смеситель для раковины грое 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Нереальность происходящего усиливалась запахом ладана, горящими свечками, потрескивающим воском, чуть монотонным, но проникновенным голосом священника, вторящим ему хором дьяконов и служек. Тесно и душно, застывает воск на клочке бумаги в левой руке. Немного кружится голова и чувствуешь всю ничтожность и суетность мира, в котором ты прибываешь и куда должен вернуться. А лики святых глядят на тебя с икон и молчат, как бы вопрошая. И ты ищешь ответ, но не находишь. Только молитва, покаянная молитва, которую шепчут твои губы. Здесь ты понимаешь, что такое Вечность — и как несоизмеримо отличается она от того малого отрезка времени, который отведен нам на земле. В висках стучит боль и глухо доносится голос:
— …прости прегрешения его вольныя и невольныя… со святыми упокой…
Служители в униформе выносят гроб, ставят его в катафалк. Все рассаживаются по машинам и процессия неторопливо движется по окружной дороге к кладбищу. Там катафалк почти вплотную подъезжает к могиле, устланной черным бархатом. Гроб помещают на каталку, а рядом, полукругом выстраиваются люди. Здесь, не надолго, открывают крышку, чтобы накрыть умершего с головой специальным церковным покрывалом, а отец Иринарх рассыпает освященную землю в виде креста на его грудь. На несколько секунд Игорь видит почерневшее лицо Стаса, и этот облик врезается ему в память на всю жизнь. «Мне отмщение и аз воздам!» — думает он. Потом крышку закрывают замками, и гроб на веревках четверо могильщиков равномерно опускают вниз. Вот Стас и достиг дна своего последнего прибежища. Глухо стучат комья земли, бросаемые каждым… Потом пошли более энергичные звуки — это заработали своими лопатами могильщики. «В тех словах, которые говорил Стас на теплоходе, совсем недавно, есть продолжение, — думает Игорь. — …Двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится. И это уже — о нас с ним.» Могильщики заканчивают свою работу, выравнивая свежий земляной холм, устанавливают крест, укладывают венки и цветы. Вновь скорбное молчание, склонившиеся головы. Потом — полагающиеся пятьдесят грамм: кто-то выпивает рюмочку, кто-то отказывается. Где-то позади слышится неясный шум. Игорь оборачивается. Все ясно: Серж отобрал у какого-то переодетого оперативника минивидеокамеру, вынул кассету, сунув ее в карман. Обычно они такие «мероприятия» снимают постоянно, рядясь под водителей, рабочих, прохожих для фиксации участников и оперативной сводки. Оперативник, получив обратно камеру, поспешно уносит ноги.
Не все, но многие отправляются потом на поминки. В большом зале «Славянского базара» уже приготовлены столы, сдвинутые буквой «Т». Разнообразная закуска, выпивка. Традиционные блины, мед, кутья. На отдельном маленьком столике стоит фотография Стаса с горящей перед лицом свечой. Кому-то ничего не лезет в горло, а кто-то уже набрасывается на пищу. Нет, не всех собравшихся сейчас здесь, покойный хотел бы видеть. Но такова жизнь, полная условностей и лицемерия. Без определенного цинизма не добиться бы многим из пришедших успеха в жизни, хотя бы и мнимого. Но для кого-то он ничего не значит, а кто-то только им и живет…
Игорь не пропускал тосты, но почти ничего не ел. Потом почувствовал себя плохо. Не от водки — а от чего-то другого. До машины он дошел сам, а по дороге отключился. И его вдвоем — Серж и Мишель — еле довели до дома.
10
Кононов вспомнил ночной разговор со Стасом, накануне его гибели. Желтый круг света от лампы под абажуром, крепкий чай, тоскливый вой какой-то собаки, брошенной на улице. В тот год развелось слишком много оставленных хозяевами псов, — они бегали по одиночке, не зная к кому примкнуть, потеряв веру в двуногих существ, или сбивались в стаи, безропотно подчиняясь вожаку, а голод, страх, ненависть в их глазах отливали вековой скорбью.
— Который день воет! — сказал Стас. — Умер кто?
Игорю вспомнились строчки:
— В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей…
— Вернее не скажешь.
Они больше не отвлекались на этот вой, стали обсуждать некоторые предстоящие «проекты», ломать головы над ходами-подстраховками, проговаривать возможные вопросы-ловушки и уходы от них. Иногда Игоря заносило, но Стас, как более опытный, тактично поправлял его. У Кононова было слишком много идей и разработок по реформированию криминальных сообществ, но его друг качал головой:
— Все это интересно, но немногие поймут. А может быть, пока не время. Да и много ли ты встречал людей, способных осознать все это? Разве что Флинт… Остальным — деньги, деньги. Люди предпочитают особо не зарываться, если все спокойно и «капает». Зачем лишняя головная боль? Инициатива наказуема, а большинство соратников — друзья только на словах, с готовым камнем за пазухой. Ждут твоей ошибки, чтобы побежать к главному «пахану» и доложить: видишь, он обложался, а я же предупреждал… Ведь они даже не воины, а шакалы, привыкли лизать зад, ждать своего часа.
Игорь знал — о ком тот говорит — были в их бригаде такие. От них надо освобождаться. Таковы же и некоторые лидеры, входящие в структуру Флинта, например, Крот, готовые перегрызться между собой, если что случится. Крот Стаса ненавидел люто.
— …со всеми приходится постоянно ладить, — продолжал тот. — До времени. Чтобы при их нейтралитете делать свое дело. Тяжело, но надо терпеть. Есть вещи, которые кроме нас не сделает никто. Всех не перестреляешь, а если по дороге к большой цели станешь разбираться с каждой облаявшей тебя собакой, то никогда до этой цели и не дойдешь. Я это в тюрьме понял. Потихоньку, но упорно и только вперед. Тем более, за нами люди, ответственность и хоть какая-то надежда на справедливость.
— А порою хочется на все плюнуть, — сказал Игорь.
— Мне тоже. Ну а что дальше? Нормальных людей осталось очень мало, те кто идут на смену — более хитрые, злые. Куда они приведут, слепцы? Да и умом не все «видные» блещут. А большинство достойных уже похоронили… Кто-то устал, ничего не хочет. Но объединяться надо, а куда ни плюнь попадешь или в дурака, или в параноика, или в провокатора. Хотя, среди молодых есть несколько… Учить надо. Открывать ликбез. И в сложных вопросах не рубить с плеча, а то они насмотрелись американских фильмов — и ну открывать пальбу. Нужна гибкость, беречь надо людей. А то его растишь до двадцати лет, потом — раз, и нету. А где других взять? И обидно, что русский парней за «ботву» держат, за буфер. Я тут недавно с одним умным человеком пообщался — Соломонович, по всей стране известен. Он в возрасте, осторожный, но деятельный. Так у него все друзья — грузинские воры, а прослойка — русская. Которой можно жертвовать и набирать новую. Служат чужим идеям, сами того не понимая. Их подкармливают, они и рады. Ботва, иначе не скажешь. А во всем мире кричат — «Русская мафия, русская мафия!» А кто ими управляет, вы задумались? Вот славяне и становятся козлами отпущения. А если и появляется среди них лидер, так хозяева мира все сделают, чтобы его спустить в канализацию. Или еще хуже: начинают раздувать липовую, прикормленную фигуру, делать из него вожака-объединителя. Был тут один вор-«таежник», шибко в крутого играл, тока по нему люди не определились. Клоуном оказался, в мусорской наряженным. На «русской идее» хотел вылезти. Теперь без вести. Хотя лед-то уже сошел… А с экранов телевизоров у них все просто и ясно: вперед, до полного развала России! А как они любят ярлыки наклеивать? Врагов ищут — ату его, ату!
— Настоящий враг — которого не видно.
— Точно. Тут даже в близком окружении не поймешь, чей член, в чьей заднице, а у них все четко расписано — этот свой, тот — фашистская морда, а эти — сукины дети, но нами вскормлены, поэтому не тронь. Смотреть и слушать противно. Берут какого-нибудь «Васю» и делают из него страшилку для народа, надувают до размеров дирижабля. А потом этого «могущественного злодея» протыкают, воздух спускают и рапортуют: доблестная милиция провела огромную работу и так далее. Понимаешь, для правящих слоев страшны не сами преступления — в которых они завязли по уши — а разговоры о них. То есть, нет трупа — нет и преступления, а народ спокоен. А иногда они сами нагоняют страх, показывая по всем каналам жуткие расстрелы. А для чего? Чтобы свои собственные разборки не были видны. А они друг друга и подставляют и мочат похлеще нашего. Лозовский окружил себя целой армадой бывших кэгэбешников потому, что все рыло в пуху и перьях. Стрелки переводить они умеют, свои грехи списывая…
— Конечно. Страну развалили, разворовали, а преступность — виновата, кивнул Игорь. За окном вновь завыла собака, и они на некоторое время замолчали, прислушиваясь к этим звукам.
— Крупные дельцы-компаньоны будут убивать друг друга до последнего руками наемников, братвы, — сказал Стас. — А с кого спрос? Тут недавно одного моего знакомого бизнесмена нашли мертвым. Так хотели меня к этому делу пристегнуть, якобы он мне тридцать тысяч был должен. Правильно, мне тридцать, а Лозовскому — восемьсот. Разница есть? Я-то с понятием, раз человеку плохо — последнее не возьму, готов ждать, когда на ноги поднимется. А тот нет, вот человек и сгинул.
— Они что, не понимают, что сук рубят? Временщики ведь, рано или поздно их порвут на части. — Еще некоторое время позапрягают. А пока наворуют столько, чтобы и себе, и внукам хватило. Ну а «борцы с преступностью» периодически берут какого-нибудь парнягу в разработку, подсовывают ему наркоту или «плетку», а потом начинают качать из него деньги. Сами мутят воду, чтобы было легче рыбку ловить. Ведь легче всего раскрывается то преступление, которое сам и организовал. А на словах — все об интересах страны пекутся. Что белые, что красные, что голубые. Одна масть. Потому и флаг у нас нынче такой, полосатый. А главное, не «догоняют», что их все равно когда-нибудь также кинут, как последних лохов. Думают, нужны они Западу! Нет, это здесь они — короли, а там — шестерки. Хитрецы упертые. Плюют нам в глаза и внушают, что опрыскивают одеколоном.
— Что же, куда ни кинь — всюду клин?
— Да, но еще не все смертельно, просвет есть. По большому счету, надо всем достойным объединяться, из разных слоев. Идея должна быть общая, цель. И глаза народу открывать, пока окончательно не оскотинился. Без его поддержки ничего не изменишь. Патриотов во власти почти нет, а если и придет туда, то лже-оппозиция. Под лозунгами, но со своим большим карманом. Они уже и сейчас договариваются с «хозяевами мира», место себе выторговывают. А подчиняться кланам будут. И ведь многие на их риторику покупаются. Это как с шулером играть — у него всегда новый туз в рукаве. Или джокер — выскочит и начинает «спасать» народ, Россию. Ведь они же не говорят в открытую: «Ребята, править вами с сегодняшнего понедельника будут негры». Нет, править будут, вроде бы, «свои», хоть с рязанской рожей, но из-под «негров». А самыми страшными преступниками окажутся тогда как раз те, кто шел против этого порядка и открывал глаза толпе. Эту-то толпу и постараются натравить на «вольнодумцев», будто именно они мешают построить справедливое общество! Вот и превращают народ в толпу, а толпу — в стадо.
— Не стадо уже, а растения, — сказал Игорь.
— Да уж, денег на пропаганду они не жалеют, — согласился Стас. Агитпром развернули похлеще, чем при Лене Брежневе. А независимых журналистов нет и никогда не было. За свою копейку удавятся, «Капиталы» Маркса перепишут в обратную сторону. Главный клич всех государственных воров — «Держи вора!» Вот и пишут, что заказали.
— А церковь?
— Так они и с ней заигрывают, иерархов под себя подминают. Там ведь тоже сильное расслоение. А Патриарх к терпимости призывает и радуется, коли пьяный Борька завалится в храм и постоит со свечкой. А как терпеть, если тебе плюют в душу и призывают каяться перед «обиженными христоубийцами»? Понимаю теперь Аввакума. Раскол всюду.
— Не радостно.
— Куда уж больше! Надо новых людей искать, светлых. На них и ориентироваться…
Словно в ответ на его слова, вновь завыла собака — и так безнадежно горько, что у Игоря вдруг защемило сердце. Какое-то нехорошее предчувствие вызвали эти протяжные, обращенные не к людям, на которых нет надежды, а в пустоту звуки.
— Пойти, что ли, покормить ее? — произнес Стас.
Осторожно и незаметно подкрадывался рассвет, начиная вылизывать красным языком темно-кофейную гущу, висящую за окном.
ГЛАВА ПЯТАЯ

1
Начало 1994 года
После смерти Стаса приходилось железной рукой налаживать в бригаде дисциплину, ставить жесткие условия и сроки, а одновременно вести войну с группировкой Мовлада, хотя самого его в Москве уже не было. Без всесторонней поддержки Флинта Игорю было бы не обойтись. «Зверей» начали теснить с рынков и гостиниц, взрывать их торговые точки, подминать под себя коммерческие предприятия. Все это укладывалось в общую схему действий, которая давно намечалась и Флинтом, и другими славянскими лидерами. Недовольные, опасающиеся чего-то или просто «мутные» изгонялись Игорем из бригады немедленно. Так же как и те, кто показывал излишнюю прыть — им Хмурый не доверял в первую очередь. Что же касается врагов по другую линию фронта, то с ними — как на войне. Или убьют тебя, или ты. «Правая рука» Мовлада — Шамиль, был убран вызванным из Тамбова специалистом-профессионалом, бывшим спецназовцем, — с чердака дома, по крутой траектории, тремя выстрелами, причем два последних были проделаны по уже падающему телу. Изумительная скорострельность — за секунду с небольшим, и все три пули попали в жизненно важные органы: в голову, шею, грудь. Двое других, особо приближенных, изрешечены шальным мотоциклистом, подъехавшим к стеклянному кафе, где они справляли чьи-то именины — прямо сквозь витринное стекло. Еще один, скрывающийся в своей квартире, был подорван Афганцем, влившимся к тому времени в бригаду. Мина-ловушка оказалась под ковриком у двери, на который «ступила нога человека». Своих ребят Игорю пока удавалось сберечь, и он считал это самым главным достижением.
Но во всей происходящей заварухе существовала одна проблема, вылезающая на первый план.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33


А-П

П-Я