– Врешь! – отрезал человек с ружьем.Рубен Иглесиас печально покачал головой. Никто больше его не желал, чтобы президент Масуда сейчас оказался здесь, а не валялся в собственной постели, прокручивая в голове сюжет последней серии мыльной оперы. Командир Альфредо быстро перевернул в руках ружье и держал его теперь не за приклад, а за дуло. Он поднял ружье и ударил им вице-президента по лицу, около глаза. Раздался глухой удар – звук по сравнению с действием совсем не страшный, – приклад распорол маленькому человечку кожу, и тот рухнул на пол. Кровь сразу же полилась из раны несколькими ручейками. Один из них устремился к уху пострадавшего, словно стремясь снова вернуться в его голову. Тем не менее все, включая самого вице-президента, в полуобморочном состоянии лежавшего теперь на ковре в собственной гостиной, где он всего десять часов назад возился со своим трехлетним сыном, были приятно поражены тем, что его не застрелили.Человек с ружьем посмотрел на вице-президента, а затем, как будто удовлетворенный этим зрелищем, скомандовал всем остальным участникам вечера лечь на пол. Для тех, кто не говорил по-испански, все стало ясно, когда испаноговорящие гости один за другим принялись становиться на колени, а затем распластываться на полу.– Лицом вверх, – добавил человек с ружьем.Те, кто первоначально лег неправильно, торопливо переворачивались. Двое немцев и один аргентинец вообще не желали ложиться до тех пор, пока к ним сзади не подошли солдаты и резкими пинками под колени не заставили их подчиниться общему требованию. Лежащие гости занимали гораздо больше места, чем стоящие, так что некоторым из них пришлось занять места в коридоре и в столовой. Теперь на полу находился сто девяносто один гость, двадцать официантов, семь поваров и еще несколько помощников. Трое детей вице-президента вместе с гувернанткой были вытащены из своих спален и согнаны вниз, но, впрочем, несмотря на поздний час, они все равно не спали, потому что с верхних ступеней лестницы смотрели и слушали выступление Роксаны Косс. Теперь им тоже пришлось лечь на пол. Серьезные и важные мужчины и женщины валялись, словно половые тряпки. Среди них были послы и дипломаты разных уровней, члены кабинетов различных правительств, президенты банков, главы корпораций, один епископ и одна оперная звезда, которая казалась теперь намного миниатюрнее, чем когда стояла на ногах. Сантиметр за сантиметром аккомпаниатор накатывался на нее все сильнее и сильнее, стараясь полностью прикрыть ее своей широкой спиной. Она проявляла при этом легкое неудовольствие. Женщины, которые верили, что все это очень скоро закончится и к двум часам ночи они окажутся дома в собственных постелях, старались расправить и разгладить свои пышные юбки, чтобы они не очень помялись. Другие, кто считал, что скоро их всех застрелят, позволяли шелку мяться и пачкаться. Когда все наконец окончательно разместились на полу, в комнате наступила поразительная тишина.Теперь все присутствующие четко разделялись на две группы: на тех, кто стоит, и на тех, кто лежит. Инструкции гласили, чтобы лежащие вели себя смирно и покорно. Стоящие должны были проверить их на предмет наличия оружия, а также на тот случай, если среди них все-таки тайно находится президент.Можно себе вообразить, какой страх и унижение испытывали лежащие на полу люди. На них можно было наступить или пнуть ногой. Их можно было застрелить, при этом они не имели ни малейшего шанса спастись бегством. И тем не менее на полу они чувствовали себя лучше. Им не надо было больше думать о сопротивлении, о том, как бы прорваться к выходу. Вероятность того, что их обвинят в бездействии, теперь практически отпадала. Они напоминали маленьких собачек, которые добровольно подставляют свои шеи и животы под острые зубы свирепых псов, словно говоря: сдаюсь! Даже русские, еще минуту назад шепотом обсуждавшие план бегства, почувствовали облегчение от собственной покорности и смирения. Немалое число гостей закрыли глаза. Время было позднее. Желудки их были переполнены вином, рыбными деликатесами и телячьими отбивными. Страх действовал на людей не менее сильно, чем усталость. Башмаки, которые топали вокруг них, перешагивали через них, были старыми и грязными. Грязь оставляла жирные следы на прекрасном узорчатом ковре (который лежал, к счастью, на хорошей подкладке). Башмаки были дырявые, сквозь дыры проглядывали пальцы ног. Эти пальцы оказывались теперь совсем близко от глаз. Некоторые башмаки вообще успели развалиться и были перевязаны кусками проводов, также очень грязными. Молодые люди ползали на четвереньках между гостей. Улыбок на их лицах не было, но не было и свирепости. Легко можно было себе вообразить, как развивались бы события, если бы гости остались стоять на ногах: мальчишки, вооруженные до зубов, наверняка захотели бы продемонстрировать свое превосходство более взрослым по возрасту, более высоким и прекрасно одетым людям. Теперь же мальчишеские пальцы двигались быстро, вполне уважительно, даже приятно. Они просматривали карманы, ощупывали брюки. С женщинами поступали совсем деликатно: только легкое похлопывание по юбкам. Иногда какой-нибудь парень наклонялся, некоторое время колебался, а потом вообще отползал дальше. Они нашли очень мало интересного, ведь присутствующие собрались всего-навсего на ужин.Невозмутимый командир Гектор занес в свою записную книжку следующие находки: шесть серебряных перочинных ножей в брючных карманах, четыре ножа для обрезания сигар на часовых цепочках, один пистолет с инкрустированной рукояткой в вечерней дамской сумочке, такой маленький, что размерами едва превышал расческу. Сперва они подумали, что это зажигалка, и даже попытались высечь из нее огонь, но пистолет выстрелил, оставив небольшое отверстие в столешнице обеденного стола. Нашли нож для разрезания писем с эмалевой ручкой, на кухне – множество ножей и вилок разных размеров и форм. На стойке возле камина – кочергу и совок. Нашли тупоносый «смит-и-вессон» 38-го калибра в ящике ночного столика вице-президента, от которого тот и не думал отпираться. Все это они заперли в один из бельевых шкафов наверху. Часы, бумажники и драгоценности они не тронули. Один парень взял жевательную резинку из женской сумочки, однако предварительно подержал ее перед лицом владелицы, как бы прося разрешения. Женщина слегка кивнула, и он с улыбкой стащил с резинки целлофан.Один из них напряженно вглядывался в лица Гэна и господина Осокавы – посмотрел, отошел, вернулся, чтобы взглянуть еще раз, и наступил при этом на руку лежащего рядом официанта, который взвизгнул и быстро отдернул руку. «Командир!» – позвал парень, слишком громко в такой тишине. Гэн придвинулся поближе к своему шефу, как бы говоря своим движением, что они выступают вместе, что их надо рассматривать как одно целое.Перешагивая через теплые и трепещущие тела гостей, приблизился командир Бенхамин. На первый взгляд могло показаться, что его лицо изуродовано большим родимым пятном винно-красного цвета, однако через секунду становилось ясно, что это не пятно, а самая настоящая, глубокая и болезненная рана. Красный ручеек запекшейся крови стекал из-под его густой черной шевелюры по левому виску и останавливался где-то возле глаза. Эта рана невольно вызывала к нему сочувствие. Командир Бенхамин посмотрел в ту сторону, куда указывал пальцем мальчишка, и тоже долго рассматривал господина Осокаву. «Нет», – наконец произнес он. Он уже собрался уходить, но потом снова повернулся к господину Осокаве и сказал достаточно дружелюбным тоном: «Он подумал, что вы президент».– Он думает, что вы президент, – быстро перевел Гэн, и господин Осокава кивнул в знак согласия. Действительно, президент тоже был японцем лет пятидесяти и носил очки. Кроме того, вокруг лежало еще с полдюжины японцев.Командир Бенхамин приставил винтовку к груди Гэна и нажал на нее. Дуло было маленькое и давило, как гвоздь. Гэн ощутил острую боль. «Не разговаривать!» – устало произнес командир.Гэн сказал, что он переводчик. Командир несколько мгновений обдумывал эту информацию, как будто ему сообщили, что господин Осокава был глухим или немым. Затем снял винтовку с груди Гэна и отошел. Наверняка, подумал Гэн, этому человеку необходима медицинская помощь. Когда он вздыхал, в его груди на месте нажатия винтовки возникала резкая пульсирующая боль.
Не так далеко от них, возле фортепиано, двое террористов винтовками пихали аккомпаниатора до тех пор, пока он не скатился с Роксаны Косс. Ее волосы, недавно собранные в изящный пучок на затылке, совсем растрепались. Она осторожно вытащила из волос шпильки и сложила их в аккуратную пирамидку на животе, которую при желании тоже можно было принять за оружие. Теперь ее волосы, длинные и вьющиеся, разлились свободной светло-каштановой волной, и все молодые террористы сочли нужным пройти мимо нее и этой волной полюбоваться. Некоторые, самые нахальные, даже дотрагивались до завитых кончиков и, по-видимому, получали от этого своеобразное удовольствие. Когда они наклонялись над ней, то ощущали запах ее духов, совсем непохожий на духи других обысканных ими женщин. Поразительно, но от примадонны исходил запах маленьких белых цветочков, которые росли в саду на их пути к отдушинам системы кондиционирования воздуха. Даже в такую ночь, когда на карту были поставлены их жизнь и смерть, они уловили запах этих крохотных колокольчиков и теперь, вновь уловив этот запах, расценили это как доброе предзнаменование. Они слышали ее пение, когда, скрючившись, ждали своего часа в вентиляционных отдушинах. У каждого из них было свое задание, совершенно специфическое и точное. Лампы должны были погаснуть после шестой песни. Никто из них до сего дня понятия не имел о том, что такое концерт и что значит вызывать артиста на бис. Никто из них не знал, что такое опера и чем оперное пение отличается от обычного, беззаботного выражения своих чувств во время рубки дров или таскания воды из колодца. Никто им никогда этого не объяснял. Даже командиры, успевшие в своей жизни побывать в больших городах и имевшие некоторое образование, сидели, затаив дыхание, только чтобы лучше ее слышать. Юные же боевики, ожидающие своего часа в отдушинах системы кондиционирования, были людьми простыми и верили в простые вещи. Когда какая-нибудь девушка из их деревни хорошо пела, старухи говорили, что она проглотила птичку. Они вспоминали об этом, глядя на пирамидку из шпилек, возвышавшуюся на фисташковом шифоне ее платья. Но они знали, что это неправда. При всем их невежестве, при всей их дикости они прекрасно знали, что таких птичек на свете не существует.Один из проходивших мимо нее парней опустился на корточки и взял ее за руку. Он держал ее очень легко, едва ли не самыми кончиками своей ладони, так что она могла в любую минуту отдернуть руку, но она этого не делала. Роксана Косс прекрасно знала, что чем дольше она позволит мальчику держать свою руку, тем больше он ее полюбит. А если он ее полюбит, то, вполне возможно, попытается защитить ее от остальных террористов, да и от себя самого тоже. Он выглядел невероятно молоденьким и даже красивым. Под длинным козырьком кепки виднелись его глаза под длинными шелковистыми ресницами. На его узкой груди висел патронташ, под тяжестью которого он сутулился. Грубая деревянная рукоятка примитивного кухонного ножа высовывалась из его башмака, а пистолет едва не выпадал из кармана. Роксана Косс подумала о своих будущих аргентинских гастролях. Если бы этот парень жил в другой стране и совершенно другой жизнью, он прекрасно мог бы поехать с ней на следующей неделе в театр и участвовать в массовке. Он мог бы продолжать одеваться, как террорист, носить старые крестьянские башмаки, сделать себе патронташ из гофрированного картона и наполнить его ячейки футлярами от губной помады своей матери. Он на нее не смотрел, только на ее руку, словно она была чем-то отдельным от нее самой. В других обстоятельствах Роксана наверняка выдернула бы у него свою руку.Аккомпаниатор поднял голову и сверкнул глазами на террориста, который отпустил руку Роксаны Косс и поднялся с пола. * * * Бандиты оказались перед двумя непреложными фактами: во-первых, ни у кого из гостей не было оружия; во-вторых, среди них не было президента Масуды. Группы боевиков обыскивали подвал, чердак, обходили высокую оштукатуренную стену, окружавшую сад, дабы убедиться, что никто из гостей не спрятался в общей неразберихе. И снова возвращались ни с чем. Через открытые окна доносилось жужжание и стрекотание насекомых. В гостиной вице-президентского дома все оставалось спокойно. Командир Бенхамин присел возле вице-президента, из раны которого кровь текла, не переставая, на обеденную салфетку, заботливо приложенную к его голове лежавшей рядом женой. Вокруг глаза вице-президента образовался зловещий синяк. Он выделялся даже на фоне его распухшей, побагровевшей физиономии.– Где президент Масуда? – спросил командир, как будто только теперь заметил его отсутствие.– Дома. – Вице-президент взял из рук жены окровавленную салфетку и сам приложил ее к своей голове.– Почему его нет на вечере?По существу, командир интересовался, нет ли в его организации крота. Не получил ли президент заранее информацию о готовящемся наступлении? Однако вице-президента, почти ослепшего от удара, переполняла горечь, а это чувство, как известно, идет рука об руку с правдивостью.– Он хотел досмотреть мыльную оперу, – сказал Рубен Иглесиас, и в установившейся тишине его голос явственно донесся до каждого уха. – Он хотел увидеть, освободится ли сегодня Мария.– А почему мне сказали, что он должен быть здесь?Вице-президент ответил без запинки и без всяких угрызений совести:– Сперва он согласился, а потом передумал.Лежавшие на полу зашевелились. Те, кто ничего не подозревал, испугались в этот момент ничуть не меньше, чем те, кто знал обо всем. В этот самый момент закончилась политическая карьера Рубена Иглесиаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48