В ход пошли всевозможные ухищрения. После получасовых попыток завесить челкой мою непотребную физиономию, бабуля предложила надеть на меня маску. Эта мысль у меня восторга не вызвала, и мы обошлись малой кровью - прикрыли волосами исцарапанную щеку и замазали синяк под глазом с другой стороны сантиметровым слоем тонального крема. Получилось вполне сносно, если смотреть издалека. Ну, и, конечно, в темноте. Желательно, без очков.
К скромному четырехэтажному особняку, находящемуся за МКАДом, мы подъехали без четверти полдень. Кроме нашей машины, во дворе этого дома помещалось еще несколько блестящих, как карамельки, джипов. Вокруг них толпились охранники, застывшие в статичных, но очень живописных позах - Нотр-Дамские грифоны, да и только.
Пока мы с Катериной ахали и восторженно рассматривали Папин особняк, это вдохновенное произведение безумного полета мысли неизвестного архитектора, сверкавшее зеркальными витражами, вившееся коваными лесенками и венчавшееся скромными башенками различной высоты, бабуля с Евгением Карловичем закрыли нас в машине и отбыли под конвоем двух охранников к Папе, наказав нам посидеть тихо пять минут.
Однако эти пять минут растянулись необычайно. Уже битых полчаса торчали мы на заднем сиденье мерседеса Евгения Карловича и изводили себя томительным ожиданием. Бравые двухметровые парни, организованной толпой стоявшие у машин своих хозяев, смотрели на нас с бесстрастными лицами, хотя и не спускали с нас глаз. Судя по всему, мое милое девичье личико не внушало им доверия. Впрочем, не могу их в этом упрекнуть - сложно было найти в тот день человека, которому приглянулся бы мой гордый профиль. Парни уже начинали слегка напрягаться.
Дрожащими руками мы с Катериной подняли стекла и сидели тихо, изредка переговариваясь шепотом.
- А что, -свистела мне на ухо Катерина, - если там у них все пошло не так, как мы планировали?
- Кердык нам, -отвечала я печально, - вот что.
- Ты умеешь водить машину? -нервно интересовалась моя подруга, по лицу которой медленно разливалась мертвенная бледность.
- Умею, -мрачно кивала я, - вперед и назад. Рулить не пробовала ни разу. Самое время научиться, как думаешь?
Почему- то мои слова не вызвали в Катерине никакого восторга, и она тоскливо уставилась в окно. Там охранники молча сверлили нас взглядами. Катерину передернуло и она принялась рассматривать свои руки.
- Я сейчас сойду с ума, -сообщила мне она с нехорошей улыбкой, - хоть это ты понимаешь?
- Понимаю, -пожала плечами я, - отчего бы не понять? Я уже давно сошла с ума, просто переживаю пока небуйную стадию.
Тут один из охранников приложил руку к наушнику, который украшал его коротко стриженую голову и некоторое время с готовностью покивал. На его челе отразился сложный мыслительный процесс, и он бодрым шагом направился к нашей машине.
- Вот-вот, -мрачно покивала Катерина, - убивать нас идет.
Охранник наклонился к нам и осторожно постучал в стекло согнутым в крючок пальцем. Я обреченно опустила стекло - птичьи голоса стали громче и в салон хлынула волна терпких запахов: распаренной на солнце зелени и дорогого мужского одеколона.
- Это… -охранник мучительно сморщился, подбирая нужные слова, - вас это… зовут.
- Куда? -дрожащим голосом пролепетала Катерина, обалдевшая от размеров нашего блестящего собеседника.
- Туда, -кивнул тот на особняк, - выходите.
- Кто зовет? -спросила я странным, надтреснутым голосом.
- Ваши зовут, выходите, -охранник аж побагровел от такой напряженной беседы. - Не бойтесь, - добавил он, немного подумав.
- Вот еще глупости, -вспыхнула я, - когда это мы чего боялись…
Стараясь как можно дольше потянуть время, вывалились мы из машины и принялись неуверенно топтаться на мелкой гранитной крошке.
- Куда идти-то? -спросила Катерина, слегка осмелев.
- За мной, -ответил охранник, и, не оглядываясь, направился ко входу Папиного логова. Мы последовали за ним.
Внутри скромный Папин домик являл собой точную копию квартиры Косого - похоже, и там, и здесь над интерьером поработал один и тот же сумасшедший дизайнер. Странная все-таки у бандитов мода: те же белые, холодные стены, уходящие далеко ввысь, неведомые предметы мебели и жуткие, фантасмагорические скульптуры, изображающие движение галактик и детство человечества. И даже разлапистое неизвестное растение, похожее на осьминога, которому мы дивились у Косого, было младшим братом того монстра, который огромным пуком торчал из стены у Папы.
Катерина скромно прокашлялась. Эхо многократно повторило негромкий звук, и вернуло нам его громоподобным ревом. Катерина снова начала бледнеть.
Тем временем наш проводник довольно резво взбирался по витой лестнице. Мы плелись за ним, спотыкаясь на каждой ступени.
Поднявшись, мы уперлись в маленький темный закуток, а когда вырулили из него, на наши головы хлынул мощный поток света. Мы с Катериной оказались в огромном зале, потолок которого напоминал купол цирка.
В центре зала стоял грандиозный круглый стол со множеством стульев. Во главе этого стола сидел невысокий старичок с клочковатой бородой и кустистыми бровями, а напротив него расположились в несколько напряженных позах бабуля с Евгением Карловичем. Бабуля держала на коленях сверток с картоном. Чуть поодаль размещался мужчина в строгом черном костюме со скорбным выражением лица, чем-то смахивающий на похоронного агента.
- Прямо Камелот со всеми рыцарями круглого стола, -пробурчала я себе под нос.
- Рыцарями чего? -зашептала мне в ухо Катерина.
- Забудь, -отмахнулась я от нее и брякнула, - Здрасте.
Мой голос заметался под высокими сводами и потерялся где-то в сияющих глубинах огромного зала.
- Пришли, уважили старика, -отечески улыбнулся обладатель бороденки, и бабуля с Евгением Карловичем сдержанно хмыкнули. Тут до меня дошло, что этот старикашка в коричневой кофте на пуговицах и есть грозный всевидящий Папа. Стало как-то не по себе.
- Вы проходите, располагайтесь, -как ни в чем ни бывало продолжал тот, - прямо за стол и садитесь, тут у нас все по-простому, без церемоний.
Бабуля с Евгением Карловичем вежливо покачали головами. Мы с Катериной сели за стол и попытались надеть на лица милые улыбки. Уж не знаю, насколько милой получилась улыбка на моей похабной физиономии, но факт остается фактом - я очень старалась.
- Итак, -медовым голоском, глядя мне прямо в переносицу, обратился к нам Папа, - теперь вы расскажите все по порядку.
- Кто, я? -умно спросила я.
- Ты, красавица, ты, -тепло заулыбался Папа, да так, что мороз побежал по коже.
Следующие пять минут были для меня пыткой. Под ласковым Папиным взглядом я вдруг перезабыла все слова, и мысли свои начала формулировать ничуть не изящнее того охранника, что провожал нас в зал.
- Это… -бормотала я, - как его… в общем так… я это… в парк пошла, а там Прохор бежал… э-э-э… и упал. Споткнулся. А я это… удивилась так, он там еще ключи уронил…
Бабуля глухо застонала и, оперевшись на локоть, прикрыла ладонью глаза.
- Как его там… -продолжала я, - ключи у меня, в общем, остались, а Серега на меня в подъезде напал… Ну и ключи отобрать не смог… Я удивилась так… А бабуля и говорит: ключи-то, это… от ячейки, да? Э-э-э… Ну мы и поехали… смотрим - картон… Ну это… удивились жутко, просто очень удивились…
Папа продолжал ласково улыбаться и смотреть на меня, как на родную дочь. Бабуля начинала потихоньку багроветь.
- У девочки шок, -простонала она, - не обращайте на нее внимания, вообще-то обычно она соображает неплохо. Иногда…
- Пусть она сама расскажет, -остановил одним движением руки бабулю Папа, - продолжай, милая.
И я продолжила. Что называется: спрашивали - отвечаем. С чудовищными купюрами и странными междометиями, сбиваясь на каждом слове, запинаясь, городила я такую чушь, которую здравомыслящий человек даже слушать бы не стал. Папа же не перебивал мой сбивчатый рассказ, а лишь смотрел мне прямо в переносицу и улыбался так, что меня бросало то в жар, то в холод. Время тянулось нескончаемо долго, но все же с грехом пополам я как-то добралась до конца.
- В общем, да… бабуля прямо монтировкой как долбанет Сереге по голове… Ну… Серега, конечно, не ждал, удивился так… И мы пое-е-ехали… Вот.
На этих словах мой захватывающий рассказ оборвался сам собой, так как кончились описываемые события. Все присутствующие вздохнули с облегчением. Я перевела дух. Ей-богу, куда легче было еженедельно по два часа вести на радио передачу, чем тут перед Папой исходить риторическим красноречием.
- Интересная история, -задумчиво поскреб свою бороденку Папа, - а теперь ты, чаровница, - повернулся он к Катерине.
Как ни странно, Катерина ни капли не смутилась. Она обворожительно заулыбалась и подалась вперед своим внушительным бюстом. Папа нервно сглотнул и сложил руки на груди. Катерина плавно повела белыми плечами и небрежно погладила рукой свою лебединую шею. Папа поднял одну бровь и подвигал усами. Катерина чуть прогнулась и томно изрекла:
- Я, в принципе, ничего не добавлю… -пела Катерина. Папа выпятил грудь и расправил плечи, - разве что чуть менее эмоционально говорить буду… - Катерина засмеялась низким, грудным смехом и ее пышная грудь волнующе заколыхалась.
Я грустно вздохнула и скучающим взглядом уставилась в потолок. Бабуля громко прокашлялась и заявила:
- Признание Сергея записано. Любая экспертиза определит подлинность голоса на пленке.
Катерина и Папа обернулись на звук ее голоса, словно застигнутые врасплох. Катерина вернула своему роскошному телу нормальное положение, а Папа смущенно засунул руки в карманы своей кофты. Я поймала Катеринин взгляд и при помощи простых мимических средств выразила свое глубокое восхищение ее секретарской закалкой. Катерина томно пожала плечом.
- Э-э-э… -голос Папы звучал менее уверенно, - насколько я понял, - продолжал он после долгого прокашливания, - на сегодня наши разборки закончены. Теперь, я думаю, пора позвать Малыша, которому вы передадите его картинку.
- А я ее посмотрю, -крякнул служащий похоронной конторы, сложив руки на животе и опустив скорбный взгляд в пол, - чтобы не было, как тогда…
Папа достал из кармана своей кофты крошечный мобильник и набрал номер.
- Порешали, -сказал он в трубку после того, как звонок соединился, - заходи, меняться будем.
Бабуля с Евгением Карловичем вежливо захихикали. Я попыталась придать своему лицу достойное выражение. Некоторое время мы сидели молча. Папа отечески улыбался нам и пожирал глазами Катерину, та многозначительно улыбалась ему, бабуля задумчиво поглаживала картон, покоящийся у нее на коленях, Евгений Карлович нервно сцеплял и расцеплял пальцы, а я титаническим усилием воли удерживала милую улыбку на немеющем лице.
«Сейчас мы отдадим Малышу картон, - думала и с меланхоличным восторгом, - и пойдем ко всем чертям, потому что сил уже на всю эту историю нет. А за Серегу я рада… И за братца его поганого… И за мамашу премерзкую их, тоже мне, похитители…». Я поежилась, вспоминая канаву на пустыре, в которой провела столько чудесных минут - глины потом на мне было столько, словно я решила слепить Гомункула - свое точное подобие.
В тот момент, когда я уже всерьез начала обдумывать эту мысль (ну, насчет Гомункула, а что - посуду помоет, за сигаретами сгоняет…) двери зала, где мы сидели, распахнулись, и перед нашими светлыми очами предстал человек-гора. Затаив дыхание, смотрела я на эту массу жира, облаченную в светлый шелковый костюм размера восьмидесятого, и погружалась в тихий восторг. Визитер плавно проплыл к Папе, тревожа свои колышущиеся жиры, и горячо с ним побратался.
- Как твои дела, дорогой? -нежно спросил его папа, топорща свою бороденку.
- Потихоньку, -ответил объемный товарищ звонким пионерским голосом, а гулкое эхо уносило его слова далеко под высокие своды зала, - как у всех Малышей - дела маленькие, обиды тихие, зато радость большая и всеобщая.
- Ты про обиды тут особенно-то не говори, -вкрадчиво сказал Папа таким голосом, что жутко сделалось, - у нас тут тоже огорчения вышли, а мы мирно сидим, ровно.
- Кто тут старое помянет, тому тошно станет, -пошел на попятную Малыш. Нежный румянец начал разливаться по его жирным щекам.
«Хорошо в Туле кушают», - подумала я, разглядывая фаната мастера Леонардо.
- Рад, -медленно проговорил Папа, - что мы это понимаем.
Бабуля, молчавшая до этого момента, громко прокашлялась и заявила:
- Насколько я поняла, здесь собрались искренние почитатели итальянского высокого Возрождения?
- Че? -осоловело уставился на бабулю Малыш.
- Картинку тебе принесли, милый, -грустно вздохнул Папа, - последняя воля Косого - закон. Получай товар, -Папа кивнул бабуле. Та широким жестом разорвала свой сверток, извлекла картон на свет и шваркнула его на стол. Евгений Карлович болезненно поморщился, так, словно об полированную крышку приложили его.
Увидев картон, Малыш застыл, как каменное изваяние. Не в силах вымолвить ни слова, он протянул к нему жирные пальцы, да так и замер на полпути. Глаза его увлажнились, и по сытым румяным щекам потекли предательские слезы.
Все присутствующие тактично отвернулись, давая ему время совладать с собой.
Некоторое время Малыш сидел неподвижно, а потом схватил картон и принялся водить по нему пальцами, жадно вглядываясь в причудливое переплетение линий. К обезумевшему от счастья Малышу подошел оценщик и тактично заглянул ему через плечо, не решаясь отобрать у него произведение боготворимого Леонардо. Он рассматривал картон, поменял две пары очков, изучил края, придирчиво сверлил взглядом какие-то детали, а потом выпрямился, коротко кивнул Папе и удалился из зала. Казалось, что Малыш даже не заметил всех этих манипуляций. Его внимание всецело было поглощено картоном.
- Деньги людям передай, -тактично напомнил ему Папа. Малыш оторвался от картона, обводя нас таким взглядом, словно не очень хорошо понимал, где находится.
- День-ги, -по слогам проговорила бабуля, медленно покачивая рукой перед помутнившимися глазами Малыша, - бумажки такие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40