Но в ночь на Рождество выпал снег, и Эвонли преобразился. Проснувшись, Энн выглянула в окно, и ее глаза загорелись восторгом. Ели вокруг фермы покрылись белым инеем, березы и вишни сверкали перламутром, а вспаханные поля превратились в волнистые снежные равнины. Стоял легкий бодрящий морозец, дышалось особенно легко, и Энн побежала вниз с радостными восклицаниями:
— Счастливого Рождества, Марилла! Счастливого Рождества, Мэтью! Как я рада, что у нас «белое» Рождество. Я не люблю, когда Рождество «зеленое». Это ведь только говорится, что оно «зеленое», а на самом деле все противного серо-коричневого цвета. И почему люди называют этот цвет зеленым? Как… Мэтью… это мне?! О Мэтью!!
Мэтью со смущенным видом развернул бумагу, в которую было завернуто новое платье, и протянул его Энн, бросив виноватый взгляд на Мариллу. А та сделала вид, что ее это не касается и она занята исключительно чайником, хотя искоса с интересом наблюдала, как девочка отреагирует на подарок.
Энн взяла платье и долго смотрела на него в благоговейном молчании. До чего же оно красивое! Мягкий, шоколадного цвета шелк, юбка с оборочками, изящно присобранная талия, воротничок из тонкого белого кружева. А рукава — лучше просто не может быть! Длинные до локтя манжеты, а сверху замечательные, перетянутые коричневыми шелковыми ленточками буфы.
— Это тебе мой подарок на Рождество, Энн, — застенчиво сказал Мэтью. — Чего же ты молчишь? Тебе не нравится?
Дело в том, что на глаза Энн вдруг навернулись слезы.
— Не нравится?! О Мэтью! — девочка повесила платье на спинку кресла и стиснула руки на груди. — Мэтью, это не платье, а воплощенная мечта! У меня просто не хватает слов, чтобы выразить, как я тебе благодарна! А рукава! Нет, мне это, наверное, снится.
— Ну ладно, хватит восклицать, садитесь завтракать, — вмешалась Марилла. — По-моему, Энн, это платье тебе совершенно ни к чему, но раз уж Мэтью подарил, береги его. Миссис Линд еще передала ленточку для волос того же цвета, что и платье. Ну хватит же, садись за стол!
— Ой, не знаю, смогу ли я проглотить хоть кусочек, — в упоении проговорила Энн. — В такую счастливую минуту завтрак кажется слишком прозаическим занятием. Я бы лучше любовалась платьем. Как я рада, что рукава с буфами все еще в моде! Я уж боялась, что они выйдут из моды, а я их так и не поношу. В душе навсегда осталась бы заноза. И спасибо миссис Линд за ленточку. Она так пойдет к платью.
Когда закончился прозаический завтрак, на деревянном мостике появилась фигурка Дианы в красном пальто. Энн кинулась вниз по дорожке ей навстречу.
— Счастливого Рождества, Диана! Какое сегодня прекрасное Рождество! Я тебе покажу что-то замечательное! Мэтью подарил мне роскошное платье с просто восхитительным рукавами. Я и представить себе не могла, что у меня когда-нибудь будет такое красивое платье!
— А у меня тоже есть для тебя подарок, — сообщила Диана. — Вот, в этой коробке. Тетя Жозефина прислала нам большую коробку с подарками — чего там только нет! А вот это она прислала специально для тебя. Я бы прибежала еще вчера вечером, но посылку принесли поздно, когда было уже темно.
Энн открыла коробку и заглянула внутрь. Сверху лежала рождественская открытка, на которой было написано: «Для моей милой Энн. Счастливого Рождества». А под открыткой оказалась пара изящных туфелек из лайки с атласными бантиками и сверкающими пряжками.
— Ой! — воскликнула Энн. — Это уже чересчур! Мне, наверное, снится.
— А я считаю, что все ужасно кстати. Теперь тебе есть в чем выступать на концерте и не надо будет брать туфли взаймы у Руби…
Весь день школьники Эвонли украшали зал, и затем устроили генеральную репетицию.
Концерт получился на славу. Зал оказался переполнен. Все артисты выступили отлично, а Энн была просто звездой труппы, чего не осмелилась отрицать даже завистливая Джози Пайн.
— Какой божественный вечер, — прошептала Энн, когда они после концерта шли с Дианой домой под звездным небом Эвонли.
— Да, все получилось очень хорошо, — ответила практичная Диана. — По-моему, за билеты выручили чуть ли не десять долларов. Мистер Аллан собирается напечатать об этом концерте заметку в шарлоттаунской газете.
— Неужели мы действительно увидим свои имена в газете? У меня сердце замирает при одной мысли об этом. Ты так хорошо спела свою песенку, Диана. Я ужасно гордилась тобой, когда тебя вызывали на «бис».
— Но и тебе тоже очень много аплодировали, Энн. Ты замечательно читала свои монологи. А тот, грустный, просто всех за душу взял.
— Я так волновалась, Диана. Когда мистер Аллан назвал мое имя, у меня едва хватило сил выйти на сцену. Мне казалось, что на меня смотрят миллионы глаз, и жутко пересохло в горле. Но потом я вспомнила, какое на мне красивое платье с буфами, и взяла себя в руки. Я просто не имела права подвести Мэтью. Когда я начала читать, мой собственный голос доносился откуда-то издалека. Я чувствовала себя попугаем. Хорошо, что я так вызубрила эти монологи и столько раз репетировала их в мансарде. Иначе они от страха выскочили бы у меня из головы. А как получились стоны?
— Стоны были изумительны, — ответила Диана.
— Когда я садилась на свое место, я увидела, как миссис Слоун вытирает слезы. Как приятно сознавать, что ты сумела кого-то растрогать до глубины души. Какой это был незабываемый вечер!
— Но мальчики ведь тоже отлично сыграли свои сценки, правда? — спросила Диана. — А Джильберт Блайт просто блистал. Ну почему ты так плохо обращаешься с Джильбертом, Энн? Знаешь что? Когда ты убежала со сцены после вашего отрывка из «Королевы фей», у тебя из волос выпала роза. И я видела, как Джильберт подобрал ее и положил в нагрудный карман курточки. Вот! Ты говоришь, что у тебя романтичный характер, неужели тебя это не трогает?
— Меня совершенно не касается, что делает этот человек. — Энн высокомерно вздернула подбородок. — Он для меня просто не существует, Диана.
Вечером, после того как Энн легла спать, Марилла и Мэтью, которые были на концерте впервые за последние двадцать лет, сидели на кухне перед очагом.
— Что хочешь говори, а Энн утерла всем им нос! — с гордостью произнес Мэтью.
— Это верно, — признала Марилла. — Она способная девочка. А какая хорошенькая! Мне как-то не нравилась выдумка с концертом, но, пожалуй, в этом не было ничего плохого. И я просто гордилась нашей Энн, хотя никогда ей в этом не признаюсь.
— Ну, а я так прямо ей и сказал после ужина, что горжусь ею, — улыбнулся Мэтью. — Нам надо подумать о будущем Энн, Марилла. Мне кажется, что когда она закончит школу в Эвонли, ей нужно учиться дальше.
— Ну, до этого еще далеко, — махнула рукой Марилла. — В марте ей исполнится только тринадцать лет. Но сегодня я вдруг заметила, как она выросла. Платье миссис Линд ей немного длинновато, и она кажется в нем такой высокой. Она умная девочка, и самое лучшее, что мы можем для нее сделать — это послать учиться в Куинс-колледж. Но об этом еще рано говорить. Вот пройдет год-другой…
— Ну, думать-то об этом можно и сейчас, — заметил Мэтью. — Такую серьезную вещь надо хорошенько обмозговать.

Глава двадцать пятая
НЕУДАВШАЯСЯ ПОПЫТКА ПОДПРАВИТЬ ПРИРОДУ

Как-то вечером в конце апреля, идя домой с собрания общества, Марилла вдруг остро почувствовала, что на дворе весна. Над пашней в лучах заходящего солнца поднимался сизый пар, остроконечные тени падали от елок на луг. Природа просыпалась, в земле, под покровом прошлогодней травы, заструились живые токи.
Марилла любовно глядела на свой дом, окна которого яркими всплесками отражали лучи заходящего солнца. Как хорошо возвращаться домой к пылающему очагу и накрытому столу — не то что раньше, когда Энн еще не поселилась у них. Тогда, возвращаясь с собрания, она должна была все делать сама.
Но, войдя в кухню, Марилла увидела, что огонь в очаге потух, стол не накрыт, а Энн нигде не видно. Ее охватило вполне справедливое раздражение. Она же велела Энн приготовить чай к пяти часам, а теперь ей надо скорее снимать выходное платье и готовить все самой — Мэтью вот-вот вернется с поля.
— Ну, я ей покажу, когда она придет домой! — сердито ворчала Марилла, строгая стружку для растопки печи с большей, чем для этого требовалось, энергией.
Мэтью уже пришел и сидел на своем месте в углу, терпеливо дожидаясь ужина.
— Шляется где-нибудь с Дианой, разыгрывает сценки или занимается еще какой-нибудь ерундой, а о своих обязанностях и думать позабыла, — сердито продолжала Марилла. — Надо ей сделать хорошее внушение. Что бы там ни говорила миссис Аллан — дескать, другой такой умненькой и доброй девочки свет не видывал, — а голова ее забита всякой чепухой, и никогда не знаешь, какой еще фортель она выкинет. Ой, что это я — в точности повторяю слова Рэйчел, которые так разозлили меня сегодня на собрании. Я же так обрадовалась, когда миссис Аллан заступилась за Энн. Если бы не она, я, пожалуй, сказала бы Рэйчел пару теплых слов при всех. Кто спорит, у Энн масса недостатков, но ее воспитанием занимаюсь я, а не Рэйчел Линд, которая выискала бы недостатки у самого архангела Гавриила, если бы он жил в Эвонли. Но все равно, на что это похоже — уйти гулять, когда я ее оставила смотреть за домом? Вообще-то, хотя она порой и делает глупости, но так еще меня не подводила — она всегда выполняет все мои приказания. Что это на нее нашло?
— Ну-ну, не так уж все страшно, — успокоил ее Мэтью, который, обладая незаурядным терпением и, кроме того, сильно проголодавшись, не мешал Марилле изливать свой гнев, по опыту зная, что она быстрее все сделает, если с ней не затевать несвоевременные споры. — Подожди ее ругать, Марилла. Ты еще не знаешь, почему она тебя не послушалась. Может быть, есть какое-то объяснение — Энн здорово умеет все объяснять.
— Чего там объяснять! — перебила его Марилла. — Я велела ей быть дома, а ее нет. Интересно, как она мне это объяснит? А ты всегда за нее заступаешься, Мэтью, хотя воспитываешь ее не ты, а я.
Стемнело. Марилла приготовила ужин, но, вопреки ее ожиданиям, ни на мостике, ни на дорожке не появилась фигурка запыхавшейся Энн, полной раскаяния из-за того, что она пренебрегла возложенными на нее обязанностями. Марилла с поджатыми губами перемыла посуду. Потом ей понадобилась свеча, чтобы спуститься в погреб, и она пошла в комнату Энн, где на столе всегда стояла свеча. Марилла зажгла ее и, обернувшись, увидела, что девочка лежит на кровати, укрывшись с головой одеялом.
— Боже правый, — едва выговорила Марилла, — ты что, Энн, заснула?
— Нет, — раздался приглушенный одеялом голос.
— Так что же, заболела? — встревожилась Марилла, подходя к кровати.
Энн еще глубже зарылась под одеяло, словно желая навеки скрыться от человеческих взоров.
— Нет. Пожалуйста, Марилла, уходи и не гляди на меня. Я в бездне отчаяния, и мне уже все равно, кто будет первым учеником в классе, кто напишет самое лучшее сочинение и кто будет петь в церковном хоре. Все это мелочи, которые уже не имеют ни малейшего значения — мне все равно никогда и никуда уже не выйти из дому. Моя карьера окончена. Пожалуйста, Марилла, уходи и не смотри на меня.
— Нет, вы послушайте, что она говорит! — Марилла изумленно всплеснула руками. — Что с тобой, Энн Ширли? Сейчас же вылезай из-под одеяла и расскажи мне, что случилось. Сейчас же! Ну, так в чем дело?
Энн послушно откинула одеяло и села на кровати.
— Посмотри на мои волосы, Марилла, — прошептала она.
Марилла поднесла свечу к лицу Энн и вгляделась в волосы, рассыпавшиеся у нее по плечам. Действительно, они выглядели как-то странно.
— Что ты сделала со своими волосами, Энн? Они же зеленого цвета!
Их нельзя было даже назвать по-настоящему зелеными — это был какой-то странный мутный цвет с бронзовым отливом, а кое-где, усиливая общее кошмарное впечатление, проглядывали прядки естественных рыжих волос. Такого нелепого зрелища Марилла не видела ни разу в жизни.
— Да, зеленые, — простонала Энн. — Я думала, что на свете ничего не может быть хуже рыжих волос. Но теперь я знаю — зеленые волосы в сто раз хуже. О Марилла, ты не представляешь, в каком я отчаянии!
— Но как это тебя угораздило? Пошли на кухню — здесь слишком холодно. Там расскажешь, что ты сделала со своими волосами. Я давно жду от тебя очередного фортеля — уже два месяца, как с тобой ничего не случалось, значит пора. Так что же ты сделала со своими волосами?
— Я их покрасила.
— Покрасила? Покрасила волосы! Разве ты не знаешь, что этого порядочные женщины не делают?
— Я понимаю, что это нехорошо, — призналась Энн, — но я считала, что можно совершить небольшой грех, чтобы избавиться от рыжих волос. И я собиралась быть особенно послушной и прилежной, и тем его искупить.
— Ну уж, если бы я решила совершить грех и выкрасить волосы, то я хотя бы постаралась придать им какой-нибудь приличный цвет, а не зеленый.
— Да разве я хотела сделать их зелеными? Если уж грешить, то чтобы в этом был какой-то смысл. Он сказал, что мои волосы будут цвета воронова крыла — он так меня в этом уверял. Ну почему я должна была ему не верить, Марилла? Я знаю, как это ужасно, когда тебе не верят. И миссис Аллан говорит, что человеку надо верить до тех пор, пока у нас не будет доказательств, что он лжет. Ну вот, теперь оно у меня есть: волосы зеленого цвета — это очень веское доказательство. Но тогда-то у меня ведь не было доказательств, и я ему безоговорочно поверила.
— Кому ему?
— Коммивояжеру. Он зашел сюда утром, и я купила у него краску для волос.
— Энн, сколько раз я тебя просила не пускать этих итальяшек в дом! Я вообще у них никогда ничего не покупаю.
— В дом я его и не пустила. Я вспомнила, что ты мне наказывала, и вышла за дверь поглядеть, что он там предлагает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32