– Женщина вопрошающе глядела на Ланселота.
– Нет, миссис Баджер, – успокоил ее бретонец, слезая с Инвиктуса, – ничего такого, что бы не вылечил хороший отдых и ваша прекрасная кухня.
Домоправительница покраснела от комплимента и смущенно опустила голову, а я опять заметила, как женщины всех возрастов поддаются очарованию Ланселота. Потом она подняла свои проницательные глаза, оценивая и прикидывая, сколько от меня будет хлопот. Мне пришла в голову забавная мысль, что врожденная крестьянская осторожность в столкновении с королевским величием и потребность заботиться о Лансе могут заставить ее не пустить меня в дом, если ей не понравится то, что она увидела.
– Добро пожаловать, ваше величество, – наконец произнесла она, пытаясь изобразить учтивый реверанс.
– Ох, нет, миссис Баджер, – быстро перебила я домоправительницу. – В этом нет никакой необходимости. Здесь я просто дама вашего господина.
Она бросила на меня еще один взгляд, на этот раз несколько приветливее прежнего.
– Ну что ж, мы об этом подумаем. – Женщина явно сохраняла за собой право восстановить мой королевский титул, если сочтет это нужным. – А теперь проходите в дом и переоденьтесь в чистое.
Поскольку ее платья были вдвое обширнее моей тощей фигуры, мы остановились на старой тунике Ланса и штанах, из которых вырос ее младший сын. Они оказались неказистыми, но все-таки удобнее длиннополых одежд, в которых мне пришлось провести последние недели.
После того как я переоделась, миссис Баджер попыталась привести в порядок мои волосы, терпеливо расплела косу, стала вычесывать колтуны и при этом непрестанно болтала о Ланселоте.
– Какое облегчение, что он снова дома. Ребята от беспокойства чуть не заболели – ведь не знали, что с вами случилось: сами вернулись, а вас и господина все еще нет. А должны бы приехать в целости и сохранности. Борс с Лионелем сделали все, чтобы не пустить Эктора обратно в Карлайл, где он собирался вас разыскивать. Это хорошая семья, миледи, все держатся заодно, а на Ланселота смотрят как на вождя. Пойдут за ним куда угодно, сделают все, что он скажет. Как они обрадуются, когда увидят, что он жив и здоров…
Слова текли сами по себе, а домоправительница хмурилась на мои волосы. Но вот в ее голосе послышалась озабоченность:
– Мы в Варкворте люди простые. К затейливым вещам не привыкли. Может быть, я просто соберу их в пучок?
Я заверила женщину, что это будет превосходно, и она со сноровкой прачки крепко скрутила мне волосы и закрепила их на затылке. Когда с прической было покончено, домоправительница вернулась к своим делам, а я присоединилась к Лансу и принялась заново знакомиться с местом, которое считала самым красивым на свете.
Джойс Гард обосновался на горном кряже, который, как согнутая рука, выдавался из лесистых холмов. Выше, где-то у локтя, стояли дом и амбар, а внизу у крутого обрыва, словно у плеча, в виде подковы делала поворот река и возвращалась к кисти, где с последнего раза, как я здесь была, выросла небольшая деревушка.
В общем все оказалось так, как я и помнила: целый мир в миниатюре – коричневые, оттенка ржавчины и красноватые цвета Чевиот-Хиллз, лавина зеленого по сторонам, там, где начинались леса, и не больше, чем в миле, золотистые и серовато-зеленые пески дюн, окаймляющих устье. Новым штрихом была лишь деревня, добавлявшая в палитру пышность красок цветущих садов, таких милых сердцу британца.
Из Джойс Гарда глаз выхватывает и дикую природу, и возделанные поля, его окружает листва и омывает море, здесь от чувства свободы захватывает дух и покоем манит уют, и душа наполняется благодарностью за то, что у нас с Лансом есть такое место, где до конца дней можно жить и любить друг друга.
Он провел меня по всему хозяйству, показал огород, где управлялся муж миссис Баджер и где зелень, цветы и лекарственные травы были посажены так, чтобы пользоваться всеми преимуществами солнечного места или затененного уголка. Даже сад, располагавшийся между двором фермы и лесом, оказался хорошо ухоженным и изобиловал яблоками и грушами.
На тропинке, огибающей ферму, появился неряшливый козопас в яркой красной шляпе. Он гнал из леса своих подопечных, где они днем объедали молодые побеги, и не давал проворным тварям ни на секунду остановиться, чтобы у них не появилось желания перепрыгнуть через забор в сад, и лишь когда животные благополучно спустились с холма к деревне, пастух, приветствуя нас, приподнял шляпу. Я улыбнулась и помахала в ответ, и мое сердце прыгало в груди так же резво, как и его козлы.
Весть о нашем прибытии распространилась быстро, как только мог бежать козопас, и вечером наше общество у очага уже делили не только Борс, Лионель и Эктор, но Паломид, Урр, Лавейн и племянник поварихи Канахинс, который сбежал из Карлайла после побоища на площади. Даже протеже Гарета, Мелиас, присоединился к компании в Нортумбрии.
Все пришли в старый фермерский дом, сгибаясь, входили в низкую дверь и со слезами на глазах обнимали нас, радуясь, что мы живые и здоровые вернулись в Джойс Гард. Только после того, как все устроились у огня или расселись по лавкам, мне пришло в голову, как много здесь было рыцарей Круглого Стола. Хотя я с облегчением узнала, что всем им удалось благополучно выбраться из Карлайла, меня поразило, что столько людей покинули двор и последовали за Лансом. Артуру наверняка больно, что среди его приближенных оказалось так много перебежчиков.
Миссис Баджер принесла добрый горшок с похлебкой из рыбы, и мы жадно слушали новости о том, кто пал в битве на площади.
– Агравейн больше никому не отравит жизнь, – заметил Эктор де Марис. – Я сам его настиг, когда он затеял побоище. И Ордреда видел залитого кровью, только не знаю чьей. Всех бы их изрубить за такое предательство.
Все согласно кивнули, и разговор перешел на других погибших. Ловель и Патрис – среди людей Артура, Беллианс и Неровенс – из тех, кто пришел меня спасать.
И конечно, Гарет. При упоминании о светлокудром воине каждый сделал знак против зла или обратился к своему божеству. Ланс с трудом проглотил в горле ком, и я заметила, что на его глазах показались слезы.
Стали обсуждать сложившуюся ситуацию. Люди Агравейна не простят смерть своего предводителя, и, хотя они не рискуют забираться к Варкворту, Кимминз был не единственным фермером, к которому чужаки приставали с вопросами.
– Увейну это совсем не по нраву, – объяснил Борс, протягивая руки к огню. – В качестве короля Нортумбрии и регента Регеда ему хватает забот. И вряд ли ему захочется, чтобы у него на фланге вспыхнула война между нами и Артуром. Он отправил сообщение, что больше не ждет верховного короля, которого раньше приглашал на лето с визитом, но просит, чтобы вы, после того как хорошо отдохнете, приехали к нему в крепость.
Последние слова он говорил, обращаясь ко мне, и я, задумчиво поджав губы, гадала, что могло бы означать это приглашение. До меня стало доходить, что я не так уж свободна от прошлого, как себе вообразила.
Слова Борса не выходили у меня из головы, когда вечером, примостившись на кровати, я принялась расчесывать волосы.
– Здесь кроется какая-то политика, – проворчала я, как если бы рядом был Артур.
– Наверное. – Ланс остановился передо мной, положил на плечи руки, а я, потянувшись за расческой, которую мне ссудила миссис Баджер, внезапно поняла, что он сейчас скажет. – Здесь я хочу это делать сам.
Вынув заколки из пучка, он пропускал сквозь пальцы толстые жгуты волос, как будто взвешивал драгоценности.
– Знаешь, сколько раз я об этом мечтал? – Он склонился над моим плечом и начал поглаживать его сквозь густые волосы.
Он как будто гладил кошку или полировал ценный металл, а я едва сдерживала слезы счастья. Потом внезапно, пока еще не слишком расчувствовалась, я откинула голову и склонила ее набок. Большая часть лица оказалась прикрытой волосами, и я сквозь их вуаль игриво посмотрела на Ланса.
– Конечно, – воскликнул он, разглядев призыв, и с притворным изумлением сделал шаг назад. Но когда я рассмеялась и позволила ему возобновить работу, Ланс собрал мои волосы на макушке и, наклонившись, стал целовать в затылок.
Я вскрикнула и повернулась, чтобы обнять его за пояс, полная восторга и дикой радости. Мы упали на кровать, и, встав рядом с ним на колени, я встряхнула головой, и волосы водопадом обрушились на его тело, вызывая у Ланса томную и сладостную муку.
И все время в глубине души я просила богов позволить нам с Лансом жить нашей новой жизнью – в мире и покос, подальше от нападок света, который так упорно стремился нас убить.
Еще я могла бы попросить луну на серебряном подносе обо всем хорошем, что она могла бы нам дать в ответ на мои молитвы!
Через неделю мы отправились вдоль побережья в Яверинг с Паломидом, Мелиасом и небольшой охраной. Мы ехали мимо дюн, и Паломид, который здесь некоторое время жил, рассказывал о стране, которую успел полюбить.
– Однажды после бури я наткнулся на затопленный лес – древние деревья были наполовину занесены песком. Я подумал, что это и есть вход в Иной мир, но, как ни старался, не обнаружил тропинку. А когда в следующий раз приехал на то же побережье, то заколдованный лес исчез, растворился так же таинственно, как и возник.
Паломид помолился каким-то своим восточным богам и перешел к более обыденной теме:
– Нет лучше местности для земледелия, чем та, что лежит между Чевиот-Хиллз и Северным морем… все здесь в изобилии: и зерно, и скот, и сады. Даже на Священном острове произрастает неплохой урожай ячменя.
– Священном острове? – переспросила я.
– Линдисфарн, – объяснил Ланс. – Отмель из дюн и скал, выдающаяся в море выше Бамбурга. Когда прилива нет, по ней можно пройти по песку, но как только вода начнет прибывать, отмель превращается в отрезанный от мира остров. Хорошее место для отшельников и святых людей. Там они спокойно могут размышлять. И я однажды побывал на Священном острове…
Ланс не стал продолжать, но я почувствовала, что какая-то его частица стремится туда и сейчас, чтобы слиться со сверхъестественным. В Бамбурге я спросила, не хочет ли он остановиться на Священном острове, пока я встречаюсь с Увейном.
Он сразу же принялся расчесывать мои волосы и после каждого взмаха расчески проводил по ним еще и рукой. Заговорил он лишь спустя несколько минут.
– Ты знаешь, как я люблю тебя, Гвен. И знаешь, как я люблю Бога. Я бы не хотел, чтобы это нас снова когда-нибудь разлучило. Но после смерти Гарета мне нужно примириться с собой: ведь если бы не я, он до сих пор был бы жив. Надеюсь, что пребывание на Линдисфарне облегчит мое сердце… если я не нужен тебе в Яверинге.
«Конечно, ты очень нужен мне в Яверинге», – подумала я, испытывая ту же болезненную ревность, которая преследовала меня после истории с Элейн. Но я хорошо запомнила тот урок, и поэтому сейчас только откинула голову и улыбнулась Лансу в ответ.
– Почему бы тебе не присоединиться к нам через пару дней? – предложила я, и бретонец, наклонившись, поцеловал меня в лоб.
На следующее утро мы расстались. И я долго смотрела вслед удаляющемуся Лансу: элегантный мужчина в черном ехал на черном коне и выделялся темным силуэтом на фоне серебристого моря. Потом со вздохом повернулась и направилась за Паломидом в глубь суши, туда, где дорога прорезала Кайло-Хиллз.
Следующую ночь я провела в пещере, о которой помнил араб. Небольшое помещение было выдолблено в глыбе песчаника, которая выдавалась в середине западного склона холма. Кромка входа располагалась достаточно высоко и обеспечивала мое уединение, а у порога, чтобы отпугнуть непрошеных гостей, мужчины развели сторожевой огонь. Спрятавшись в крошечном убежище, защищенном твердой скалой, я уютно провела всю ночь.
Проснулась я с первыми лучами солнца и сквозь папоротник-орляк и вереск продралась на вершину холма. Там я рассчитывала оглядеться на восходе и заранее предполагала обнаружить на вершине превосходный наблюдательный пункт, но красота, расстилавшаяся у подножия, захватила дыхание, и в изумлении я неотрывно смотрела вниз.
Кряж, на котором я стояла, образовывал границу между ночью и днем. На западе убегающие к Чевиот-Хиллз долины оставались по-прежнему в тени и дремали под звездной россыпью. Зато на востоке мягкий золотистый свет встающего солнца уже ласкал побережье, простиравшееся с севера на юг насколько хватало глаз. А за береговой линией дальше к краю земли уходило морс, сверкая под бледным небом, как серо-голубой шелк. На горизонте цвета персика и абрикоса вырисовывались облака и становились с каждой минутой ярче. Внезапно из-за кромки моря вынырнуло солнце и, искрящееся и мерцающее, как тлеющий уголь, проложило золотистую дорожку на морщинистой поверхности воды.
Начинался прилив, отрезая от берега Священный остров, и он поплыл, точно волшебный корабль по зачарованным водам. За ним понеслись бакланы и буревестники, на берег опустились дикие кряквы, гаги и веретенники, а в укромном уголке пляжа проснулись тюлени. Их перекличку донес до меня ветер. В небе над головой носились целые стаи птиц. Некоторые садились на землю, другие кувыркались под солнцем и рассекали воздух неправильным клином. Все формы жизни, обитавшие в воздухе, морс и порожденные землей, процветали на этом крошечном обломке суши и возносили свой дух ввысь, подальше от мелких забот и выдуманной человеком борьбы. Так и Богиня однажды унесла меня от себя самой. Этого хотел и Ланс от Христа.
Зная, что, если я буду стоять между ним и Богом, Ланселот почувствует себя затравленным и несчастным, я решительно отвернулась от берега. Это не означает, что он от тебя уходит, уговаривала я себя и, найдя плоский широкий камень подальше от зарослей вереска, облюбованных мухами, уселась и стала смотреть на запад.
С этой стороны панорама оказалась успокаивающей. Холмы, долины и длинные, широкие просеки начинали приобретать краски дня. Как бы этот вид понравился Артуру! Он бы по достоинству оценил пейзаж, выбрал бы вершины для укреплений, продумал пути подхода, прикинул места, которые нужно расчистить, вычислил бы, сколько дичи можно набить в лесах, где разместить загоны для свиней и где добывать руду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60