Доставка с Wodolei.ru
Потом надо будет сделать фотографии твоего лица в разных ракурсах и тела в разных позах. – Раздевая ее сальным взглядом, он открыто потянулся к ее груди.
Такое поведение в нашем кафе было недопустимо, и мне стало стыдно за Мэй-Анну. Впрочем, она была сама способна о себе позаботиться: прикрыв ладонью шею, она взглянула на Вика так сердито, что он тут же отдернул руку и откинулся на спинку стула так резко, что чуть не свалился на пол. Это было так забавно наблюдать, что мне пришлось прикрыть лицо ладонью, чтобы не рассмеяться. Конечно, я очень беспокоилась, как бы не испортить Мэй-Анне все дело, но никакая сила не могла заставить меня отказаться от подслушивания.
– Извини, милая, – сказал он.
Мэй-Анна улыбнулась ему уголками губ, и он заметно повеселел.
– Я вовсе не хотел тебя обидеть, боже упаси, – сказал Вик, – ты красивая девчонка, факт, а мы там, в Голливуде, любим фотографировать красивых девушек в длинных платьях, – ты ведь знаешь, как это бывает.
Мэй-Анна продолжала улыбаться, и это подбодрило Вика. Он стал говорить смелее:
– Наверно, мне следовало бы найти более тихий уголок. Это заведение не лучшее место для деловых разговоров. Там я мог бы подробно объяснить тебе, что нам нужно, и, может быть, сделать несколько фотографий. Думаю, у тебя может быть будущее в кино.
Она минутку подумала и утвердительно кивнула.
– Где? – спросила она.
– Что, знаешь такое место? Наверно, ты живешь с родственниками, поэтому я предлагаю какой-нибудь отель. Сниму там комнату и создам условия для разговора. Ты же не боишься снять блузку – ведь правда? – чтобы я мог посмотреть, как ты выглядишь в купальнике.
Мэй-Анна смотрела на него долго и пристально, пока он не начал краснеть и капельки пота не покрыли мелким бисером его лоб и лысину. Наконец Мэй-Анна бросила на него свой профессиональный взгляд, означающий «вставай, пошли», и покачала головой:
– Ладно, будь по-вашему. Цена как обычно.
– Ха! – воскликнул Вик. – Мы не оплачиваем пробы!
– Цена как всегда – десять долларов за час, – повторила Мэй-Анна. – Можешь сам снять комнату, или пойдем ко мне – в номера Нелл Нолан на Аллею Любви.
Я думала, что от удивления у него сейчас вывалится челюсть, что, как сказала Мэй-Анна, вполне могло случиться, потому что она у него была вставная. Он расхохотался, хлопая по столу ладонью.
– Шлюха! – вскрикнул он во весь голос, и я обрадовалась, что в этот час посетителей не было. – Ну-у-у, здорово ты меня провела!
– И деньги вперед, – потребовала Мэй-Анна.
Вик встал из-за стола, все еще продолжая смеяться, и Мэй-Анна, словно леди, протянула ему руку, чтобы он помог ей подняться.
– А я-то думал, ты добиваешься, чтобы тебя взяли на пробы, – сказал он.
– Точно. И только что показала, что умею играть, – ответила Мэй-Анна.
Вик шлепнул ее ладонью по бедру и закивал утвердительно: «Согласен, у тебя это получается».
Они уже были в дверях, когда я вдруг вспомнила, что он не оплатил свой заказ.
– Сэр! Вы забыли это, – сказала я, показывая ему счет на двадцать центов. Он потянулся к карману, но тут Мэй-Анна что-то прошептала ему на ухо – я до сих пор не знаю, что именно, – и он протянул мне десятидолларовую банкноту и сказал, что сдачи не надо.
Мэй-Анна никогда не рассказывала нам с Виппи Берд о том, что произошло между ними в номере гостиницы, куда они с Виком направились из заведения Геймера, но не требуется большой проницательности, чтобы самой это понять. На следующее утро, когда она вышла проветриться, она сказала нам, что этот Вик похож на Шона О'Фаррела: всякий раз, когда он приступал к важной работе, ему обязательно была нужна новая любовница. Мы с Виппи Берд долго смеялись этой шутке, и хотя в дальнейшем выяснилось, что Вик – это Виктор Москвин, известный режиссер, о котором вы не могли не слышать, мы потом всегда называли его «Шон».
Когда после этого происшествия Мэй-Анна вернулась в свой бордель, мадам Нолан выразила ей свое неудовольствие в связи с тем, что Мэй-Анна целую ночь где-то пропадала, оставив их без «рабочих рук», или чем они там работают, и это в такую горячую пору, когда столько важных гостей жаждет, чтобы их скорее обслужили. Она даже пригрозила Мэй-Анне увольнением, но только угрожать было уже поздно: Мэй-Анна пришла забрать свои вещи и объявила хозяйке, что Вик забирает ее в Голливуд и что они отъезжают немедленно скоростным трансконтинентальным экспрессом.
Мадам Нолан попыталась отговорить ее от этой затеи. «Пойми, он просто использует тебя, – убеждала она Мэй-Анну. – Что за блажь ты взяла себе в голову, милая! Не спеши записывать себя в кинозвезды, все равно он бросит тебя или отдаст кому-нибудь другому, и все будут знать, что ты женщина с грязным прошлым».
– Ну и чем же это отличается от того, что я имею здесь? – спросила Мэй-Анна, и мадам Нолан не смогла ничего ей возразить.
После этого Мэй-Анна сразу отправилась к нам с Виппи Берд, чтобы поделиться этой новостью. Вечером этого дня ее Шон был занят, и она пригласила нас на прощальный ужин в китайский ресторан «Пекин», который мы любили за то, что там были завешенные кисейными пологами отдельные кабинки, в которых было так уютно болтать и смеяться и при этом никто тебя не слышал. Мы с Виппи Берд и до сих пор иногда ходим туда, когда хотим вспомнить старые времена или чтобы отведать креветок под кисло-сладким соусом и китайского рагу с рисом – все за шесть семьдесят пять, включая чай и суп.
Мэй-Анна была возбуждена, и мы с Виппи Берд тоже, только нам с ней было очень грустно.
– За «несвятую Троицу»! – провозгласила Виппи Берд, поднимая чашку зеленого чая, куда добавила джина из бутылки, принесенной Мэй-Анной.
В тот вечер мы и закусили неплохо, и здорово поднабрались.
– Боже мой! – сказала Мэй-Анна, отхлебывая из своей чашки. – Боже мой, я ведь на самом деле ненавижу чай!
– Ты хочешь сказать, – спросила я, – что «несвятой Троице» пришел конец?
– С какой это стати? – возмутилась она. – «Несвятая Троица» пребудет всегда, пока смерть не разлучит нас.
Она еще раз отхлебнула из своей чашки. Виппи Берд высунула голову наружу из-за кисейной занавески и позвала официанта:
– Не будете ли вы так любезны принести еще чаю? – спросила она, и мы все захихикали.
– Ты сказала Бастеру? – спросила я.
Мэй-Анна замолчала и уткнулась в свою чашку, круглую чашку без ручки, на восточный манер, ну, вы знаете. Сейчас в «Пекине» подают чай в обычных кофейных чашках с ручками и пользуются обычными приборами из нержавейки вместо китайских палочек – все для удобства клиентов, чтобы они не роняли жирные куски себе на одежду. Специи к супу тоже подают отдельно, в целлофановых пакетах. Но в те времена там были настоящие китайские чашки, палочки для риса, а официанты и повара были настоящие китайцы, а не одинокие многодетные матери, как сейчас.
– Нет, – выдавила она после молчания, такого длительного, что я сначала даже не поняла и переспросила:
– «Нет» – что?
– Я ему ничего не сказала, не могла! Они с Тони сейчас в Грейт-Фоллз, поехали на неделю и вернутся не раньше воскресенья.
Мы с Виппи Берд промолчали. В конце концов, это ее личное дело.
– Потом, это его не касается, я вправе поступать так, как сама считаю нужным, и не обязана его спрашивать, – выпалила Мэй-Анна.
– Никто с этим и не спорит, – заметила я.
– Речь идет не об этом, – сказала Виппи Берд, – а о том, чтобы вы попрощались, как нормальные люди.
– Я понимаю, черт меня подери! – сказала Мэй-Анна, задумчиво выбирая палочками кусочки мяса из китайского риса. – Я понимаю, понимаю… Но боюсь посмотреть ему в глаза. Лучше пусть он узнает позже сам.
– Он тебя любит, – сказала я.
Она отложила палочки в сторону.
– Я знаю, и я тоже его люблю, хотя и не так сильно, как он меня. Не настолько сильно, чтобы из-за этого остаться здесь, в этом городе, и я никого не полюблю настолько же сильно, как его. Но сейчас у меня есть шанс начать другую жизнь, и я не хочу, чтобы он меня остановил.
– Он и не станет тебя останавливать, – сказала Виппи Берд. – Он позволит тебе все, чего ты хочешь, и если надо, Бастер Макнайт умрет за тебя.
– По крайней мере, тебе нужно оставить ему какую-нибудь весточку, письмо например, – сказала я.
– Конечно. Но что я могу ему написать?
Мы с Виппи Берд переглянулись и пожали плечами.
– Напишите ему вы сами – вы знаете, что ему сказать. Пожалуйста, прошу вас!
– Он поймет, что это написали мы, – сказала Виппи Берд.
– Напишите так, чтобы не понял. Пожалуйста! Я не хочу, чтобы он страдал.
Мы заметили слезы у нее на глазах – скорее всего, они не были искренними, но, если она прибегала к таким средствам, как можно было ей отказать?
И вот на следующий день мы с Виппи Берд занялись сочинением этого письма. Вот что было в нем написано:
«Бастер, милый, у меня появилась возможность попасть в Голливуд. Не пытайся за мной следовать – придет день, и мы будем вместе, лучше пожелай мне удачи. Я люблю тебя.
Мэй-Анна.
P.S. Надеюсь, что твоя поездка в Грейт-Фоллз принесла тебе новую победу».
Мы с Виппи Берд не хотели отпускать Мэй-Анну так быстро, но она сказала, что ей необходимо встретиться с Шоном в отеле. Официант-китаец принес наш счет и вместе с ним три цветных фантика с предсказанием судьбы. На том, который достался Виппи Берд, было написано: «ТВОЯ УДАЧА ЖДЕТ ТЕБЯ ЗА БЛИЖАЙШИМ УГЛОМ«. Ха-ха, я бы не сказала, что госпожа Удача вообще ее сильно баловала. В моем говорилось: «СЕГОДНЯШНЯЯ НОЧЬ БУДЕТ НОЧЬЮ ЛЮБВИ«, что тоже чепуха, потому что в тот вечер я возвратилась домой одна и не видела Пинка еще почти целую неделю.
Наконец Мэй-Анна развернула свой фантик и нашла в нем следующие слова: «ВПЕРЕДИ РАДОСТЬ, НО ЗА НЕЙ ПРИДЕТ БОЛЬ«. Она рассмеялась и передала мне свой фантик со словами: «Сохрани это, Эффа Коммандер, я не собираюсь верить таким предсказаниям», и этот фантик я до сих пор храню в моей шкатулке с памятными вещами.
Мы с Виппи Берд проводили ее до дверей гостиницы и пошли обратно, понимая, что расстаемся с ней, по всей видимости, очень надолго. Никогда прежде мы не думали, что «несвятой Троице» суждено разделиться и что нам предстоит потерять, хоть бы и временно, одного из наших лучших друзей. Кроме того, мы с ней обе были словно больные из-за необходимости сочинять это прощальное письмо, но мы не могли допустить, чтобы Бастер узнал об отъезде Мэй-Анны от случайных людей. В конце концов, он был нашим другом, и у нас были обязательства перед ним.
Все следующее воскресенье мы просидели на крыльце его дома, ожидая его возвращения и слушая паровозные гудки, а поезд тем временем уносил Мэй-Анну все дальше и дальше от нас. Когда наконец ближе к вечеру открытый автомобиль с Тони и Бастером появился перед крыльцом их дома, они издали заметили нас и двумя пальцами поднятых рук изобразили знак победы. «Я победил! – крикнул нам Бастер. – Будем гулять!»
Мы с Виппи Берд вскочили на подножку их машины прежде, чем он успел открыть дверцу, и обняли его, а потом обняли и Тони, когда он вышел из машины.
– А сейчас мы поедем за Мэй-Анной и все вместе отправимся в горы. Сегодня воскресенье, и у нее должен быть выходной, – сказал Бастер.
– Я гнал домой со скоростью семьдесят миль в час, мы запросто могли разбиться насмерть, – сказал Тони, но осекся, заметив наши виноватые улыбки.
– В чем дело, малышки? – спросил Тони с серьезной миной.
Мы с Виппи Берд переглянулись, не говоря ни слова, потому что каждая из нас хотела, чтобы говорила другая. Наступила гнетущая тишина.
– Мэй-Анна уехала, – одновременно пробормотали мы с Виппи Берд.
– Взяла отпуск на несколько дней? – спросил Тони.
Бастер ничего не спрашивал, просто стоял и смотрел.
– Она поехала в Голливуд, – сказала Виппи Берд, – пробоваться в артистки.
– Боже ты мой! – воскликнул Тони, а Бастер ничего не сказал, повернулся и прошел в дом.
– Эй, Бастер, постой! – крикнул ему вдогонку Тони, но тот не отозвался и захлопнул входную дверь с такой силой, что она соскочила с верхнего крючка.
Мы с Виппи Берд и Тони с Бастером в следующий раз увидели Мэй-Анну в кинотеатре, в журнале кинохроники, который показывали перед картиной: вертя задом, она спускалась вниз по Гранитной улице.
8
Затем мы долгое время не видели Мэй-Анну и о ее жизни знали только то, что она сама сообщала нам в письмах, которые приходили время от времени из Голливуда. Чуть позже мы, конечно, уже знали про нее все, так как про нее начали писать в журналах, посвященных кино, хотя и не стоит верить всему, что пишут в таких журналах.
Шон постарался избавиться от нее почти сразу же, как только они прибыли в Голливуд, но она вовсе не обиделась, потому что была ему благодарна за то, что он ее «открыл». В интервью журналу «Серебряный экран» она сообщила, что, когда Виктор впервые заметил ее в Бьютте на пересечении улиц Бродвей и Вайоминг, она еще училась в школе, и он просил у ее матери разрешения взять Мэй-Анну на кинопробу, только, вы же сами понимаете, вранья тут больше, чем слов в этом предложении.
Шон сдержал свое обещание и действительно устроил ей кинопробу, но результат был такой, что никто на нее не соблазнился, и первой работой, которую Мэй-Анна получила в Голливуде, было место продавщицы сигарет в одном из больших ночных клубов. На своей новой работе она должна была ходить в короткой юбке и шляпке пирожком с двумя лентами, завязанными под подбородком, – наподобие Мальчика Джонни из рекламы распродаж – и носить коробку с разными сортами сигарет и пачками спичек, которые продавались в комплекте. Торговля шла хорошо, и, кроме того, покупатели-мужчины давали ей еще и хорошие чаевые, но вы удивитесь, если вам сказать, какие люди старались «снять» ее. Она потом говорила, что те, которые на первый взгляд могли показаться наименее стоящими, как Джек Бенни, на самом деле оказывались щедрее остальных.
Но самые большие чаевые давали те, кто хотел «снять» ее, а таких было множество. Мэй-Анна говорила, что в этом городе мужчин твоя прическа значила больше, чем твоя добродетель. Что же тут нового, заметила Виппи Берд, ее прическа значила для нее больше, чем ее добродетель и на Аллее Любви, ведь там она зарабатывала на жизнь полным отсутствием таковой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Такое поведение в нашем кафе было недопустимо, и мне стало стыдно за Мэй-Анну. Впрочем, она была сама способна о себе позаботиться: прикрыв ладонью шею, она взглянула на Вика так сердито, что он тут же отдернул руку и откинулся на спинку стула так резко, что чуть не свалился на пол. Это было так забавно наблюдать, что мне пришлось прикрыть лицо ладонью, чтобы не рассмеяться. Конечно, я очень беспокоилась, как бы не испортить Мэй-Анне все дело, но никакая сила не могла заставить меня отказаться от подслушивания.
– Извини, милая, – сказал он.
Мэй-Анна улыбнулась ему уголками губ, и он заметно повеселел.
– Я вовсе не хотел тебя обидеть, боже упаси, – сказал Вик, – ты красивая девчонка, факт, а мы там, в Голливуде, любим фотографировать красивых девушек в длинных платьях, – ты ведь знаешь, как это бывает.
Мэй-Анна продолжала улыбаться, и это подбодрило Вика. Он стал говорить смелее:
– Наверно, мне следовало бы найти более тихий уголок. Это заведение не лучшее место для деловых разговоров. Там я мог бы подробно объяснить тебе, что нам нужно, и, может быть, сделать несколько фотографий. Думаю, у тебя может быть будущее в кино.
Она минутку подумала и утвердительно кивнула.
– Где? – спросила она.
– Что, знаешь такое место? Наверно, ты живешь с родственниками, поэтому я предлагаю какой-нибудь отель. Сниму там комнату и создам условия для разговора. Ты же не боишься снять блузку – ведь правда? – чтобы я мог посмотреть, как ты выглядишь в купальнике.
Мэй-Анна смотрела на него долго и пристально, пока он не начал краснеть и капельки пота не покрыли мелким бисером его лоб и лысину. Наконец Мэй-Анна бросила на него свой профессиональный взгляд, означающий «вставай, пошли», и покачала головой:
– Ладно, будь по-вашему. Цена как обычно.
– Ха! – воскликнул Вик. – Мы не оплачиваем пробы!
– Цена как всегда – десять долларов за час, – повторила Мэй-Анна. – Можешь сам снять комнату, или пойдем ко мне – в номера Нелл Нолан на Аллею Любви.
Я думала, что от удивления у него сейчас вывалится челюсть, что, как сказала Мэй-Анна, вполне могло случиться, потому что она у него была вставная. Он расхохотался, хлопая по столу ладонью.
– Шлюха! – вскрикнул он во весь голос, и я обрадовалась, что в этот час посетителей не было. – Ну-у-у, здорово ты меня провела!
– И деньги вперед, – потребовала Мэй-Анна.
Вик встал из-за стола, все еще продолжая смеяться, и Мэй-Анна, словно леди, протянула ему руку, чтобы он помог ей подняться.
– А я-то думал, ты добиваешься, чтобы тебя взяли на пробы, – сказал он.
– Точно. И только что показала, что умею играть, – ответила Мэй-Анна.
Вик шлепнул ее ладонью по бедру и закивал утвердительно: «Согласен, у тебя это получается».
Они уже были в дверях, когда я вдруг вспомнила, что он не оплатил свой заказ.
– Сэр! Вы забыли это, – сказала я, показывая ему счет на двадцать центов. Он потянулся к карману, но тут Мэй-Анна что-то прошептала ему на ухо – я до сих пор не знаю, что именно, – и он протянул мне десятидолларовую банкноту и сказал, что сдачи не надо.
Мэй-Анна никогда не рассказывала нам с Виппи Берд о том, что произошло между ними в номере гостиницы, куда они с Виком направились из заведения Геймера, но не требуется большой проницательности, чтобы самой это понять. На следующее утро, когда она вышла проветриться, она сказала нам, что этот Вик похож на Шона О'Фаррела: всякий раз, когда он приступал к важной работе, ему обязательно была нужна новая любовница. Мы с Виппи Берд долго смеялись этой шутке, и хотя в дальнейшем выяснилось, что Вик – это Виктор Москвин, известный режиссер, о котором вы не могли не слышать, мы потом всегда называли его «Шон».
Когда после этого происшествия Мэй-Анна вернулась в свой бордель, мадам Нолан выразила ей свое неудовольствие в связи с тем, что Мэй-Анна целую ночь где-то пропадала, оставив их без «рабочих рук», или чем они там работают, и это в такую горячую пору, когда столько важных гостей жаждет, чтобы их скорее обслужили. Она даже пригрозила Мэй-Анне увольнением, но только угрожать было уже поздно: Мэй-Анна пришла забрать свои вещи и объявила хозяйке, что Вик забирает ее в Голливуд и что они отъезжают немедленно скоростным трансконтинентальным экспрессом.
Мадам Нолан попыталась отговорить ее от этой затеи. «Пойми, он просто использует тебя, – убеждала она Мэй-Анну. – Что за блажь ты взяла себе в голову, милая! Не спеши записывать себя в кинозвезды, все равно он бросит тебя или отдаст кому-нибудь другому, и все будут знать, что ты женщина с грязным прошлым».
– Ну и чем же это отличается от того, что я имею здесь? – спросила Мэй-Анна, и мадам Нолан не смогла ничего ей возразить.
После этого Мэй-Анна сразу отправилась к нам с Виппи Берд, чтобы поделиться этой новостью. Вечером этого дня ее Шон был занят, и она пригласила нас на прощальный ужин в китайский ресторан «Пекин», который мы любили за то, что там были завешенные кисейными пологами отдельные кабинки, в которых было так уютно болтать и смеяться и при этом никто тебя не слышал. Мы с Виппи Берд и до сих пор иногда ходим туда, когда хотим вспомнить старые времена или чтобы отведать креветок под кисло-сладким соусом и китайского рагу с рисом – все за шесть семьдесят пять, включая чай и суп.
Мэй-Анна была возбуждена, и мы с Виппи Берд тоже, только нам с ней было очень грустно.
– За «несвятую Троицу»! – провозгласила Виппи Берд, поднимая чашку зеленого чая, куда добавила джина из бутылки, принесенной Мэй-Анной.
В тот вечер мы и закусили неплохо, и здорово поднабрались.
– Боже мой! – сказала Мэй-Анна, отхлебывая из своей чашки. – Боже мой, я ведь на самом деле ненавижу чай!
– Ты хочешь сказать, – спросила я, – что «несвятой Троице» пришел конец?
– С какой это стати? – возмутилась она. – «Несвятая Троица» пребудет всегда, пока смерть не разлучит нас.
Она еще раз отхлебнула из своей чашки. Виппи Берд высунула голову наружу из-за кисейной занавески и позвала официанта:
– Не будете ли вы так любезны принести еще чаю? – спросила она, и мы все захихикали.
– Ты сказала Бастеру? – спросила я.
Мэй-Анна замолчала и уткнулась в свою чашку, круглую чашку без ручки, на восточный манер, ну, вы знаете. Сейчас в «Пекине» подают чай в обычных кофейных чашках с ручками и пользуются обычными приборами из нержавейки вместо китайских палочек – все для удобства клиентов, чтобы они не роняли жирные куски себе на одежду. Специи к супу тоже подают отдельно, в целлофановых пакетах. Но в те времена там были настоящие китайские чашки, палочки для риса, а официанты и повара были настоящие китайцы, а не одинокие многодетные матери, как сейчас.
– Нет, – выдавила она после молчания, такого длительного, что я сначала даже не поняла и переспросила:
– «Нет» – что?
– Я ему ничего не сказала, не могла! Они с Тони сейчас в Грейт-Фоллз, поехали на неделю и вернутся не раньше воскресенья.
Мы с Виппи Берд промолчали. В конце концов, это ее личное дело.
– Потом, это его не касается, я вправе поступать так, как сама считаю нужным, и не обязана его спрашивать, – выпалила Мэй-Анна.
– Никто с этим и не спорит, – заметила я.
– Речь идет не об этом, – сказала Виппи Берд, – а о том, чтобы вы попрощались, как нормальные люди.
– Я понимаю, черт меня подери! – сказала Мэй-Анна, задумчиво выбирая палочками кусочки мяса из китайского риса. – Я понимаю, понимаю… Но боюсь посмотреть ему в глаза. Лучше пусть он узнает позже сам.
– Он тебя любит, – сказала я.
Она отложила палочки в сторону.
– Я знаю, и я тоже его люблю, хотя и не так сильно, как он меня. Не настолько сильно, чтобы из-за этого остаться здесь, в этом городе, и я никого не полюблю настолько же сильно, как его. Но сейчас у меня есть шанс начать другую жизнь, и я не хочу, чтобы он меня остановил.
– Он и не станет тебя останавливать, – сказала Виппи Берд. – Он позволит тебе все, чего ты хочешь, и если надо, Бастер Макнайт умрет за тебя.
– По крайней мере, тебе нужно оставить ему какую-нибудь весточку, письмо например, – сказала я.
– Конечно. Но что я могу ему написать?
Мы с Виппи Берд переглянулись и пожали плечами.
– Напишите ему вы сами – вы знаете, что ему сказать. Пожалуйста, прошу вас!
– Он поймет, что это написали мы, – сказала Виппи Берд.
– Напишите так, чтобы не понял. Пожалуйста! Я не хочу, чтобы он страдал.
Мы заметили слезы у нее на глазах – скорее всего, они не были искренними, но, если она прибегала к таким средствам, как можно было ей отказать?
И вот на следующий день мы с Виппи Берд занялись сочинением этого письма. Вот что было в нем написано:
«Бастер, милый, у меня появилась возможность попасть в Голливуд. Не пытайся за мной следовать – придет день, и мы будем вместе, лучше пожелай мне удачи. Я люблю тебя.
Мэй-Анна.
P.S. Надеюсь, что твоя поездка в Грейт-Фоллз принесла тебе новую победу».
Мы с Виппи Берд не хотели отпускать Мэй-Анну так быстро, но она сказала, что ей необходимо встретиться с Шоном в отеле. Официант-китаец принес наш счет и вместе с ним три цветных фантика с предсказанием судьбы. На том, который достался Виппи Берд, было написано: «ТВОЯ УДАЧА ЖДЕТ ТЕБЯ ЗА БЛИЖАЙШИМ УГЛОМ«. Ха-ха, я бы не сказала, что госпожа Удача вообще ее сильно баловала. В моем говорилось: «СЕГОДНЯШНЯЯ НОЧЬ БУДЕТ НОЧЬЮ ЛЮБВИ«, что тоже чепуха, потому что в тот вечер я возвратилась домой одна и не видела Пинка еще почти целую неделю.
Наконец Мэй-Анна развернула свой фантик и нашла в нем следующие слова: «ВПЕРЕДИ РАДОСТЬ, НО ЗА НЕЙ ПРИДЕТ БОЛЬ«. Она рассмеялась и передала мне свой фантик со словами: «Сохрани это, Эффа Коммандер, я не собираюсь верить таким предсказаниям», и этот фантик я до сих пор храню в моей шкатулке с памятными вещами.
Мы с Виппи Берд проводили ее до дверей гостиницы и пошли обратно, понимая, что расстаемся с ней, по всей видимости, очень надолго. Никогда прежде мы не думали, что «несвятой Троице» суждено разделиться и что нам предстоит потерять, хоть бы и временно, одного из наших лучших друзей. Кроме того, мы с ней обе были словно больные из-за необходимости сочинять это прощальное письмо, но мы не могли допустить, чтобы Бастер узнал об отъезде Мэй-Анны от случайных людей. В конце концов, он был нашим другом, и у нас были обязательства перед ним.
Все следующее воскресенье мы просидели на крыльце его дома, ожидая его возвращения и слушая паровозные гудки, а поезд тем временем уносил Мэй-Анну все дальше и дальше от нас. Когда наконец ближе к вечеру открытый автомобиль с Тони и Бастером появился перед крыльцом их дома, они издали заметили нас и двумя пальцами поднятых рук изобразили знак победы. «Я победил! – крикнул нам Бастер. – Будем гулять!»
Мы с Виппи Берд вскочили на подножку их машины прежде, чем он успел открыть дверцу, и обняли его, а потом обняли и Тони, когда он вышел из машины.
– А сейчас мы поедем за Мэй-Анной и все вместе отправимся в горы. Сегодня воскресенье, и у нее должен быть выходной, – сказал Бастер.
– Я гнал домой со скоростью семьдесят миль в час, мы запросто могли разбиться насмерть, – сказал Тони, но осекся, заметив наши виноватые улыбки.
– В чем дело, малышки? – спросил Тони с серьезной миной.
Мы с Виппи Берд переглянулись, не говоря ни слова, потому что каждая из нас хотела, чтобы говорила другая. Наступила гнетущая тишина.
– Мэй-Анна уехала, – одновременно пробормотали мы с Виппи Берд.
– Взяла отпуск на несколько дней? – спросил Тони.
Бастер ничего не спрашивал, просто стоял и смотрел.
– Она поехала в Голливуд, – сказала Виппи Берд, – пробоваться в артистки.
– Боже ты мой! – воскликнул Тони, а Бастер ничего не сказал, повернулся и прошел в дом.
– Эй, Бастер, постой! – крикнул ему вдогонку Тони, но тот не отозвался и захлопнул входную дверь с такой силой, что она соскочила с верхнего крючка.
Мы с Виппи Берд и Тони с Бастером в следующий раз увидели Мэй-Анну в кинотеатре, в журнале кинохроники, который показывали перед картиной: вертя задом, она спускалась вниз по Гранитной улице.
8
Затем мы долгое время не видели Мэй-Анну и о ее жизни знали только то, что она сама сообщала нам в письмах, которые приходили время от времени из Голливуда. Чуть позже мы, конечно, уже знали про нее все, так как про нее начали писать в журналах, посвященных кино, хотя и не стоит верить всему, что пишут в таких журналах.
Шон постарался избавиться от нее почти сразу же, как только они прибыли в Голливуд, но она вовсе не обиделась, потому что была ему благодарна за то, что он ее «открыл». В интервью журналу «Серебряный экран» она сообщила, что, когда Виктор впервые заметил ее в Бьютте на пересечении улиц Бродвей и Вайоминг, она еще училась в школе, и он просил у ее матери разрешения взять Мэй-Анну на кинопробу, только, вы же сами понимаете, вранья тут больше, чем слов в этом предложении.
Шон сдержал свое обещание и действительно устроил ей кинопробу, но результат был такой, что никто на нее не соблазнился, и первой работой, которую Мэй-Анна получила в Голливуде, было место продавщицы сигарет в одном из больших ночных клубов. На своей новой работе она должна была ходить в короткой юбке и шляпке пирожком с двумя лентами, завязанными под подбородком, – наподобие Мальчика Джонни из рекламы распродаж – и носить коробку с разными сортами сигарет и пачками спичек, которые продавались в комплекте. Торговля шла хорошо, и, кроме того, покупатели-мужчины давали ей еще и хорошие чаевые, но вы удивитесь, если вам сказать, какие люди старались «снять» ее. Она потом говорила, что те, которые на первый взгляд могли показаться наименее стоящими, как Джек Бенни, на самом деле оказывались щедрее остальных.
Но самые большие чаевые давали те, кто хотел «снять» ее, а таких было множество. Мэй-Анна говорила, что в этом городе мужчин твоя прическа значила больше, чем твоя добродетель. Что же тут нового, заметила Виппи Берд, ее прическа значила для нее больше, чем ее добродетель и на Аллее Любви, ведь там она зарабатывала на жизнь полным отсутствием таковой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37