https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/stoleshnitsy/
С ними гораздо легче разговаривать, потому что они не воспринимают тебя как потенциального партнера, что делают все остальные женщины.Но он был мужчиной до мозга костей и почти никогда не вел с женщинами беседу ради беседы. С Евой ему пришлось это делать, и прошлым вечером он понял, почему она сделала такую карьеру на работе. Он уговорил ее рассказать о своей профессии, что она всегда делала с неохотой. До него дошло, наконец, что работать на телевидении совсем не легко и что профессионализм как раз и заключался в том, чтобы это выглядело легкой работой. Далеко не каждый способен справиться с непредсказуемым интервью в прямом эфире, когда тебе параллельно в наушник поступают инструкции нон–стоп от студийной бригады.– Ты когда-нибудь захочешь заняться этим снова? – осторожно спросил он.В Италии? С ребенком? Кто знает, чего она вдруг захочет? И разве люди всегда получают то, чего хотят? Чувствуя себя в безопасности из–за беременности, Ева позволила себе ни к чему не обязывающий ответ:– Посмотрим.Лука пристально на нее смотрел, наблюдая, как она мечтательно следит за движениями ребенка.– Нет, Ева, ужин не был похож на бедствие.Бедствие было слишком мягким словом. Больше подходило слово "безумие".Казалось безумным, что им приходилось расставаться в конце вечера и идти спать в разные спальни.Или безумием ему казалось ворочаться и крутиться на кровати, думая о том, как беременность преобразила женщину, сделала ее еще красивее, чем раньше.Она стала спелым сочным персиком. Он хотел лежать рядом с ней. Нет, не для того вовсе, чтобы заняться любовью. Внутренний голос говорил ему, что противопоказано заниматься сексом с беременной женщиной. Но он просто хотел прижать ее к себе. Обнимать ее руками и гладить ее шелковые блестящие волосы. Страстно проводить пальцами по ее большому животу.– И твоя, и моя свобода будет ограничена ребенком.– В будущем – несомненно. Зато ближайшие несколько недель – время свободы, – спокойно заметила она.– Да, ты права. Самое время заняться делами! Только вот чем? Может, на время стать туристами?– О, это я с радостью, – сказала Ева.Может, им и вправду стоит больше времени проводить вне дома. Одному Богу известно, как трудно быть все время рядом с ним и в то же время держать его на расстоянии. Испытывая при этом непреодолимое желание, чтобы он прикоснулся, поцеловал ее или дал хоть какой–то намек на то, считает ли он ее сексуально привлекательной.Он показал ей Рим со всех сторон. Отвез во все потайные места его детства: темные лазейки, солнечные уголки.– Не очень–то мы похожи на стандартных зевак–туристов, разве не так? – спросила она, когда они медленно прогуливались по укромному саду, где царил аромат роз. – Ни один турист не найдет такой запрятанный уголок.– Да, но это настоящий Рим. Для римлян.Ева почувствовала внезапную острую боль. Их ребенок вырастет, узнает все тайны Рима, как коренной житель, а она никогда им не станет.– Ева, – мягко сказал он, – что с тобой?О, я боюсь того, что может преподнести будущее, хотела она сказать ему. Но не сказала. Она должна была учиться справляться со своими страхами и не перекладывать их на Луку.– Ничего, – так же нежно ответила она.Они ужинала с Патрицио, старым другом Луки, и его женой Ливви, которая сразу повела себя так, чтобы Ева почувствовала себя как дома. У Ливви был ребенок, только начинающий ходить. Ева обрадовалась, что у друзей Луки тоже есть дети.Постепенно она начинала чувствовать себя все более спокойно.Но одним звездным вечером, когда они шли домой из кофейни, Ева неожиданно остановилась от ужасного спазма в животе.– Ай!Лука взял ее за руку.– Что такое?Она увидела, как побледнело его лицо, и покачала головой.– Ничего страшного. Наверное, пирожное… Ой, Лука… Лука, мне больно!– Madre de Dio! Матерь Божья (ит.).
– воскликнул он с итальянским темпераментом и внимательно посмотрел на Еву. – Я же говорил, надо было ехать на такси!Он поднял руку. Тут же подъехало такси, словно ожидало его сигнала.Ева до сих пор почти ничего не понимала по-итальянски, но даже она поняла слово "ospedale". Больница (ит.).
– Лука, я не поеду в больницу!– Si, сага, – возразил он, – поедешь!Она смотрела на него пристальным взглядом.– Поехали!– Нет, – упрямо сказала она. – Ребенок должен родиться только через две недели. Я хочу домой!Его ярость была смягчена тем, как она произнесла слово "домой".– Хорошо, – согласился он. – Мы едем домой. Но нас навестит врач, и он решит, что делать. – Он увидел, как она уже открыла рот, чтобы что–то возразить. – Он решит, что делать, Ева, – сказал он голосом, не оставляющим шанса для дальнейшей дискуссии.– Это будет пустой тратой его времени.Но Ева ошибалась, а Лука и врач оказались правы.Это не было ложным сигналом. Ребенок очень скоро должен был родиться.Все случилось быстро и сопровождалось резкими приступами боли, которые становились невыносимыми.– Дайте мне обезболивающую таблетку! – задыхаясь, просила она, когда ее катили в родильную палату.Но было уже слишком поздно для обезболивающего лекарства, а также для всего остального. У нее начались роды, и акушерка громко говорила ей что–то на незнакомом языке.– Spinga, signora! Spinga, ora! Тужьтесь, синьора, тужьтесь, умоляю вас! (ит.).
– Лука! Мне так страшно! Что она говорит?– Она говорит, чтобы ты тужилась, сага. Ты не должна бояться. Доверяй мне, я здесь, с тобой.– А! А–а!Она крепко сжала его руки, впиваясь в него ногтями, но он этого почти не заметил.– Ты молодец, – подбадривал он. – Просто умница.Он что–то резко сказал акушерке на итальянском, и она тут же заговорила на ломаном английском:– Сделайте еще одно усилие, signora. Еще разок. Глубоко вдохните.– Давай, сага! – мягко уговаривал ее Лука, заметив, как меняется ее лицо. – Давай!Ева отдернула руку, откинула назад голову, издала еще один неистовый крик, и Лука увидел, как на свет появляется ребенок.– Вот ваш малыш, – сказала акушерка и ловко взяла младенца.Он смотрел в изумлении. Маленькая влажная черная головка и продолговатое, испачканное тельце.Земля остановилась у него под ногами, пока акушерка суетилась, обрезая пуповину и вытирая слизь с носика ребенка.Ева полусидела на кровати, вспотевшие волосы спадали ей на лицо. Она внимательно наблюдала за действиями акушерки.Какое–то время стояла тишина, пока малыш громко и горестно не закричал. У Евы полились слезы облегчения. Акушерка победоносно держала на руках младенца.– У вас родился сын, синьор и синьора! – с этими словами она запеленала его в одеяло и положила Еве на грудь.Лука отвернулся, чувствуя непривычный комок в горле, но сейчас Еве, как никогда, нужна была его поддержка. Он видел, как она страдает, слышал, как кричит от боли, когда, сопровождаемый невыносимыми спазмами, появился на свет малыш. Впервые в жизни он обнаружил, что его жизненный опыт здесь бессилен. Но это не опечалило его, потому что только что на его глазах произошло чудо. Истинное чудо.Светясь от счастья, Ева наблюдала за малышом, которого кормила грудью, а потом бросила взгляд на Луку, но тот пристально смотрел в окно. Он нужен был ей прямо сейчас, но ее нужды больше не были первостепенными. И внезапно ей все показалось неважным. Все, кроме материнства.Она пристально изучала крохотное создание.– Привет, малыш, – нежно сказала она. – Привет, Оливьеро.Оливьеро Патрицио. Удивительно, как ему подходило то имя, которое они для него придумали. Может, потому, что все вокруг него было идеальным. Она высунула палец, и крошечная ручка ребенка обхватила его.Лука обернулся, дрожь его еще не оставила. В изумлении смотрел он на эту картину – мать с ребенком. Малыш сосал грудь, а она нежно говорила что–то воркующим голосом. Она выглядит как Мадонна, думал Лука, глядя, как эти двое создали вокруг себя волшебное кольцо и не пускали в него больше никого.Ева поймала его взгляд.– Лука, хочешь подержать его? – спросила она.– Он больше не голоден?Акушерка рассмеялась.– Такой большой малыш всегда будет голоден! Подержите его, синьор, пусть познакомится с отцом!Лука всегда брал на руки своего крохотного племянника с самоуверенной легкостью, но сейчас был иной случай. Он наклонился, и Ева осторожно передала драгоценный сверток ему в руки. Она смотрела на них двоих, пораженная тем, как сильный, властный мужчина может вдруг стать рабом крошечного малютки.Лука смотрел на сына сверху, а малыш открыл глаза и устремил на него взгляд снизу.– Я умру за него, – сказал Лука, слабо осознавая, что говорит это вслух. – Мой маленький Оливьеро Патрицио.Ева откинулась на подушку. Впервые за долгое время она почувствовала себя в этой стране как дома. До этого она жила в нереальном и замкнутом мире беременности. Она даже думала, что если это чувство замкнутости не исчезнет и после рождения ребенка, то они спокойно разведутся и она вернется в Англию. Теперь она ясно видела, что до этого не дойдет. Чувство гордости смягчило суровое и прекрасное лицо Луки. Он готов умереть за сына. Она это знала. С какой бы стороны ни смотреть на ее пребывание здесь – как на золотую клетку или же как на брак по расчету, – ей в любом случае не стоит падать духом. Судя по всему, она останется здесь надолго.Она почувствовала усталость и закрыла глаза.Через шесть дней малютку Оливьеро забрали домой, в квартиру, которую обустроил для него Лука.Там повсюду были цветы – розы, лилии и тюльпаны, яркие и ароматные, поражающие своей красотой и количеством. В желтой детской комнате повсюду были воздушные шарики и куча поздравительных открыток. А изящные подарочные коробочки, голубые, серебряные и золотистые, ждали новорожденного. Все выглядело так, будто их собиралась навестить звезда Голливуда, и Ева сочла этот антураж даже излишним.Она вспомнила, что это квартира бывшего холостяка, лишь, когда поднималась на лифте в пентхаус.Она подумала о былых белых стенах и матовом стекле и вздрогнула, представив, как бы там бегал неугомонный малыш.Лука внес ребенка и положил переносную детскую кроватку на кофейный столик.– Малыш отлично спит, – тихо заметил он. – Ты хорошо его кормишь, Ева.От неловкости она раскраснелась и отвернулась.Он говорил это как что–то сокровенное и интимное, но что может быть более интимным, чем тот факт, что он был свидетелем рождения малыша? Он видел ее в самом неприкрытом, уязвимом, нагом и беззащитном виде, когда она вдобавок ко всему была до смерти напугана.Лука заметил, что она избегала его взгляда, и прищурился. Так тому и быть. Если она хочет быть от него на расстоянии, то и он будет на расстоянии.– Ты голодна? – спросил он.Первым ее желанием было сказать «нет», но она знала, что ей необходимо поесть, и кивнула.– Только сначала хорошо бы принять ванну.– Разумеется, – согласился он. – Садись, я сделаю тебе ванну.Она поняла, что обидела его, но не знала, чем.– Не надо, я сама…– Ева, садись, – повторил он суровым тоном. – Ты и так вымотана.Она робко села, глядя на малыша, мирно спящего в кроватке. До нее донесся звук бегущей воды.– Ванна готова.Она взглянула на Луку. Он стоял у двери и выглядел каким–то раздраженным, угрюмым и безрадостным. Конечно, было бы странно, если бы они сразу идеально вписались в свои новые роли отца и матери, но дистанция между ними лишь усиливала это чувство странности. Ева не знала, как ее сократить и сможет ли она когда-нибудь это сделать.Она медленно поднялась на ноги. Все еще пребывая в стадии неосознанной боязни за ребенка, она задержала на Луке беспокойный взгляд.– Ты присмотришь за Оливьеро?Его взгляд стал ожесточенным. А что, она думала, он будет делать? Пойдет гулять на площадь Испании?– Естественно, – коротко бросил он.Она не могла припомнить, когда еще видела его таким нервным и взвинченным. Возможно, причиной было само рождение ребенка. Это стрессовый период и для мужчины, она не должна была об этом забывать.Ванна и мытье головы сделали свое дело, и она почувствовала себя намного лучше. Через мыльную воду и пузыри она рассматривала свой живот, который казался ей удивительно плоским. Конечно, он не был таким плоским, как раньше, но при сложившихся обстоятельствах был явно не худшей формы. Акушерка сказала ей, что она из тех счастливых женщин, которые возвращаются в джинсы через месяц после родов. Ева на это сильно надеялась.Во время беременности она придерживалась простого и здорового питания и не хотела запускать себя. В собственных интересах, поскольку в кругу друзей Луки все женщины были утонченными и грациозными. А может, ради Луки? – подсказывал ей внутренний голос.Ты же хочешь, чтобы ему было приятно смотреть на твое стройное тело? Она спустила воду и вылезла из ванны, вытирая последние капельки воды. Подойдя к зеркалу, она внимательно посмотрела на свое лицо. Что будет теперь? Попытается ли Лука стать ее мужем в самом главном смысле этого слова, теперь, когда она больше не носит ребенка? Конечно, не сегодня. Но как все это сложится в ближайшее время?Она натянула вельветовые брюки, спрятав их эластичный пояс под длинной шелковой темно–зеленой рубашкой, которая хорошо оттеняла ее зеленые глаза, высушила волосы феном, уложила их и отошла подальше от зеркала, чтобы полюбоваться своим отражением.Выйдя из ванной, она увидела сервированный Лукой стол, на котором, к ее удивлению, горели свечи.На столе были салат, спагетти, инжир и белые персики. Во льду лежала бутылка шампанского.У нее неожиданно пересохло во рту.– Выглядит, очень мило, – сказала она, преодолевая смущение.Он мельком взглянул на нее, сдирая фольгу с бутылки. Без его внимания не осталось то, как растерянно она глянула на вино. Наверное, подумала, что он хочет ее напоить, ждет, что она потеряет бдительность. Его губы приняли суровое очертание, когда он разливал шампанское по бокалам.– За что выпьем? – спросила Ева.За любовь, подумала она с легкой горечью. За совместное счастье?– За нашего сына. За Оливьеро.«О да. Конечно».– За Оливьеро.Она торжественно подняла свой бокал. Когда они чокнулись, она подумала, что никогда не слышала звука холоднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
– воскликнул он с итальянским темпераментом и внимательно посмотрел на Еву. – Я же говорил, надо было ехать на такси!Он поднял руку. Тут же подъехало такси, словно ожидало его сигнала.Ева до сих пор почти ничего не понимала по-итальянски, но даже она поняла слово "ospedale". Больница (ит.).
– Лука, я не поеду в больницу!– Si, сага, – возразил он, – поедешь!Она смотрела на него пристальным взглядом.– Поехали!– Нет, – упрямо сказала она. – Ребенок должен родиться только через две недели. Я хочу домой!Его ярость была смягчена тем, как она произнесла слово "домой".– Хорошо, – согласился он. – Мы едем домой. Но нас навестит врач, и он решит, что делать. – Он увидел, как она уже открыла рот, чтобы что–то возразить. – Он решит, что делать, Ева, – сказал он голосом, не оставляющим шанса для дальнейшей дискуссии.– Это будет пустой тратой его времени.Но Ева ошибалась, а Лука и врач оказались правы.Это не было ложным сигналом. Ребенок очень скоро должен был родиться.Все случилось быстро и сопровождалось резкими приступами боли, которые становились невыносимыми.– Дайте мне обезболивающую таблетку! – задыхаясь, просила она, когда ее катили в родильную палату.Но было уже слишком поздно для обезболивающего лекарства, а также для всего остального. У нее начались роды, и акушерка громко говорила ей что–то на незнакомом языке.– Spinga, signora! Spinga, ora! Тужьтесь, синьора, тужьтесь, умоляю вас! (ит.).
– Лука! Мне так страшно! Что она говорит?– Она говорит, чтобы ты тужилась, сага. Ты не должна бояться. Доверяй мне, я здесь, с тобой.– А! А–а!Она крепко сжала его руки, впиваясь в него ногтями, но он этого почти не заметил.– Ты молодец, – подбадривал он. – Просто умница.Он что–то резко сказал акушерке на итальянском, и она тут же заговорила на ломаном английском:– Сделайте еще одно усилие, signora. Еще разок. Глубоко вдохните.– Давай, сага! – мягко уговаривал ее Лука, заметив, как меняется ее лицо. – Давай!Ева отдернула руку, откинула назад голову, издала еще один неистовый крик, и Лука увидел, как на свет появляется ребенок.– Вот ваш малыш, – сказала акушерка и ловко взяла младенца.Он смотрел в изумлении. Маленькая влажная черная головка и продолговатое, испачканное тельце.Земля остановилась у него под ногами, пока акушерка суетилась, обрезая пуповину и вытирая слизь с носика ребенка.Ева полусидела на кровати, вспотевшие волосы спадали ей на лицо. Она внимательно наблюдала за действиями акушерки.Какое–то время стояла тишина, пока малыш громко и горестно не закричал. У Евы полились слезы облегчения. Акушерка победоносно держала на руках младенца.– У вас родился сын, синьор и синьора! – с этими словами она запеленала его в одеяло и положила Еве на грудь.Лука отвернулся, чувствуя непривычный комок в горле, но сейчас Еве, как никогда, нужна была его поддержка. Он видел, как она страдает, слышал, как кричит от боли, когда, сопровождаемый невыносимыми спазмами, появился на свет малыш. Впервые в жизни он обнаружил, что его жизненный опыт здесь бессилен. Но это не опечалило его, потому что только что на его глазах произошло чудо. Истинное чудо.Светясь от счастья, Ева наблюдала за малышом, которого кормила грудью, а потом бросила взгляд на Луку, но тот пристально смотрел в окно. Он нужен был ей прямо сейчас, но ее нужды больше не были первостепенными. И внезапно ей все показалось неважным. Все, кроме материнства.Она пристально изучала крохотное создание.– Привет, малыш, – нежно сказала она. – Привет, Оливьеро.Оливьеро Патрицио. Удивительно, как ему подходило то имя, которое они для него придумали. Может, потому, что все вокруг него было идеальным. Она высунула палец, и крошечная ручка ребенка обхватила его.Лука обернулся, дрожь его еще не оставила. В изумлении смотрел он на эту картину – мать с ребенком. Малыш сосал грудь, а она нежно говорила что–то воркующим голосом. Она выглядит как Мадонна, думал Лука, глядя, как эти двое создали вокруг себя волшебное кольцо и не пускали в него больше никого.Ева поймала его взгляд.– Лука, хочешь подержать его? – спросила она.– Он больше не голоден?Акушерка рассмеялась.– Такой большой малыш всегда будет голоден! Подержите его, синьор, пусть познакомится с отцом!Лука всегда брал на руки своего крохотного племянника с самоуверенной легкостью, но сейчас был иной случай. Он наклонился, и Ева осторожно передала драгоценный сверток ему в руки. Она смотрела на них двоих, пораженная тем, как сильный, властный мужчина может вдруг стать рабом крошечного малютки.Лука смотрел на сына сверху, а малыш открыл глаза и устремил на него взгляд снизу.– Я умру за него, – сказал Лука, слабо осознавая, что говорит это вслух. – Мой маленький Оливьеро Патрицио.Ева откинулась на подушку. Впервые за долгое время она почувствовала себя в этой стране как дома. До этого она жила в нереальном и замкнутом мире беременности. Она даже думала, что если это чувство замкнутости не исчезнет и после рождения ребенка, то они спокойно разведутся и она вернется в Англию. Теперь она ясно видела, что до этого не дойдет. Чувство гордости смягчило суровое и прекрасное лицо Луки. Он готов умереть за сына. Она это знала. С какой бы стороны ни смотреть на ее пребывание здесь – как на золотую клетку или же как на брак по расчету, – ей в любом случае не стоит падать духом. Судя по всему, она останется здесь надолго.Она почувствовала усталость и закрыла глаза.Через шесть дней малютку Оливьеро забрали домой, в квартиру, которую обустроил для него Лука.Там повсюду были цветы – розы, лилии и тюльпаны, яркие и ароматные, поражающие своей красотой и количеством. В желтой детской комнате повсюду были воздушные шарики и куча поздравительных открыток. А изящные подарочные коробочки, голубые, серебряные и золотистые, ждали новорожденного. Все выглядело так, будто их собиралась навестить звезда Голливуда, и Ева сочла этот антураж даже излишним.Она вспомнила, что это квартира бывшего холостяка, лишь, когда поднималась на лифте в пентхаус.Она подумала о былых белых стенах и матовом стекле и вздрогнула, представив, как бы там бегал неугомонный малыш.Лука внес ребенка и положил переносную детскую кроватку на кофейный столик.– Малыш отлично спит, – тихо заметил он. – Ты хорошо его кормишь, Ева.От неловкости она раскраснелась и отвернулась.Он говорил это как что–то сокровенное и интимное, но что может быть более интимным, чем тот факт, что он был свидетелем рождения малыша? Он видел ее в самом неприкрытом, уязвимом, нагом и беззащитном виде, когда она вдобавок ко всему была до смерти напугана.Лука заметил, что она избегала его взгляда, и прищурился. Так тому и быть. Если она хочет быть от него на расстоянии, то и он будет на расстоянии.– Ты голодна? – спросил он.Первым ее желанием было сказать «нет», но она знала, что ей необходимо поесть, и кивнула.– Только сначала хорошо бы принять ванну.– Разумеется, – согласился он. – Садись, я сделаю тебе ванну.Она поняла, что обидела его, но не знала, чем.– Не надо, я сама…– Ева, садись, – повторил он суровым тоном. – Ты и так вымотана.Она робко села, глядя на малыша, мирно спящего в кроватке. До нее донесся звук бегущей воды.– Ванна готова.Она взглянула на Луку. Он стоял у двери и выглядел каким–то раздраженным, угрюмым и безрадостным. Конечно, было бы странно, если бы они сразу идеально вписались в свои новые роли отца и матери, но дистанция между ними лишь усиливала это чувство странности. Ева не знала, как ее сократить и сможет ли она когда-нибудь это сделать.Она медленно поднялась на ноги. Все еще пребывая в стадии неосознанной боязни за ребенка, она задержала на Луке беспокойный взгляд.– Ты присмотришь за Оливьеро?Его взгляд стал ожесточенным. А что, она думала, он будет делать? Пойдет гулять на площадь Испании?– Естественно, – коротко бросил он.Она не могла припомнить, когда еще видела его таким нервным и взвинченным. Возможно, причиной было само рождение ребенка. Это стрессовый период и для мужчины, она не должна была об этом забывать.Ванна и мытье головы сделали свое дело, и она почувствовала себя намного лучше. Через мыльную воду и пузыри она рассматривала свой живот, который казался ей удивительно плоским. Конечно, он не был таким плоским, как раньше, но при сложившихся обстоятельствах был явно не худшей формы. Акушерка сказала ей, что она из тех счастливых женщин, которые возвращаются в джинсы через месяц после родов. Ева на это сильно надеялась.Во время беременности она придерживалась простого и здорового питания и не хотела запускать себя. В собственных интересах, поскольку в кругу друзей Луки все женщины были утонченными и грациозными. А может, ради Луки? – подсказывал ей внутренний голос.Ты же хочешь, чтобы ему было приятно смотреть на твое стройное тело? Она спустила воду и вылезла из ванны, вытирая последние капельки воды. Подойдя к зеркалу, она внимательно посмотрела на свое лицо. Что будет теперь? Попытается ли Лука стать ее мужем в самом главном смысле этого слова, теперь, когда она больше не носит ребенка? Конечно, не сегодня. Но как все это сложится в ближайшее время?Она натянула вельветовые брюки, спрятав их эластичный пояс под длинной шелковой темно–зеленой рубашкой, которая хорошо оттеняла ее зеленые глаза, высушила волосы феном, уложила их и отошла подальше от зеркала, чтобы полюбоваться своим отражением.Выйдя из ванной, она увидела сервированный Лукой стол, на котором, к ее удивлению, горели свечи.На столе были салат, спагетти, инжир и белые персики. Во льду лежала бутылка шампанского.У нее неожиданно пересохло во рту.– Выглядит, очень мило, – сказала она, преодолевая смущение.Он мельком взглянул на нее, сдирая фольгу с бутылки. Без его внимания не осталось то, как растерянно она глянула на вино. Наверное, подумала, что он хочет ее напоить, ждет, что она потеряет бдительность. Его губы приняли суровое очертание, когда он разливал шампанское по бокалам.– За что выпьем? – спросила Ева.За любовь, подумала она с легкой горечью. За совместное счастье?– За нашего сына. За Оливьеро.«О да. Конечно».– За Оливьеро.Она торжественно подняла свой бокал. Когда они чокнулись, она подумала, что никогда не слышала звука холоднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18