https://wodolei.ru/catalog/mebel/rakoviny_s_tumboy/80/
Невольница спустилась вниз. У двери она нашла шарабан; извозчиком был Касапава. Он велел ей сесть рядом с собой и покатил.
Когда помещица вышла из кабинета, заручившись обещанием начальника полиции заняться ее делом, она в изумлении и бешенстве обнаружила, что и вторая невольница сбежала…
– Ну, а другой факт? – спросил Антонио Бенто.
– Вот он… Одного беглого негра задержали и посадили в тюрьму с тем, чтобы передать хозяину, если тот за ним явится. Этому негру не везло. Он уже трижды пытался бежать, но каждый раз попадался в руки лесным капитанам.
На другой день на рассвете арестованного забрали из тюрьмы и связанного, под конвоем двух лесных капитанов препроводили в Бом-Ретиро для отправки в Агуа-Бранка, опасаясь, как бы в Сан-Пауло его не выкрали неутомимые каиафы.
Однако наши друзья узнали об этом плане и подстерегли путешественников у вокзала. При неясном свете туманного утра послышались выстрелы, началась беготня, лесные капитаны пустились наутек, а брошенного ими негра каиафы взяли под свое покровительство.
И вот на другой день первым поездом на Рио-де-Жанейро в столицу отправился черный-пречерный падре, закутанный в широчайшую сутану…
Пассажир доехал благополучно. На вокзале Дон-Педро его встретили двое юношей с белыми камелиями в петлицах. То был условный знак, но, кроме него, требовался еще н пароль. Падре вспомнил, чему его научили, и пробормотал:
– Раул…
Незнакомцы ответили:
– Серпа.
Знакомство состоялось – это были друзья. Негр мог безбоязненно следовать за ними. И все. трое исчезли на оживленных улицах столицы. Но пассажиры, совершившие путешествие вместе с черным падре, могли заметить два странных обстоятельства: во-первых, священник в течение двенадцати часов пути не спускал глаз с молитвенника и, во-вторых, что было самым нелепым, держал молитвенник вверх ногами…
Присутствующие хохотали до упаду…
* * *
А люди все приходили. Поэтому, как только Иполито да Силва распрощался, Лу подошла к Антонио Бенто, поздоровалась и представила ему Лаэрте, который по обыкновению сконфузился и не знал, как себя держать.
– Сеньор Антонио Бенто, я вам привела еще одного бишо…
Староста братства приветливо улыбнулся.
– Для религии или для дела освобождения?
– Я работаю только для освобождения. – Дона Лу показала свои мелкие зубки.
Антонио Бенто растроганно обнял Лаэрте:
– Здесь настоящее место для юноши. Займи свой пост. Им не удалось больше поговорить: помещение братства понемногу заполнилось людьми, среди которых было немало видных политических деятелей. Поэтому условились встретиться в тот же вечер на квартире у одного аболициониста.
Быть принятым в этой среде считалось честью, но для этого не требовалось блестящего титула, состояния или даже культуры. В эту дверь стучался всякий, кто лелеял великую мечту и душой и телом посвятил себя самому прекрасному идеалу эпохи. Здесь встречались аболиционисты, представлявшие все классы общества – люди со средствами и бедняки, люди разных религиозных верований и самых различных политических взглядов, нередко прямо противоположных друг другу, – и всех их роднило одно стремление. Либералы, как адмирал Жасегуаи, консерваторы, как адвокат Пенафорте Мендес де Алмейда, священники, как каноник Баррос, коммивояжеры, как Арзила, студенты, как Фелинто Лопес, торговые служащие, как Селестино Азеведо и Аугусто Филигрет, и даже полицейские чиновники, как помощник инспектора Каскан, – все эти люди, столь различные по своим воззрениям, были охвачены одним помыслом: искоренить рабство в Бразилии.
Лаэрте знал об этом – дона Лу рассказывала ему подробности кампании, насыщенной героическими эпизодами борьбы каиаф – студентов, извозчиков, негров, получивших свободу, и даже торговцев. Она, между прочим, рассказала своему новому знакомому об одном случае из истории освободительного движения, относящемся еще ко временам великого Луиса Гамы.
Постоянным товарищем Луиса Гамы был адвокат Педро Консидерасоэнс. Его так прозвали потому, что он любил без конца разглагольствовать по поводу самого простого дела; его комментариям и замечаниям не было конца. Но в суде он оказывался незаменимым, внушая страх рабовладельцам. Другой адвокат, немало помогавший Луису Гаме, Албино Соарес Байран, был богаче Педро или, вернее, менее беден. Утверждали, что он совладелец какого-то магазина головных уборов. Однажды Луису Гаме понадобилось десять мильрейсов – ему не хватало этой суммы для выкупа невольника. Он велел одному из своих помощников найти обоих адвокатов. Тот отыскал Байрана и попросил у него десять мильрейсов для Луиса Гамы. Байран почесал затылок.
– Послушай, у меня только пять, и то на завтрак…
– Давай их сюда. Завтрак оплачу я.
Так Луис Гама собрал деньги и сумел освободить негра.
– И адвокаты в тот день не завтракали? – спросил Лаэрте.
– Завтракали, но в долг.
Оба рассмеялись.
– Вот как у нас делается… – добавила дона Лу.
Закончив дела в братстве, Антонио Бенто спустился по лестнице в типографию «Реденсан», занимавшую нижний этаж здания. Здесь он застал несколько аболиционистов, обсуждавших только что полученное из провинции сообщение о новых зверствах фазендейро. Неподалеку от столицы один из самых закоренелых рабовладельцев подверг негра ужасной пытке. Острием перочинного ножа он вырезал на его ладонях кровавые кресты. Затем обмотал шею негра цепью и подвесил его на балке кровли. Длину цепи фазендейро рассчитал так, что невольник был вынужден все время стоять на цыпочках, чтобы не задохнуться. Всякий раз, как усталость одолевала невольника, железная цепь впивалась ему в горло; тогда он в предсмертном усилии со стоном выпрямлялся и хватался за цепь обагренными кровью руками. Эта пытка длилась несколько дней и закончилась лишь тогда, когда об этом стало известно всему городу и сердобольные люди попытались вступиться за негра. Фазендейро внял их просьбам и вытащил невольника из железной петли. Но негр, закатив глаза, только расхохотался, чем немало напугал собравшихся.
Когда Антонио Бенто прочитал это сообщение, он побледнел, лист дрожал в его руках. Однако, сразу овладев собой, он стал отдавать распоряжения:
– Надо привезти невольника в Сан-Пауло!.. Показать его народу… Родолфо Мота! Родолфо Мота!
Из-за наборной кассы показался крепкий, улыбающийся человек.
– Поезжай и привези негра, которого пытали, – во что бы то ни стало!
Мота молча улыбнулся. Действовать было его стихией, такие поручения он принимал как дар.
– С тобой поедет Антонио.
Услышав свое имя, откуда-то появился крепкий, коренастый негр с живыми, умными глазами. Его специальностью было забираться ночью в зензалы и призывать рабов к бегству с плантаций. «Опаснейшая работа, – впоследствии писал о нем один современник, – настолько опасная, что Антонио в конце концов был убит, когда пытался перелезть через ворота одного поместья в Белемдо-Дескалвадо».
Но в ту пору Антонио был в расцвете своей деятельности.
– Будет сделано… – кратко ответил каиафа.
И двое друзей вышли на улицу, один за другим, так как дверь типографии была очень узкой.
Несколько часов Антонио Бенто писал за своей рабочей конторкой; на следующий день «Реденсан» рассказала об этом эпизоде и с неслыханной дотоле резкостью призывала к правосудию.
Калунга, как обычно, в своем длиннополом пиджаке и шапке из газетного листа, стоя на углу, протягивал прохожим газету…
VII
Сантисты
На следующей неделе Лаэрте Алвим, в душе которого дона Лу зажгла пламя аболиционизма, был направлен в Сантос с тайными поручениями. В половине восьмого он сел в поезд и уже в одиннадцать прибыл в Сантос. Было условлено, что, сойдя с поезда, он отправится на привокзальную площадь, держа в руках «Реденсан». Это был условный знак. Его встретят молодые люди с белыми камелиями в петлицах – члены местной аболиционистской лиги.
У этой популярной в городе организации не было собственного помещения; ее члены собирались в садах, кафе и в домах друзей; методы работы аболиционистской лиги были разнообразны, но предпочтение отдавалось разъяснительным беседам в общественных местах. Происходило это обычно так. В кафе якобы случайно встречались двое…
– Добрый вечер, Мело!
– О, ты, оказывается, здесь…
– Послушай, вышел новый номер «Пирата». Его выпускают учащиеся средних школ. Это шедевр. У Жако Шалапа, этого «барриги верде» из Блуменау, прекрасный почерк. И он помешан на освобождении. Целые ночи пишет об этом…
И он показывал приятелю рукописную газету – так, чтобы ее могли увидеть присутствующие.
В беседу постепенно втягивались и другие посетители кафе. Возникали споры; собеседники разделялись на партии. И юноши из аболиционистской лиги брали верх, так как представляли собой интеллигенцию города. Все они в большей или меньшей степени были ораторами, но самым красноречивым из них, несомненно, был Рубим Сезар, он без труда овладевал аудиторией. Полиция, обычно закрывавшая глаза на подобные сборища, однако, внимательно следила за речами членов лиги.
Наконец власти провинции запретили эти собрания в общественных местах, ибо зачастую получалось, что дело освобождения негров отодвигалось на задний план, а молодые люди горячо обсуждали вопросы политики и религии. Находились и такие, что читали вслух нелегальные революционные брошюры, полученные из Швейцарии.
Лаэрте стоял у дверей вокзала, выходящих на площадь, делая вид, будто читает «Реденсан»; он вспоминал наставления, полученные перед отъездом, когда к нему приблизились двое юношей…
– Жабакуара?
– Жабакуара!
Они радостно обнялись. Это были Тото Бастос и Артур Андраде. У них сразу же установились дружеские отношения с посланцем из Сан-Пауло; разговаривая и смеясь, как старые товарищи, молодые люди тронулись в путь.
Лаэрте был в Сантосе впервые и никогда не видел моря. Выйдя на запруженную повозками площадь, он почувствовал горячее дыхание земли, запах моря и гниющих на берегу водорослей, доносившийся с залива. Он посмотрел налево: там находились склады, а невдалеке пришвартовывались суда.
Проходя мимо одного киоска, они увидели толпу, окружившую крепкого белозубого мулата с толстой шеей.
– Я из Пернамбуко, – начал он свою речь, – служил матросом императорского флота… Вы слышите?
Слушатели еще теснее сомкнулись вокруг оратора. Он продолжал говорить тем же простым, доступным языком, – чтобы каждый мог его понять.
Юноши на ходу крикнули ему:
– Жабакуара!
Мулат снял шапчонку, какую обычно носили грузчики:
– Жабакуара!
Тото Бастос объяснил: это Эуженио Вансойт. Он всегда агитирует среди простого народа.
Вскоре Лаэрте увидел старую часовню; к стене была прикреплена большая черная доска с написанными мелом словами:
«Театр Гуарани – Воскресенье – Ровно в 8 часов – Пьеса Сакраменто Макуко „В тени хижины“ в постановке кружка молодых аболиционистов – Валовой сбор со спектакля предназначается для выкупа одного невольника – Будет говорить Рубим Сезар».
Немного подальше перед Лаэрте открылась другая часть порта; вода здесь была грязной, почти черной, и на ней сияли отблески – как тлеющие угли на пожарище. Лаэрте показал своим спутникам на мачты и спросил:
– Эти корабли увозят беглых негров?
– Бывает и так. Здесь поблизости есть аптека Арруды Мендеса; вот его люди этим и занимаются. Когда все договорено, Сантос Гаррафан отправляется в агентство, где есть служащие-аболиционисты, и говорит, как если бы речь шла о перевозке товаров: «Мне нужно место для двадцати-тридцати тюков табаку». Служащий спрашивает начальство, и в случае положительного ответа негры входят на борт под видом грузчиков: судно поднимает якорь, и через несколько дней, маскируясь таким же образом, беглые высаживаются в Аракажу, в Анградос-Рейс или в Дестерро…
– А за границу их не отправляют?
– Это значительно труднее, – ответил Артур, – но все-таки удается. Я расскажу тебе историю одного беглого раба. Года три тому назад невольник Жоаким Триндаде, принадлежавший семейству Шавиер де Морайс, добрался морем до Нью-Йорка. Добрые люди из аболиционистской лиги поместили его как «табачный тюк» на каботажное судно, которое направлялось в Рио-де-Жанейро. Прибыв туда, негр укрылся в указанном ему месте. Несколько дней спустя столичные «белые камелии» устроили ему проезд на другом каботажном судне, которое высадило негра ночью где-то на Севере. Несчастный беглый негр, голодный и почти раздетый, брел по берегу моря до тех пор, пока в один прекрасный день ему не пришло спасение в виде жангады…
Как вы знаете, жители Сеара много сделали для освобождения негров, и с 25 марта 1884 года в провинции Сеара уже нет рабов. В этом деле большую помощь оказали жангадейро.
– Жангадейро?
– Да, они… Храбрые, как львы, добрые, как карнауб-ские пальмы, которые дают человеку убежище, пищу и воду, жангадейро написали и продолжают писать на зеленой глади морей благородную поэму человеческой солидарности. Когда рыбаки Форталезы узнали о том, что в море должен выйти корабль с бежавшими из других провинций рабами, которых полиция собиралась силой вернуть хозяевам, они забаррикадировали выход из порта, заполнив бухту своими плотами и лодками. Ставили жангады борт к борту, связывали их, пока в конце концов не образовалась сплошная плавающая стена. Напрасно настойчиво гудела сирена корабля, тщетно пытавшегося выйти в открытое море. Напрасно просило судно дать дорогу. Капитан и пассажиры знали, что всему виной беглые рабы, томящиеся в трюме… Несколько часов спустя полиция посадила пленников на катер, и в порту выпустила их на волю. Лишь тогда, как по волшебству, плоты расцепились, колышущаяся стена из древесных стволов распалась на тысячу белопарусных жангад, и корабль мог теперь свободно выйти из порта.
Но особенно хорошо проявляют себя жангадейро в южных водах. Они плавают на дюжине связанных между собой бревен – на своих грубых судах с белыми парусами, похожими на знамя мира между людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Когда помещица вышла из кабинета, заручившись обещанием начальника полиции заняться ее делом, она в изумлении и бешенстве обнаружила, что и вторая невольница сбежала…
– Ну, а другой факт? – спросил Антонио Бенто.
– Вот он… Одного беглого негра задержали и посадили в тюрьму с тем, чтобы передать хозяину, если тот за ним явится. Этому негру не везло. Он уже трижды пытался бежать, но каждый раз попадался в руки лесным капитанам.
На другой день на рассвете арестованного забрали из тюрьмы и связанного, под конвоем двух лесных капитанов препроводили в Бом-Ретиро для отправки в Агуа-Бранка, опасаясь, как бы в Сан-Пауло его не выкрали неутомимые каиафы.
Однако наши друзья узнали об этом плане и подстерегли путешественников у вокзала. При неясном свете туманного утра послышались выстрелы, началась беготня, лесные капитаны пустились наутек, а брошенного ими негра каиафы взяли под свое покровительство.
И вот на другой день первым поездом на Рио-де-Жанейро в столицу отправился черный-пречерный падре, закутанный в широчайшую сутану…
Пассажир доехал благополучно. На вокзале Дон-Педро его встретили двое юношей с белыми камелиями в петлицах. То был условный знак, но, кроме него, требовался еще н пароль. Падре вспомнил, чему его научили, и пробормотал:
– Раул…
Незнакомцы ответили:
– Серпа.
Знакомство состоялось – это были друзья. Негр мог безбоязненно следовать за ними. И все. трое исчезли на оживленных улицах столицы. Но пассажиры, совершившие путешествие вместе с черным падре, могли заметить два странных обстоятельства: во-первых, священник в течение двенадцати часов пути не спускал глаз с молитвенника и, во-вторых, что было самым нелепым, держал молитвенник вверх ногами…
Присутствующие хохотали до упаду…
* * *
А люди все приходили. Поэтому, как только Иполито да Силва распрощался, Лу подошла к Антонио Бенто, поздоровалась и представила ему Лаэрте, который по обыкновению сконфузился и не знал, как себя держать.
– Сеньор Антонио Бенто, я вам привела еще одного бишо…
Староста братства приветливо улыбнулся.
– Для религии или для дела освобождения?
– Я работаю только для освобождения. – Дона Лу показала свои мелкие зубки.
Антонио Бенто растроганно обнял Лаэрте:
– Здесь настоящее место для юноши. Займи свой пост. Им не удалось больше поговорить: помещение братства понемногу заполнилось людьми, среди которых было немало видных политических деятелей. Поэтому условились встретиться в тот же вечер на квартире у одного аболициониста.
Быть принятым в этой среде считалось честью, но для этого не требовалось блестящего титула, состояния или даже культуры. В эту дверь стучался всякий, кто лелеял великую мечту и душой и телом посвятил себя самому прекрасному идеалу эпохи. Здесь встречались аболиционисты, представлявшие все классы общества – люди со средствами и бедняки, люди разных религиозных верований и самых различных политических взглядов, нередко прямо противоположных друг другу, – и всех их роднило одно стремление. Либералы, как адмирал Жасегуаи, консерваторы, как адвокат Пенафорте Мендес де Алмейда, священники, как каноник Баррос, коммивояжеры, как Арзила, студенты, как Фелинто Лопес, торговые служащие, как Селестино Азеведо и Аугусто Филигрет, и даже полицейские чиновники, как помощник инспектора Каскан, – все эти люди, столь различные по своим воззрениям, были охвачены одним помыслом: искоренить рабство в Бразилии.
Лаэрте знал об этом – дона Лу рассказывала ему подробности кампании, насыщенной героическими эпизодами борьбы каиаф – студентов, извозчиков, негров, получивших свободу, и даже торговцев. Она, между прочим, рассказала своему новому знакомому об одном случае из истории освободительного движения, относящемся еще ко временам великого Луиса Гамы.
Постоянным товарищем Луиса Гамы был адвокат Педро Консидерасоэнс. Его так прозвали потому, что он любил без конца разглагольствовать по поводу самого простого дела; его комментариям и замечаниям не было конца. Но в суде он оказывался незаменимым, внушая страх рабовладельцам. Другой адвокат, немало помогавший Луису Гаме, Албино Соарес Байран, был богаче Педро или, вернее, менее беден. Утверждали, что он совладелец какого-то магазина головных уборов. Однажды Луису Гаме понадобилось десять мильрейсов – ему не хватало этой суммы для выкупа невольника. Он велел одному из своих помощников найти обоих адвокатов. Тот отыскал Байрана и попросил у него десять мильрейсов для Луиса Гамы. Байран почесал затылок.
– Послушай, у меня только пять, и то на завтрак…
– Давай их сюда. Завтрак оплачу я.
Так Луис Гама собрал деньги и сумел освободить негра.
– И адвокаты в тот день не завтракали? – спросил Лаэрте.
– Завтракали, но в долг.
Оба рассмеялись.
– Вот как у нас делается… – добавила дона Лу.
Закончив дела в братстве, Антонио Бенто спустился по лестнице в типографию «Реденсан», занимавшую нижний этаж здания. Здесь он застал несколько аболиционистов, обсуждавших только что полученное из провинции сообщение о новых зверствах фазендейро. Неподалеку от столицы один из самых закоренелых рабовладельцев подверг негра ужасной пытке. Острием перочинного ножа он вырезал на его ладонях кровавые кресты. Затем обмотал шею негра цепью и подвесил его на балке кровли. Длину цепи фазендейро рассчитал так, что невольник был вынужден все время стоять на цыпочках, чтобы не задохнуться. Всякий раз, как усталость одолевала невольника, железная цепь впивалась ему в горло; тогда он в предсмертном усилии со стоном выпрямлялся и хватался за цепь обагренными кровью руками. Эта пытка длилась несколько дней и закончилась лишь тогда, когда об этом стало известно всему городу и сердобольные люди попытались вступиться за негра. Фазендейро внял их просьбам и вытащил невольника из железной петли. Но негр, закатив глаза, только расхохотался, чем немало напугал собравшихся.
Когда Антонио Бенто прочитал это сообщение, он побледнел, лист дрожал в его руках. Однако, сразу овладев собой, он стал отдавать распоряжения:
– Надо привезти невольника в Сан-Пауло!.. Показать его народу… Родолфо Мота! Родолфо Мота!
Из-за наборной кассы показался крепкий, улыбающийся человек.
– Поезжай и привези негра, которого пытали, – во что бы то ни стало!
Мота молча улыбнулся. Действовать было его стихией, такие поручения он принимал как дар.
– С тобой поедет Антонио.
Услышав свое имя, откуда-то появился крепкий, коренастый негр с живыми, умными глазами. Его специальностью было забираться ночью в зензалы и призывать рабов к бегству с плантаций. «Опаснейшая работа, – впоследствии писал о нем один современник, – настолько опасная, что Антонио в конце концов был убит, когда пытался перелезть через ворота одного поместья в Белемдо-Дескалвадо».
Но в ту пору Антонио был в расцвете своей деятельности.
– Будет сделано… – кратко ответил каиафа.
И двое друзей вышли на улицу, один за другим, так как дверь типографии была очень узкой.
Несколько часов Антонио Бенто писал за своей рабочей конторкой; на следующий день «Реденсан» рассказала об этом эпизоде и с неслыханной дотоле резкостью призывала к правосудию.
Калунга, как обычно, в своем длиннополом пиджаке и шапке из газетного листа, стоя на углу, протягивал прохожим газету…
VII
Сантисты
На следующей неделе Лаэрте Алвим, в душе которого дона Лу зажгла пламя аболиционизма, был направлен в Сантос с тайными поручениями. В половине восьмого он сел в поезд и уже в одиннадцать прибыл в Сантос. Было условлено, что, сойдя с поезда, он отправится на привокзальную площадь, держа в руках «Реденсан». Это был условный знак. Его встретят молодые люди с белыми камелиями в петлицах – члены местной аболиционистской лиги.
У этой популярной в городе организации не было собственного помещения; ее члены собирались в садах, кафе и в домах друзей; методы работы аболиционистской лиги были разнообразны, но предпочтение отдавалось разъяснительным беседам в общественных местах. Происходило это обычно так. В кафе якобы случайно встречались двое…
– Добрый вечер, Мело!
– О, ты, оказывается, здесь…
– Послушай, вышел новый номер «Пирата». Его выпускают учащиеся средних школ. Это шедевр. У Жако Шалапа, этого «барриги верде» из Блуменау, прекрасный почерк. И он помешан на освобождении. Целые ночи пишет об этом…
И он показывал приятелю рукописную газету – так, чтобы ее могли увидеть присутствующие.
В беседу постепенно втягивались и другие посетители кафе. Возникали споры; собеседники разделялись на партии. И юноши из аболиционистской лиги брали верх, так как представляли собой интеллигенцию города. Все они в большей или меньшей степени были ораторами, но самым красноречивым из них, несомненно, был Рубим Сезар, он без труда овладевал аудиторией. Полиция, обычно закрывавшая глаза на подобные сборища, однако, внимательно следила за речами членов лиги.
Наконец власти провинции запретили эти собрания в общественных местах, ибо зачастую получалось, что дело освобождения негров отодвигалось на задний план, а молодые люди горячо обсуждали вопросы политики и религии. Находились и такие, что читали вслух нелегальные революционные брошюры, полученные из Швейцарии.
Лаэрте стоял у дверей вокзала, выходящих на площадь, делая вид, будто читает «Реденсан»; он вспоминал наставления, полученные перед отъездом, когда к нему приблизились двое юношей…
– Жабакуара?
– Жабакуара!
Они радостно обнялись. Это были Тото Бастос и Артур Андраде. У них сразу же установились дружеские отношения с посланцем из Сан-Пауло; разговаривая и смеясь, как старые товарищи, молодые люди тронулись в путь.
Лаэрте был в Сантосе впервые и никогда не видел моря. Выйдя на запруженную повозками площадь, он почувствовал горячее дыхание земли, запах моря и гниющих на берегу водорослей, доносившийся с залива. Он посмотрел налево: там находились склады, а невдалеке пришвартовывались суда.
Проходя мимо одного киоска, они увидели толпу, окружившую крепкого белозубого мулата с толстой шеей.
– Я из Пернамбуко, – начал он свою речь, – служил матросом императорского флота… Вы слышите?
Слушатели еще теснее сомкнулись вокруг оратора. Он продолжал говорить тем же простым, доступным языком, – чтобы каждый мог его понять.
Юноши на ходу крикнули ему:
– Жабакуара!
Мулат снял шапчонку, какую обычно носили грузчики:
– Жабакуара!
Тото Бастос объяснил: это Эуженио Вансойт. Он всегда агитирует среди простого народа.
Вскоре Лаэрте увидел старую часовню; к стене была прикреплена большая черная доска с написанными мелом словами:
«Театр Гуарани – Воскресенье – Ровно в 8 часов – Пьеса Сакраменто Макуко „В тени хижины“ в постановке кружка молодых аболиционистов – Валовой сбор со спектакля предназначается для выкупа одного невольника – Будет говорить Рубим Сезар».
Немного подальше перед Лаэрте открылась другая часть порта; вода здесь была грязной, почти черной, и на ней сияли отблески – как тлеющие угли на пожарище. Лаэрте показал своим спутникам на мачты и спросил:
– Эти корабли увозят беглых негров?
– Бывает и так. Здесь поблизости есть аптека Арруды Мендеса; вот его люди этим и занимаются. Когда все договорено, Сантос Гаррафан отправляется в агентство, где есть служащие-аболиционисты, и говорит, как если бы речь шла о перевозке товаров: «Мне нужно место для двадцати-тридцати тюков табаку». Служащий спрашивает начальство, и в случае положительного ответа негры входят на борт под видом грузчиков: судно поднимает якорь, и через несколько дней, маскируясь таким же образом, беглые высаживаются в Аракажу, в Анградос-Рейс или в Дестерро…
– А за границу их не отправляют?
– Это значительно труднее, – ответил Артур, – но все-таки удается. Я расскажу тебе историю одного беглого раба. Года три тому назад невольник Жоаким Триндаде, принадлежавший семейству Шавиер де Морайс, добрался морем до Нью-Йорка. Добрые люди из аболиционистской лиги поместили его как «табачный тюк» на каботажное судно, которое направлялось в Рио-де-Жанейро. Прибыв туда, негр укрылся в указанном ему месте. Несколько дней спустя столичные «белые камелии» устроили ему проезд на другом каботажном судне, которое высадило негра ночью где-то на Севере. Несчастный беглый негр, голодный и почти раздетый, брел по берегу моря до тех пор, пока в один прекрасный день ему не пришло спасение в виде жангады…
Как вы знаете, жители Сеара много сделали для освобождения негров, и с 25 марта 1884 года в провинции Сеара уже нет рабов. В этом деле большую помощь оказали жангадейро.
– Жангадейро?
– Да, они… Храбрые, как львы, добрые, как карнауб-ские пальмы, которые дают человеку убежище, пищу и воду, жангадейро написали и продолжают писать на зеленой глади морей благородную поэму человеческой солидарности. Когда рыбаки Форталезы узнали о том, что в море должен выйти корабль с бежавшими из других провинций рабами, которых полиция собиралась силой вернуть хозяевам, они забаррикадировали выход из порта, заполнив бухту своими плотами и лодками. Ставили жангады борт к борту, связывали их, пока в конце концов не образовалась сплошная плавающая стена. Напрасно настойчиво гудела сирена корабля, тщетно пытавшегося выйти в открытое море. Напрасно просило судно дать дорогу. Капитан и пассажиры знали, что всему виной беглые рабы, томящиеся в трюме… Несколько часов спустя полиция посадила пленников на катер, и в порту выпустила их на волю. Лишь тогда, как по волшебству, плоты расцепились, колышущаяся стена из древесных стволов распалась на тысячу белопарусных жангад, и корабль мог теперь свободно выйти из порта.
Но особенно хорошо проявляют себя жангадейро в южных водах. Они плавают на дюжине связанных между собой бревен – на своих грубых судах с белыми парусами, похожими на знамя мира между людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21