Прямо перед ним, за столом, низко опустив голову, сидел Литвинов. Маленький глядел на него в упор и готовился сказать ему что-нибудь особенно обидное, когда тот подымет голову. "Лысый черт", - скажет он ему. "Плавучий буфет", - скажет он ему. Литвинов начал медленно подымать голову. Маленький похолодел: под белой фуражкой было не литвиновское лицо, а морда Григория Иваныча!.. Григорий Иваныч снял фуражку и литвиновским жестом огладил себе голову и рога. Когда он прикасался к рогам, что-то слабо потрескивало, кончики рогов искрились и пахло горелыми спичками.
- Все, - сказал Григорий Иваныч голосом Литвинова, - я тебя отседова не выпущу. Будешь здесь жить. И смотри не плачь, плакать у нас не положено.
А Маленький Петров так испугался этого Григория Иваныча, что стал плакать и просить, чтобы тот отпустил его. Григорий Иваныч молчал и все снимал и надевал фуражку, снимал и надевал...
- Как вам не стыдно! - закричал тогда Маленький каким-то чужим, жалким, девчоночьим голосом. - Вас капитан выпустил, а вы!..
- Ха-ха-ха! Капитан меня выпустил! Капитан подлизывается ко мне, задобрить хочет, вот и выпустил...
- Ваш отец партизанил, - завел Маленький снова противным девчоночьим голосом, - а вы... Вы нехороший! Вы просто бандит!
- Мой отец, - вздохнул Григорий Иваныч, - он редко бывал дома. Вечные командировки. Пожары, наводнения, землетрясения... И так далее.
Маленький хотел сказать, что это его отец поехал на пожары, что это он вечно в командировках, но вместо этого промямлил:
- Ваш отец... Его звали Граф... Он был честный, я знаю...
- Мой отец! - Григорий Иваныч захохотал. - Нет, вы послушайте! Мой отец - граф! Да жулик он - вот кто!
В ту же секунду Маленький почувствовал в руке тяжелую нарезную рукоятку пистолета. Он поднял пистолет и выстрелил прямо в приплюснутый мокрый нос Григория Иваныча.
...По воде побежали круги, словно камень кинули. Маленький наклонился и увидел, что морда Григория Иваныча расплывается, дробится на мелкие кусочки. Маленький наклонялся все ближе, ближе, ближе и видел, что это совсем не Григорий Иваныч смотрит на него из воды, а Кривой Томп.
Маленький подал ему руку. Тот вылез из воды и сразу, на глазах, высох...
- Вы напрасно стреляли в меня, - сказал Кривой Томп, - я выстрелов совершенно не боюсь. Давайте лучше договоримся по-хорошему. Мне все известно про этот ваш золотой горн. Я никому не скажу, не бойтесь. А вы подсыпьте капитану Колодкину в чай вот этот порошок, - и он протянул Маленькому пакетик. - Совершенно безболезненно. Уснет как ребенок. И привет.
- Нет! - закричал Маленький. - Нет!
- Дурак! Я тебе пятьдесят спичечных этикеток дам, понял! - сказал Кривой Томп голосом Чубчика. - И чего ты его жалеешь? Он тебя домой отправил, а ты жалеешь...
- Нет! Нет! Нет!
- Ты сдурел, что ли? - сказал Кривой Томп. - Смотри, я сообщу куда надо. Трубы эти на учете все, по особому списку, а список в Москве, в сейфе лежит...
- Нет! Нет! Нет!
- Дурак! Я всем расскажу, как ты лук воровал! Тебя за ноги подвесят!
- Нет! Нет! Нет!
- Чего кричишь, штрафная команда, - сказал кок Серегин, тронув Маленького рукой. - Спи.
Маленький глядел в темноту кубрика. Лоб у него был мокрый. В груди стучало. Он лежал на спине и медленно, с трудом связывал между собой обрывки тяжелого сна...
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Отдайте выходные брюки капитана
Старгород встретил повисшим над рекой розовым туманом, тишиной. В бесцветном небе плавал белый собор. Золоченые его купола отражали невидимое солнце.
На палубе собрались пассажиры. Смеялись, галдели, курили. Заставили палубу мешками, ящиками, бочками. Но только пришвартовались - и вся эта толпа схлынула на берег.
Ушел в город и Литвинов в своем белоснежном кителе, не забыв напоследок снять фуражку и пригладить волосы. А Маленький поступил в распоряжение кока Серегина, который пуще всего не любил, когда слоняются без дела. Маленький чистил картошку, мыл кастрюли, подметал салон, а потом - вместе с Севой и Борей - начал драить палубу.
Литвинов вернулся злой. Поворчал, что приборку не закончили, что чай простыл... Ушел к себе в каюту и дверью хлопнул. Потом выяснилось: в Старгороде праздник, много приезжих - из области, из других городов, жилья не хватает, и начальство распорядилось оборудовать "Очаков" под гостиницу. Литвинов ходил и ворчал, что у него корабль, а не ночлежка...
А на пристань тем временем привезли раскладушки, матрацы. Команда таскала их на борт, и Маленькому тоже хватило работы.
Вечером все с ног валились от усталости. Маленький заснул, едва добравшись до койки. А Литвинов, как видно, про него забыл.
Весь следующий день из города доносились разорванные ветром мелодии оркестры пробовали голоса. Ветер раздувал разноцветные полотнища на набережной. Приехали первые гости, комсомольцы из дальних районов - с гитарами, гармошками, баянами - заняли верхнюю палубу, и на теплоходе стало сразу тесно и жарко. К вечеру на камбуз заглянул Литвинов. Кивнул в сторону Маленького, приказал:
- Серегин! Утром отведешь пацана на станцию, отправишь в Усть-Верею...
Маленький проснулся рано, сложил рюкзак, вышел на палубу. Долго стоял и смотрел на просыпающуюся реку. Видел, как оживали красно-желтые краны над крепостной стеной, как по высокому правому берегу скользнули первые лучи солнца и вспыхнули на дальних холмах церквушки - травянистый, голубой, малиновый верх...
Он видел, как подымались над низким и пустынным левым берегом стаи уток... Как буксир долго и тягуче гудел, втягивая под мост баржу с песком и лесом. Как рыбаки на яликах возвращались с ночной ловли. Как две шлюпки под парусами показались из-за поворота реки, красиво поменяли галс и пошли по фарватеру в город. И чем ближе они подходили, тем беспокойней и пристальней вглядывался он в них.
Шлюпки шли на значительном расстоянии друг от друга. И вот, когда первая поравнялась с крепостной стеной, Маленький увидел, как на фоне паруса встал сигнальщик и начал махать флажками. На второй шлюпке приняли сигнал. Маленький прищурился - флажки мелькали быстро:
"Всем на-деть па-рад-ную фор-му". И после небольшой паузы:
"От-дай-те... вы-ход-ные... брю-ки... что?! Ка-пи-та-на... К а п и т а н а?!. Н е у ж е л и н а ш и?"
Он торопливо считывал беглое письмо флажков: "О-ни на вашей шлюпке... в большом жел-том че-мо-да-не..."
- Ура! Наши! - закричал Маленький. - Наши!..
И он заплясал на палубе, выкрикивая:
- Отдайте выходные брюки капитана из желтого большого, большого чемодана!..
Из камбуза выскочил кок Серегин с недочищенной картофелиной в одной руке и ножом в другой. Косматые брови удивленно поползли вверх. Маленький пулей пролетел мимо него, крикнув на ходу: "Наши!" - бросился в кубрик, схватил рюкзак, скатился по трапу на пристань. Уже на набережной оглянулся. Белый колпак Серегина неподвижно маячил на палубе.
Маленький спешил. Он должен был успеть, встретить. А для этого надо было добежать до моста, пересечь его, да еще в обратную сторону полпути... Оглядываясь на реку, он видел, как шлюпки все ближе подходили к противоположному берегу. Вот миновали огороженную купальню, потом пляж с цветными грибками, голубую вышку спасательной станции... А там и маленькая пристань, над которой поднят флаг ДОСААФа.
Он торопился, хотел успеть к швартовке, хотел, чтоб ему крикнули: "Эй, парень, прими конец!" - и вдруг узнали бы его... И он улыбался при мысли о том, какое впечатление произведет его неожиданное появление. Только бы успеть!
А город оживал, просыпался ему навстречу. Хлопали на ветру флаги, распахивались двери, из домов выходили празднично одетые люди.
- Эй, посторонись!
Его догоняли ряженые велосипедисты. Впереди баба-яга в мешковине, в парике из мочалы, помело торчит из-под седла. За бабой-ягой - с криками, смехом - черти. В черных тренировочных костюмах, в черных масках. Рожки, хвосты из твердой резины.
Нечистая сила промчалась мимо, рассыпая вокруг велосипедный звон, и Маленький снова побежал. Вот он обогнул сторожевую башню, круто свернул к берегу и побежал вдоль самой воды. Над ним высилась белая крепостная стена. "Старгороду семьсот лет", - прочел он на ней. Буквы были красивые, затейливые, писаны золотом...
Внезапно город вздрогнул. Сто оркестров ударили в лад на обоих берегах. И сто колоколов. Бамм-бомм-бомм!.. Бамм-бомм-бомм!.. "В Старгороде праздник! В Старгороде праздник! - грохнули тарелки самого главного оркестра, и остальные девяносто девять, рассеянные по всему городу, согласились дружно: - Праздник! Праздник!.."
"Отдайте-выходные-брюки-капитана-из-желтого-большого-большогочемодана!.. - грянули сто оркестров и одна маленькая блестящая труба. Отдайте-отдайте-скорее-отдайте-брюки! В Старгороде праздник! В Старгороде праздник!.."
Маленький перебежал через мост, ноги у него подкашивались, под ложечкой кололо, в горле было сухо, пот заливал глаза. По дороге навстречу ему подымался строй - форменки, гюйсы, бескозырки... Впереди - капитан в полной форме. "Левой, левой! - командовал капитан. - Кошельков, не тянуть ногу!.."
Маленький стоит посреди дороги и видит, как меняется лицо капитана, как растерянно открывает он рот, но тут же смыкает обветренные губы - не то сердито, не то обиженно...
- Маленький Петров! - командует капитан. - Замыкающим, на левый фланг! Взять ногу!..
Маленький бежит в конец строя и глупо, широко, счастливо улыбается. Каштанов подмигивает ему, Чубчик делает гримасу, Айна отворачивается, Кошельков говорит:
- Разгильдяй! Три наряда!..
- Кошельков! Отставить разговоры! - кричит капитан, не оборачиваясь. - Левой! Левой! Маленький, не отставать!..
Разве он отстает! Да скажи сейчас капитан - взбежать сто раз на эту гору - он взбежит! Скажи - реку переплыть - переплывет. Чего он только сейчас не сделает!
Люди стоят вдоль тротуара, смеются, машут флажками, цветами.
- Бравые ребята!.. Гляди, маленький, а моряк!.. И девчонка! Гляди, и девчонка тоже!..
"Бравые ребята, бары-бары-бята, бары-бары-бята, раз-два-три! - поет Маленький про себя, шагая на левом фланге. Толстый-дядька-на-балконе-между-двух-колонн-стоит-дядька-машет-нам-рукоюэто-очень-хорошо!.."
- Эй, на левом фланге! - кричит капитан. - Не оглядываться!..
"Что ж вы замолчали, оркестры? Самое время грянуть! Приготовились! Начали!.. Отдайте-выходные-брюки-капитана..."
А из-за угла внезапно навстречу строю - кто это, братцы? - скоморохи, боярышни, гармонисты!.. Впереди - плясуны в розовых рубахах, в лаковых сапожках гонят пыль по асфальту.
"...из желтого большого, большого чемодана..."
За плясунами - цыган. Двух медведей ведет.
"В Старгороде праздник, праздник!.."
А боярышни-то, боярышни, всю дорогу заняли, под ручку идут, частушки поют!..
"Отдайте, отдайте, скорей отдайте брюки!.."
- Дорогу! - кричит капитан.
"Какую дорогу? Кому дорогу? Зачем дорогу?.."
- Посторонись! - кричит капитан.
- Посторонись! - кричат медведи, разевая розовые пасти, и гогочут грубыми мужскими голосами. И цыган рванул ворот, рот до ушей... А боярышни окружают капитана Колодкина, берут его за руки, заталкивают в хоровод, и самая бойкая, волосы лиловые, поет с усмешкой прямо в лицо ему:
- А мой миленок - морячок!..
Капитан хмурится, плечами пожимает, улыбается растерянно - порядка нет, строя нет, ничего нет - толпа!
"Быть бы тем цыганом! - думает Маленький. - Нет, лучше медведем. Нет, жарко в шкуре, печет... Гармонистом! Вот гармонистом - это да! В хоровод-медведь-пошел-часто-часто-часто-пляшет... Каштанов, Каштанов-то, вприсядку!.. А это еще кто? Ряженый, а с портфелем..."
- Товарищи! Товарищи! - кричит ряженый с портфелем. - Нас на площади ждут! Скорей, товарищи! Распорядок нарушаете! Здесь мероприятие не запланировано! Семеницын! (Медведю.) Напляшешься еще, Семиницын! Только день начинается. Товарищи! Ну, знаете, товарищи...
И понесло Маленького пестрым потоком вдоль улицы. Закрутило, как щепку в водовороте. Забило уши музыкой до отказа. Сто оркестров, сто колоколов и вдобавок - одна труба.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Колесник Алеша Солеваров
За одним из поворотов людская река выплеснула Маленького на берег. Зацепился он за лоток с мороженым, а река унеслась. Тихо на улице, только ветер гонит по асфальту обрывки цветной бумаги да оброненный кем-то голубой шар...
Но тишина стояла недолго. Откуда ни возьмись - мальчишки. Ныряют в переулок, кричат.
- Колесник! Колесник!..
Маленький - за ними.
Около магазина "Бакалея - гастрономия" - круг цементированный. Из толпы на круг выезжает человек на одном велосипедном колесе. Сам сидит на железном шестке, педали крутит и жонглирует двумя серыми алюминиевыми тарелками.
Серая кепка с пупочкой, потрепанный костюм... Широкие брючины прихвачены внизу деревянными зажимами для белья.
Маленький пробился ближе.
- Алеша! - кричат люди. - Теперь на коньках!..
Человек соскакивает, ныряет в толпу и вскоре снова появляется теперь на каждой ноге у него по колесу. Колеса хитрые - к ним ботинки приделаны, а крепится все сооружение под коленом. И ездит Алеша в самом деле как на коньках: вжик, вжик... Плавно, медленно, пиджак пузырем за спиной...
Маленький подался вперед, в ногах его произошло какое-то движение, будто и сам он скользнул по кругу вслед за Алешей...
Вжик, вжик... Важно закинув голову, не глядя на публику... Поворот, еще поворот... Маленький так живо представил себе это, что даже двинулся с места, ступил шаг... и головой мотнул.
А лицо у Алеши - не дрогнет. И что поразило Маленького: все в этом лице чересчур. Сам - до поворота, а нос - за поворотом! Рот - откройся пошире - заглотит. Уши - ветер подуй сильней - запарусят. ГЛАЗИЩА! БРОВИЩА! А все вместе - ничего получается. Просто большое лицо.
Алеша сел на чурбачок, разувается. Разулся до босых ног, сидит, пальцами пошевеливает, щурится...
- Товарищи, разрешите, позвольте...
К Алеше парень пробился. В руках фотоаппарат, на боку черная сумка. Курточка в два цвета: спереди - желтая, на спине - зеленая. Кузнечик...
- Приветствую, товарищ, я из прессы. Неужели опоздал? Прокатитесь, пожалуйста, для снимочка. В газету.
Алеша помедлил, покачал головой, пошевелил широкими плоскими пальцами ног, стал растирать их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15