Он покачал головой, как будто только что открыл неравномерное течение жизни.
— Что-то случилось с ее мужем, — вспомнил Стефан.
— У него был шок, когда он увидел тело Молина на опушке. Но дело не в нем. Мы пару раз основательно с ней беседовали. Выяснилось, что она совершенно не знала Герберта Молина, хоть и убиралась у него. Он никогда не оставлял ее одну, всегда следил за ней, не позволял убирать комнату для гостей — ту, где он держал свою куклу. Она считает, что он был высокомерный и малоприятный тип. Но платил хорошо.
Джузеппе отставил чашку.
— Она позвонила утром и сказала, что немного отошла, подумала и что у нее есть еще кое-что нам рассказать. Сейчас я еду туда, и подумал, может быть, тебе тоже интересно.
— Конечно.
Джузеппе достал из пакета фотографию в рамке со стеклом. Со снимка глядела женщина лет шестидесяти.
— Знаешь, кто это?
— Нет.
— Катрин Андерссон. Вдова Авраама Андерссона.
— И зачем ты таскаешь с собой ее портрет?
— Затем, что меня попросила Ханна Тунберг. Она хотела увидеть, как выглядит жена Авраама Андерссона. Почему — не знаю. Но я послал одного паренька утром в Дунчеррет за фотографией.
Джузеппе допил кофе и встал.
— Ханна живет в Иттерберге, — сказал он. — Это недалеко.
Дом, старинный и ухоженный, стоял на самой опушке леса. Когда они ставили машину, выскочил пес и залаял. Во дворе возле ржавого трактора стояла женщина, ожидая, пока они подойдут.
— Ханна Тунберг, — сказал Джузеппе. — Она одета точно так же, как тогда, когда я ее видел в последний раз. Она принадлежит к практически вымершему типу людей.
— Какому?
— Тех, кто приодевается для встречи с полицией. Спорим, что она испекла булочки?
Он улыбнулся и вылез из машины.
Джузеппе представил Ханне Стефана. Стефан никак не мог определить ее возраст: ей, скорее всего, было около шестидесяти, но, может быть, и пятьдесят.
— Я поставила кофе, — сказала она. — Муж ушел.
— Надеюсь, не из-за нашего приезда? — спросил Джузеппе.
— Он у меня немного странный, — сказала Ханна. — Не особенно любит иметь дело с полицией. Хотя очень, очень порядочный человек.
— Не сомневаюсь, — сказал Джузеппе. — Можно войти?
В доме пахло табаком, собакой и брусникой. В гостиной на стенах висели оленьи рога, коврики и несколько картин, изображающих лес. Ханна Тунберг отодвинула вязанье, зажгла сигарету, затянулась и тяжко закашлялось. В легких у нее скрипело и свистело. Стефан заметил, что кончики пальцев у нее желтые. Она принесла кофе и разлила по чашкам. На столе стояло блюдо с булочками.
— Теперь можем поговорить спокойно, — сказал Джузеппе. — Вы сказали, что все обдумали. Хотите что-то рассказать?
— Я, понятно, не знаю, может, это и не важно.
— Заранее никогда не знаешь. Мы слушаем.
— Это насчет той дамы, что заезжала к Герберту.
— Вы имеете в виду Эльзу Берггрен?
— Я ее несколько раз у него заставала. Приду с уборкой, а она там. Но она сразу уезжала. По-моему, она странноватая.
— В каком смысле?
— Больно заносчивая. Не люблю, кто задается. И Герберт Молин тоже был такой.
— Она что-то такое вам сказала, что вам показалось, что она задается?
— Нет, вроде бы нет, но я это чувствую. Она смотрела на меня сверху вниз.
— Потому что вы приходили убираться?
— Вот именно.
Джузеппе кивнул.
— Замечательные булочки, — сказал он. — Мы слушаем.
Ханна Тунберг продолжала курить, не замечая, что сыплет пепел на юбку.
— Этой весной, — продолжала она. — В конце апреля, кажется. Я пришла к нему с уборкой, а его нет. Я подумала — странно, мы же договорились на это время.
Джузеппе поднял руку и прервал ее:
— А так всегда было? Вы каждый раз заранее договаривались?
— Всегда. Он всегда хотел знать точно, когда я приду.
Джузеппе кивком попросил ее продолжать.
— Так вот, его не было. Я и не знала, что делать. Но я точно знаю, что не перепутала день или там час. Я всегда записывала, на когда мы договорились.
— И что дальше?
— Я подождала, а его нет и нет. Там у него санки под окном стояли, я на них встала и заглянула в окно. А вдруг заболел? Но дома было пусто. Тогда я подумала про Авраама Андерссона — они иногда встречались.
Джузеппе вновь поднял руку:
— Откуда вы знаете?
— Герберт сам сказал. Говорит, я тут никого не знаю, кроме Эльзы, говорит, и Авраама.
— Рассказывайте.
— Я подумала, надо туда съездить, я же знала, где он живет. Муж ему как-то чинил смычок, он у меня на все руки, муж. Так я туда и поехала. Постучала в дверь. Долго ждала, пока он откроет.
Она раздавила окурок и тут же прикурила другую сигарету. Стефана начало подташнивать от дыма.
— Это уже после обеда было, — сказала она, — часа в три. А он не одет.
— Что, голый? — удивился Джузеппе.
— Я сказала — не одет. Я не сказала — голый. Был бы голый, я бы сказала — голый. Мне рассказывать или вы все время будете меня перебивать?
— Я возьму еще булочку и буду молчать, — пообещал Джузеппе. — Продолжайте.
— Брюки на нем были. А рубашки не было. И босой. Я спрашиваю, может, он знает, где Герберт. А он говорит — не знаю. И дверь норовит закрыть. Не хочет, чтобы я в дом входила. Я тут же поняла, где собака зарыта.
— Он был не один?
— Вот именно.
— А откуда вы знаете? Видели кого-то?
— Не в тот момент, но я все равно поняла. И пошла к своей машине. Она прямо рядом с воротами стояла. Смотрю — а за гаражом еще какая-то машина стоит. Это не Авраама машина, думаю.
— Почему вы так подумали?
— Сама не знаю. Иногда просто знаешь, и все. С вами такого не бывает?
— И что вы делали дальше?
— Я уже ключ в замок сунула, надо ехать, думаю, а тут гляжу в заднее зеркало — кто-то из дома выходит. Женщина. Как увидела, что я еще не уехала, — сразу в дом.
Джузеппе вытащил фотографию Катрин Андерссон и протянул ей. Она немедленно уронила на снимок пепел.
— Нет, — сказала Ханна. — Это была не она. Конечно, не так близко было, а потом, в зеркале много не увидишь, но это была не она.
— А кто?
Она ответила не сразу. Джузеппе повторил вопрос:
— Кто это был, как вы думаете?
— Эльза Берггрен. На сто процентов, правда, не ручаюсь.
— Почему?
— Все было очень быстро.
— Но вы же видели ее раньше. И все равно точно сказать не можете?
— Я ее видела-то, может, несколько секунд. Она вышла, заметила машину и сразу в дом юркнула.
— То есть она не хотела, чтобы ее видели?
Ханна Тунберг поглядела на него с удивлением:
— И что тут странного? Она в доме, где полуголый мужчина, да к тому же и не муж ей.
— Память работает как фотоаппарат, — сказал Джузеппе. — Видит человек что-то — и картинка уже в голове. Чтобы что-то ясно запомнить, необязательно долго смотреть.
— Но бывают и нерезкие снимки, правда?
— А почему вы раньше об этом не рассказывали?
— Вчера только вспомнила. Память у меня не то чтобы очень. Но я подумала — а вдруг это важно? Если только это Эльза Берггрен. У нее тогда, значит, не только с Молином, но и с Андерссоном были дела. И потом, если это и не она была, то уж точно не жена.
— Иными словами, вы не на сто процентов уверены, что это была Эльза Берггрен, но на все сто, что это не Катрин Андерссон?
— Точно так.
У нее опять начался приступ кашля. Она раздраженно придавила сигарету в пепельнице.
Потом перевела дыхание, приподнялась на стуле и ничком упала на пол. Кофейник перевернулся. Джузеппе вскочил в ту же секунду и перевернул ее на спину.
— Она не дышит, — крикнул он. — Звони в «Скорую».
Джузеппе начал делать искусственное дыхание, пока Стефан лихорадочно доставал телефон. Он потом вспоминал все происходящее, как в замедленной съемке. Джузеппе, прильнувший ко рту лежащей на полу женщины и пытающийся вдуть в нее жизнь, медленно поднимающаяся к потолку струйка дыма от непогасшей сигареты в пепельнице. «Скорая помощь» приехала через полчаса. К тому времени Джузеппе сдался. Ханна Тунберг была мертва. Он пошел в кухню и прополоскал рот. Стефан подумал, что он много раз видел мертвых — дорожные происшествия, самоубийства, убийства… Но сейчас он в первый раз осознал, как близка смерть. Только что она держала сигарету в руке и отвечала на вопросы, а сейчас — мертва.
Джузеппе вышел во двор встретить «скорую».
— Все произошло за секунду, — сказал он медику, проверявшему, действительно ли Ханна мертва.
— Мы вообще-то не перевозим трупы, — сказал тот. — Но не оставлять же ее здесь.
— Двое полицейских могут засвидетельствовать, что она умерла естественной смертью. Я прослежу, чтобы написали рапорт.
«Скорая» уехала. Джузеппе посмотрел на Стефана и покачал головой:
— Просто не верится, что это правда. Что это может быть так быстро. Впрочем, лучшей смерти и пожелать нельзя.
— Только бы не слишком рано.
Они вышли во двор. Собака залаяла. Начинался дождь.
— Что она сказала? Муж ушел?
Стефан огляделся. Машины на дворе не было. Открытый гараж тоже был пуст.
— Скорее уехал, — сказал он.
— Лучше подождем. Пошли в дом, чтобы не торчать под дождем.
Они сидели молча. Собака лаяла без передышки, потом и она замолчала.
— Как ты извещаешь родных о смерти? — спросил Джузеппе.
— Мне не приходилось. Я присутствовал несколько раз, но всегда это делали другие.
— Один раз я всерьез обдумывал, не уйти ли из полиции, — сказал Джузеппе. — Семь лет назад. Две сестрички, четырех и пяти лет, играли у пруда. Отец отлучился на несколько минут. Мы так и не узнали, как все произошло, только обе утонули. И мне пришлось ехать вместе со священником к матери. Отец был никакой. Он вышел с детьми, чтобы мать могла приготовить еду — у пятилетки был день рождения. Тогда я чуть все не бросил. Это было в первый и последний раз за время службы.
Они снова замолчали. Стефан смотрел на ковер, где только что лежала мертвая Ханна Тунберг. На столе лежало вязанье с торчащими спицами. Зазвонил телефон Джузеппе, и оба вздрогнули. Джузеппе ответил. Дождь вдруг усилился, капли застучали по стеклам. Джузеппе очень быстро закончил разговор.
— Звонили со «скорой». Они встретили мужа Ханны, он поехал с ними. Можем ехать.
Ни один не шевельнулся.
— Никогда не знаешь, — сказал Джузеппе. — Вдруг появляется свидетель и сообщает что-то новое, переходит границу, за которой он готов говорить и говорить. Как ты думаешь, она говорила правду?
— А зачем ей было врать?
Джузеппе подошел к окну. Какой-то миг он стоял, задумчиво глядя на густую сетку дождя.
— Не знаю, как в Буросе, — сказал он. — Ничего не знаю про Бурос, кроме того, что это город. Но Свег — не город, Свег — очень маленький поселок с двумя тысячами жителей. Во всем Херьедалене меньше народу, чем в пригороде Стокгольма. И это значит, что тут невозможно что-то скрыть.
Он отошел от окна, сел на стул, где сидела Ханна, но тут же вскочил и остался стоять.
— Мне надо было бы сказать тебе это до того, как мы сюда приехали. Для меня это настолько очевидно, что я и забыл, что ты не местный. Здесь все — как ангелы, со своими нимбами. Над каждым свой нимб слухов, и Ханна Тунберг — не исключение.
— Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать.
Джузеппе мрачно уставился на ковер.
— О мертвых плохо не говорят. И, в конце концов, что плохого в любопытстве? Почти все любопытны. Наша работа построена на фактах и любопытстве.
— Ты хочешь сказать, она была сплетницей?
— Это Эрик утверждает, а Эрик ничего не говорит зря. Пока она рассказывала, я все время об этом думал. Если бы она прожила еще пять минут, я бы успел ее спросить. Теперь уже не спросишь.
Он опять подошел к окну.
— Мы могли бы провести эксперимент, — продолжил он. — Поставим машину там, где она. И попросим кого-нибудь смотреть в зеркало, а еще кого-нибудь — выйти из дома Андерссона, сосчитать до трех и снова зайти в дом. И я могу тебе сказать заранее: или видишь совершенно ясно, кто там стоит у дверей, или вообще не видишь.
— Ты думаешь, она все придумала?
— И да и нет. Она не врала. Но я подозреваю, что она либо видела, как кто-то мелькнул за спиной Андерссона, либо подглядывала в окно. Теперь мы этого уже не узнаем.
— Но по сути-то все это, получается, правда?
— Думаю, что да. Она хотела сообщить нам что-то, что, по ее мнению, важно. Хотя не хотела, чтобы мы знали, каким образом она это узнала.
Джузеппе вздохнул.
— Заболеваю, — сказал он. — Горло болит. Вернее, пока не болит, но скоро заболит. И голова заболит через пару часов. Поехали?
— Только один вопрос, — сказал Стефан. — Точнее, два. Какие выводы мы можем сделать из того, что Ханна видела Эльзу Берггрен? И если это была не Эльза, то кто? И что все это значит?
— Это не два вопроса, а три, — сказал Джузеппе. — И все важные. И ни на один мы не можем ответить. Пока, во всяком случае.
Они побежали к машине, пригибаясь под дождем. Собака спряталась в конуру и грустно смотрела им вслед. Еще одна грустная собака, подумал Стефан. Интересно, понимает ли она, что произошло?
Перед выездом на дорогу Джузеппе остановил машину:
— Я должен позвонить Рундстрёму. Подозреваю, что там все еще туман. К тому же по радио обещали штормовой ветер.
Он набрал номер. Стефан пытался думать о Елене, но перед глазами все время стояла Ханна Тунберг. Как она хватала воздух ртом, захрипела и умерла.
Джузеппе рассказал Рундстрёму про Ханну. Потом начал спрашивать — про туман, про собак, про человека в горах.
Они говорили недолго. Джузеппе отложил телефон и пощупал горло.
— Каждую простуду воспринимаешь как смертельную болезнь, — сказал он. — Смотри, еще и часа не прошло после смерти Ханны, а я уже ни о чем не могу думать, кроме своей простуды.
— О мертвых уже не надо беспокоиться.
Джузеппе посмотрел на него:
— Я говорю не о ней. Я говорю о своей собственной смерти. Единственная смерть, которая представляет для меня интерес.
Стефан треснул кулаком в потолок. Он и сам не знал, почему взорвался.
— Ты сидишь и ноешь по поводу своей простуды. А я-то, может быть, и в самом деле умираю.
Он выскочил из машины, хлопнув дверцей.
Джузеппе вышел за ним.
— Я не подумал, — сказал он.
Стефан сморщился:
— Какая разница? Рак или в глотке запершило?
Он сел на место. Джузеппе остался стоять под дождем.
Стефан смотрел в окно, на котором расплывались капли дождя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52