Евсей Наумович не успел отреагировать, как Луиза развалила змейку куртки и принялась за пуговицы. Высвободила рубашку и, встав на колени, стянула ее с плеч Евсея Наумовича.
– Какой у тебя аппетитный животик, Сея. Мне нравится такой. Спокойный. Такие мужчины не мучают девушек, все мои подруги говорят. А почему? Потому как у мужчин с такими животиками бывают одышки, им не до баловства, – приговаривала Луиза, продолжая распаковывать гостя.
Евсей Наумович не сопротивлялся. Ему было приятно. Словно на приеме у врача.
Луиза распустила пояс брюк, деловито пропустила руку за резинку трусов.
– О-о-о. А ты еще ничего, Сея. Ты еще покажешь мне фокус-покус. Честно говоря, не ожидала, думала промучаюсь с тобой.
Евсей Наумович видел перед собой синие смешливые глаза, красную пластмассовую шпильку в льняных волосах, нежный пушок над тонкой кожей, меленькие морщинки у впадины груди. Евсей Наумович втягивал запах недорогих духов, похожий на запах свежих огурцов или корюшки. И ему нравился такой запах. А она уж и не такая и юная, подумалось Евсею Наумовичу, и от этой мысли ему стало веселее и как-то безответственней.
В нем просыпалось желание.
– Туфли-то сам, Сея. А то я совсем тебя набалую. Скинь их, Сея, туфли-то, – ее голос теперь звучал мягче, словно приоткрылась щелочка куда-то в личное, сокровенное.
С молодой, давно забытой резвостью Евсей Наумович сбросил остатки одежды. Протянул руки навстречу ее теплым, крепким ладоням и завалился боком в постель, перевернулся на живот. Обнял мягкое податливое тело Луизы, ощутил тяжесть ее аккуратной, упругой груди. Но чертова кровать разъехалась. И их обоих плавно затянуло в разверзшуюся яму на спине толстого матраца. Оказавшись на полу между кроватями, как на дне траншеи, Луиза с хохотом запрыгнула обратно на кровать.
– Ой, Сейка, цирк, честное слово, – она подала руку, пытаясь вызволить Евсея Наумовича. – Ну и ну! Чтобы так сразу раздолбать кровати, такого тут сроду не было.
Евсей Наумович грузно перевалился на спину, подобрал ноги.
– О! Чуть было не забыла! – Луиза взяла с тумбочки пакетик, ловко его надорвала и протянула гостю. – Надень, Сея, так надо.
Евсей Наумович за всю свою жизнь никогда не осторожничал. Он растерянно вертел пальцами прохладную тонкую резинку, осыпая ладони какой-то пыльцой.
– Надевай, надевай, – Луиза сложила руки на груди и смотрела вниз, с высоты кровати, как в театре с балкона в партер. – Не можешь. Ладно, давай помогу, – она перехватила резинку и привычно, в одно движение, натянула ее на изнемогающее от вожделения достоинство Евсея Наумовича.
Луиза спрыгнула в траншей. Широко разводя согнутые в коленях ноги, она оседлала Евсея Наумовича.
Он видел над собой нежный подбородок, шею, кончик носа откинутого лица. Крестик на мелкой серебряной цепочке сбился на плотную левую грудь. Плоский живот с раковинкой пупка, точно маленький микрофон в ожидании мгновения блаженства, нахлынувшего на усталого, давно живущего одинокого мужчину. И мгновение это наступило почти забытым взрывом. Секунды взрыва, прорвав крышу старого дома, вознесли Евсея Наумовича над городом, над миром, в царство ни с чем не сравнимой услады, задуманной творцом как самая притягательная награда за рождение новой жизни.
– Эй! Что с тобой?! Сейка! Открой глаза! – донесся до сознания Евсея Наумовича низкий голос. – Покажи, что ты не умер.
Евсей Наумович приоткрыл тяжелые веки, плывущим взглядом окинул склоненное над собой лицо и вновь закрыл глаза.
– Нет, не умер, – разлепил он сухие губы. – Мне очень хорошо.
– Ну и ладно, – мирно подхватила Луиза. – Полезай на кровать. Еще есть время.
– Не хочу, – вяло, не открывая глаз, проговорил Евсей Наумович. – Никаких движений.
– Вот еще, – удивилась Луиза. – Лежишь как кошка.
– Мне хорошо, – упрямился Евсей Наумович.
– Тогда подвинься, – ворочаясь всем телом, Луиза легла рядом с Евсеем Наумовичем в провал между кроватями, как в люльку.
И тут же принялась беспокойно шарить ладонями по матрацу, что-то разыскивая. Наконец нащупала, откинула со лба волосы и защемила их красной пластмассовой заколкой.
– Мой талисман, – пояснила она. – Знаешь, что такое талисман?
– Догадываюсь. – Евсей Наумович взглянул на ее волосы и вновь прикрыл веки.
– Хозяйка требует, чтобы я ее выбросила. Говорит: вид у меня дешевый. А мне нравится. Что хочу, то ношу – я свободная девушка, хоть и гулящая.
– А что такое свобода? – вяло проговорил Евсей Наумович.
Луиза устроила руку под затылок Евсея Наумовича и закинула согнутую ногу на его живот, так ей было уютней лежать.
– Свобода? – переспросила она. – Это когда не делаешь то, что можешь сделать. Вот можешь, а не делаешь. Сама! Не хочешь и все! Встала, повернулась и ушла. И ничего тебе за это не будет, – и, помолчав, добавила торопливо: – Конечно, если есть деньги. Это самое важное для свободы.
Евсей Наумович открыл глаза. Матрац – словно маленькая пропасть, на дно которой свалились Евсей Наумович и Луиза – обеими краями лежал на сдвинутых кроватях. Луиза пальцем водила по стене этой пропасти, рисуя какие-то знаки. Длинные накладные ногти оставляли на ткани неглубокие вмятины.
– Я могу… с тобой еще встретиться? – спросил Евсей Наумович. – Но не здесь.
– Можешь, – не раздумывая ответила Луиза. – Ты мне нравишься. Не лезешь с вопросами. А то всю душу вытянут за свои бабки, – и, помолчав, добавила: – И не лапаешь, как другие. Бывало неделями хожу в синяках. – Луиза еще немного помолчала и вздохнула: – Дам тебе номер своей мобилы. Но не проговорись хозяйке, а то у меня будут неприятности.
– Хорошо, – улыбнулся Евсей Наумович.
– Хочешь, заберемся в кровать и еще потренькаемся? – предложила Луиза. – Время еще есть. Хозяйка приходит, когда время кончается. Хочешь?
– Нет, не хочу.
– Тогда спасибо, – Луиза провела ладонью над покрытой седеющей курчавостью грудью Евсея Наумовича. – А то гости до последней секунды не слезают с девушек. И не могут уже ничего, а не слезают, козлы.
– У тебя большой опыт, – с какой-то растерянностью проговорил Евсей Наумович.
– Не очень. Девчонки рассказывают. – Луиза продолжала водить ладонью. – Какая густая борода на твоей груди. Как у армяна. Ты армян, Сея?
– Армянин, – поправил Евсей Наумович. – Нет, я не армянин. Я еврей.
– Ну?! – воскликнула Луиза. – Правда? – и метнула в него недоверчивый взгляд. – Обманываешь. У еврея он другой, я знаю.
– Не у всех, – Евсей Наумович поскреб ногтями жесткую ткань матраца, пытаясь как-то прикрыться. – И нечего меня разглядывать.
– Ой-е-ей. Застеснялся. И главное: «разглядывать», скажешь тоже. Он у тебя как в противогазе, – засмеялась Луиза. – Одна девчонка вышла замуж за еврейца и уехала в страну Израиль. У нее там свой большой магазин. Вот повезло, так повезло.
Вечер – сырой и не по-осеннему теплый – казалось, запеленал город прозрачной ватой.
Лавируя между замершими в заторе автомобилями, Евсей Наумович и Эрик Михайлович пересекли Садовую и вышли на Невский. Решили пройтись пешком до улицы Восстания, а там спуститься в метро. Шли молча, старательно обходя выбоины, куски ломаного асфальта, ленточные ограждения и балансируя на деревянных помостах участков, которые готовили под новое покрытие к празднику города. Надо было добраться до Литейного, а там проспект продолжался в привычном своем виде, еще не потревоженном ремонтом.
Сквозь витринные окна ресторанов и кафе, полнивших первые этажи зданий, просматривались пустующие столики.
– Что, Сева, может, заглянем еще в какое-нибудь питейное заведение? – предложил Эрик Михайлович.
Приятели засмеялись. Ощущение детского стыда, с которым они покинули дом на Садовой улице, постепенно пропадало. Причин для стыда и не было, что тут стыдного? Обычное мужское дело, тем более для одиноких мужчин. Но все равно осадок и чувство вины оставались. Хотя они еще и словом не обмолвились о неожиданном приключении. Лишь одну фразу обронил Эрик Михайлович, когда спускались по грязной обшарпанной лестнице: «Достоевщина и только». Еще Евсей Наумович спросил со смирением: «Надеюсь, ты не очень потратился?» – «Чепуха, – ответил Эрик Михайлович. – Не думай об этом». И все! Эрик Михайлович предложил взять такси и отправиться к нему домой – сестра будет довольна, она считала Евсея Наумовича близким их семье человеком. Евсей Наумович отказался, он хотел вернуться к себе, остаться одному, и так достаточно впечатлений. До улицы Восстания они дойдут, а там и разъедутся в метро, как решили с самого начала. Столько времени провели вместе, а толком поговорить не успели, Евсей Наумович так и не узнал толком, как же обстоят дела его друга.
Эрик Михайлович принялся рассказывать о своих институтских заботах. Встречный людской поток временами их разъединял, приходилось переспрашивать.
– Конечно уходи, – выразил свое мнение Евсей Наумович, выслушав друга. – И не сомневайся! На кой черт тебе эта нервотрепка? Не отпускают, а ты уходи! Когда ты едешь во Францию?
– Через месяц, – ответил Эрик Михайлович. – Серьезный проект под патронажем правительства страны.
– Счастливчик. Будешь работать в Париже.
– Нет, в Севре, под Парижем.
– Уходи. И возраст у нас с тобой…
– Что возраст. Посмотрели бы на нас там, в доме на Садовой, – Эрик Михайлович поддел плечом своего друга.
Евсей Наумович не удержался и захохотал. В голос, клонясь вперед в безудержном приступе.
– Ты что, Севка? – Эрик Михайлович остановился. Евсей Наумович обхватил его за пояс и прильнул к нему плечом.
– Ха-ха-ха. Вспомнил выражение твоего лица, – захлебывался Евсей Наумович.
– Когда увидел вас в окопе между кроватями? – подхватил Эрик Михайлович и тоже захохотал. У него был рыкающий смех с неуловимой паузой. – Да я чуть было не свихнулся! Решил, что ухайдакала тебя девица до смерти. А вначале-то вообще: куда, думаю, вы подевались? В комнате никого. Хорошо, Жанка смекнула, говорит: они за кроватью валяются. Это ж надо. А ты – возраст, возраст. Теперь-то я понимаю, отчего Наташка от тебя сбежала.
Кое-кто из окружающих прохожих улыбался, слыша безудержный хохот двух пожилых мужчин, кое-кто, наоборот, настороженно косился.
– О, бля, надо же, деды накирялись! – бросил какой-то парень, идущий с девушкой и, обернувшись, громко, по-разбойничьи свистнул.
– Ты, что, совсем охренел?! – девушка стукнула парня по затылку.
Тем самым прибавив приятелям веселья.
Они перешли Литейный проспект. В полуподвале бывшего гастронома разместилось кафе. Эрик Михайлович предложил зайти, отметиться рюмкой коньяка. Евсей Наумович наотрез отказался, не преминув вновь вспомнить заведение у гостиницы «Метрополь», откуда и началось их приключение.
– Теперь тебе это не забыть, – вставил Эрик Михайлович. – Знаешь, я тебе позавидовал. Тебе попался роскошный экземпляр, я даже залюбовался, глядя на нее в том окопе. У Рубенса есть портрет инфанты Изабеллы, в Эрмитаже висит. Лицом ну точно та твоя девица. Правда, инфанта в строгом одеянии и в жабо. Но лицом – как две капли воды. Не то, что мне досталась – корова. И дура. Все смотрит на часы и требует угощение. Дал ей пару долларов, пусть сама угощается. Во всем розовый пеньюар виноват, замылил глаза.
У подъезда Дома актера стояло несколько мужчин. То ли они вышли из высоких дубовых дверей Дома, то ли, наоборот, собирались войти. В свое время Евсей Наумович частенько туда хаживал. Особенно в студенческие годы, с известным в городе институтским эстрадным ансамблем. Их «капустники» тепло принимались в Доме, где после спектаклей собиралась актерская братия.
Евсей Наумович и Эрик Михайлович было прошли мимо, но тут один из мужчин громко окликнул Евсея Наумовича.
– Дубровский! Черт бы тебя побрал! Проходишь и скулу воротишь?!
Евсей Наумович обернулся и, узнав Рунича, остановился.
– Это перебор, Дубровский, мы на неделе встречаемся два раза, – громыхал Рунич, пожимая руку Евсея Наумовича. – И не вспоминай о Монтене! Верну я тебе книги, оба тома. – Рунич оглядел Эрика Михайловича: знакомы они, нет?! Не признав, вновь обернулся к Евсею Наумовичу. – Откуда идешь?
– Из Дома журналиста, – весело ответил Евсей Наумович. – Там раздавали подарки ветеранам к ноябрьским праздникам.
– Ну да?! – недоверчиво воскликнул Рунич. – А почему меня не пригласили?
– Нужен ты им очень! – ответил Евсей Наумович.
– Вот хамы! – не успокаивался Рунич и, обернувшись к оставленной компании, крикнул: – Ипат! Поди сюда! Дубровский говорит: подарки к ноябрьским раздавали в Дом-журе ветеранам.
– Врет, – ответил тот, кто отозвался на Ипата. – Я бы знал. И какие там ноябрьские? Такого праздника давно нет. Двенадцать лет на Руси другая власть. Или Дубровский не знает?
Ипат приблизился. Евсей Наумович узнал его. То был рыжеволосый сотрудник газеты «Вести», который однажды вернул ему статью. Ипат был явно навеселе. Да и Рунич, кажется, тоже.
– Ладно, мы пойдем, – объявил Евсей Наумович и повернулся к Эрику Михайловичу.
– Погодите, Дубровский! – воскликнул Ипат. – Вы неплохой газетчик, я знаю. Есть хорошая работа, не пыльная и по возрасту. Главное требование – опыт, а опыта вам не занимать. Верно, Рунич?
– Да, да. Пожалуй, Евсей – кандидатура подходящая, – как-то кисло произнес Рунич. – Ипату предложили газету делать. Ведомственную. На одной крупной фирме. Созвонимся, Дубровский?
Евсей Наумович согласно кивнул.
Некоторое время Евсей Наумович и Эрик Михайлович шли молча.
Красочные витрины предлагали моднейшие товары, зазывали в путешествие по заморским странам, обещали роскошную еду, сулили невиданные выгоды от валютных сделок. Особенно буйствовали аптеки. Их выносные рекламные трафареты с зелеными крестами предлагали лекарства из всех стран мира.
Вблизи некоторых витрин сидели или стояли убогие люди разных возрастов и просили милостыню – кто в рванье, кто в довольно приличных одеждах. Стояли молча, обреченно, без надежд на удачу. На складном стуле сидел парень в камуфляже, выставив напоказ металлические культи обеих ног.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10