина бросила на дорогу чемодан, уронила плащ и, цепляясь руками за некрепкие головки ромашек, вскарабкалась по крутому склону на вершину бугра.
Могила не была огорожена. Лишь белые круглые камешки цепочкой окружили могильный холмик.
Надписи на обелиске не было.
Дина тронула ладонью белые камни, крепко вросшие в землю, и сразу все отошло от нее - и тревога, и горе, и черная пропасть без неба и звезд!
Потому что в этой могиле, на высоком красивом холме, среди цветов, на виду у всех, мог лежать только Иван Чижиков!..
Она опустилась на колени и прижалась лицом к сухому, потемневшему от времени дереву обелиска...
- Э-э! - раздался вдруг позади звонкий голос.
Дина обернулась. Внизу, на дороге, стояла девчонка лет десяти в голубом сарафанчике и в большой соломенной шляпе с обвисшими полями.
- Э-э! - кричала девчонка. - Это ты, что ли, свой чемодан на дороге оставила? Скажи спасибо - я увидела. А то утянул бы кто-нибудь.
Она подхватила Динин чемодан и плащ и, прихрамывая (ступня ноги у нее была забинтована), заковыляла наверх, к Дине.
- Нарывает, - сообщила она, взобравшись на бугор. - Мама у нас фельдшер, я говорю: "Влей пенициллину", а она говорит: "Давай резать буду". А я не дала! Уж пусть лучше сам.
Она бережно подержала больную ногу за колено.
- В позапрошлом году на коленке был. Вот видишь - рубец остался. Я на гвоздь напоролась. А сейчас занозу с крыльца всадила. А ты к нам из города, да? На уборку?
- Нет, - ответила Дина.
- В командировку? - Девчонка недоверчиво поджала губы.
- Нет.
- А зачем? Может, в гости к кому? В гости, да?
У девчонки были темные пушистые волосы и зеленоватые, русалочьи, огромные глаза.
- Кто там? - шепотом спросила Дина и кивнула на обелиск.
- Человек, - ответила девчонка, - герой. Он взорвал немецкий штаб и погиб. Только никто не знает его имени.

* * *

Улица, на которой стоял девчонкин дом, протянулась длинной прямой линией вдоль речки. Остальные дома стояли вразброд - один здесь, другой там, третий совсем в стороне. Но все, как один, смотрели в сторону речки. А за речкой, на другом берегу, зеленели сады. Слева был лес, позади тоже лес и дорога, по которой пришла сюда Дина. И бугор. Тот самый, с обелиском.
- Идем, - сказала девчонка, взяла Дину за руку и потащила ее через палисадник к высокому крыльцу дома, - идем в избу. Мамы у нас дома нет: она в район за лекарствами поехала. Я Сашке про тебя скажу. Она с девочками на яблоках, в саду, а у меня нарыв...
Внутри изба была похожа на городскую квартиру. В соседней с кухней комнате - красивые гардины на окнах, диван, шкаф с книгами. Только кухня не была похожа на городскую: в углу большая русская печь, возле нее длинная лавка, на которой в ряд выстроились ведра с водой, другая лавка покороче и поуже первой. На столе паслась курица, залетевшая в кухню через открытое окно.
- Кш-кш, - возмутилась девчонка и, прыгая на одной ноге, принялась ловить курицу. Курица закудахтала и вылетела в палисадник.
Девчонка провела Дину в комнату, подтолкнула ее к дивану и сказала:
- Садись.
Потом она, прихрамывая, ушла в кухню. Там принялась возиться у печки. Через несколько минут она принесла и поставила на чистую скатерть перед Диной тарелку с разогретыми блинами.
- Ешь. А я за Сашкой схожу. Я ее притащу. А она папу притащит. Он на работе, но она его притащит. Раз отец твой тут вместе с ним воевал, он всех на ноги поднимет. Все узнает. Уж ты не беспокойся!
- Как тебя зовут? - спросила Дина.
- Маринка! - уже из сеней звонко ответила девчонка.
Она ушла, и в доме сразу стало тихо. Только тикал будильник на столе в кухне. В окно был виден кусок палисадника.
В палисаднике у ограды - высокие кусты с розовыми, похожими на шиповник цветами. За палисадником - деревенская улица, та самая, по которой Дина и Маринка подошли к дому. Внезапно за окном, в палисаднике, раздался отчаянный вопль. Дина вздрогнула от неожиданности, вскочила и, чуть не опрокинув по дороге табуретку, ринулась к двери кому-то на помощь.
По палисаднику, отчаянно хромая и не переставая ни на секунду вопить, металась Маринка. А за ней бегала девчонка лет тринадцати с пушистыми растрепанными косами. В руке она держала ремень - толстый, с пряжкой - и изо всех сил хлестала им Маринку, если та не успевала увернуться.
Дина негодующе вскрикнула и бросилась наперерез девчонке.
Та остановилась.
- Ты кто? - спросила она, гневно приподняв брови, и стала накручивать на руку ремень.
У нее были красивые большие глаза под темными бровями, плотные тонкие губы и высокий выпуклый лоб, туго обтянутый смуглой кожей.
- Я ее к нам в гости привела! - захныкала за Дининой спиной Маринка. - У нее отец в отряде воевал! А ты дерешься!
- Да? - недоверчиво спросила девчонка и оглядела Дину с ног до головы, продолжая накручивать ремень на руку. - И как же звали твоего отца?
- Чижиков, - сухо ответила ей Дина, - его зовут Иван Чижиков.
- Чижиков? - переспросила девчонка. - Чижиков? Не было такого в отряде.
- Был!.. - крикнула Дина и шагнула к девчонке.
Та изумленно взмахнула ресницами, но не отступила.
- Был! - снова крикнула Дина.
- Не было, - упрямо повторила девчонка и снова не отступила.
- Много ты знаешь!
- Много.
- Тебя никто не спрашивает! Поняла? Тебя это не касается! Тебя ничего не касается! - выкрикнула Дина.
- Ладно, - сказала девчонка враждебно.
Она накрутила ремень до самой пряжки на руку, повернулась, чуть не хлестнув Дину по лицу концами растрепанных кос, и направилась к калитке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9