Валентина подошла сзади и мягко придержала за локти.
- А вот этого тебе делать больше не придется.
- Ты хозяйка, - пожал плечами Вовец, отходя от мойки, - тебе и чашки в руки.
- Ты не понял, - Валентина повязала кухонный передник, - теперь я всегда буду мыть за тобой посуду. - Она поставила на сушилку вымытую чашку. - И готовить буду я, и стирать. Я достаточно понятно излагаю?
Вовец ошарашенно молчал. Все это не укладывалось в голове. Валентина тем временем закончила с посудой и сняла передник. Села к кухонному столику напротив Вовца. В её взгляде была решимость, не терпящая возражений.
- Ничего, - сказал Вовец с грустью, - это скоро пройдет, не переживай.
Валентина пропустила его замечание мимо ушей.
- Я сходила к подружке, она психолог и занимается как раз семейными проблемами. Всё ей рассказала, и она говорит, что мы идеальная пара. Оба сильные личности, лидеры, оба любим работать, умные, творческие, оба надежные. Кроме того, имеем жизненный опыт - нажглись по разу, значит, будем относиться друг к другу более бережно. Я целую неделю думала обо всем этом и пришла к выводу: она права. Так что с сегодняшнего дня будем жить вместе.
- Мне скоро сорок лет, - как можно мягче сказал Вовец.
- Нормальный мужской возраст. Мне скоро тридцать, тоже не ребенок. Так что не комплексуй по этому поводу. Ты, Володя, просто боишься, думаешь, один раз не получилось, так и сейчас нормальной жизни не будет, и мой такой напор тебя пугает, подвох ищешь. Правильно?
- Как-то странно. Подруга сказала, ты решила. А я что?
- Можно подумать, я не чувствовала твоих взглядов. Ты же с первого дня был согласен. Если бы я тогда у тебя дома легла рядом, ты бы отказался? Тебе просто не нравится, что я проявляю инициативу, а не ты. Но я тебя уже успела понять, ты никогда не подойдешь первым. Так что я просто тебе помогла. Ладно, ничего не говори, думай, сейчас у нас другие дела. Ты должен был принести камни.
Потрясенный Вовец не сразу понял, что надо делать, потом отыскал в прихожей свою сумку и достал пакет с изумрудами. Таким скованным и бестолковым он давно себя не ощущал. К столь крутому жизненному повороту оказался совершенно не готов. Одно дело - романтическая интрижка, плавно переходящая в более прочные отношения, и совсем другое, когда тебя берут за рога и ставят в стойло.
Двухкомнатная "хрущовка" была обставлена весьма небогато, вся мебель, чувствовалось, досталась в наследство от родителей. Только телевизор и магнитофон новые. В большой проходной комнате обитал Серый, а меньшую комнату занимала Валентина. Но на будуар эта комната походила меньше всего: только тахта и платяной шкаф придавали жилой вид, всю остальную территорию занимала мастерская.
Тут Вовец почувствовал себя в родной стихии. Пока Валентина, включив лампы боковой подсветки, сортировала изумруды под огромной лупой, установленной на штативе, он разглядывал станки и всякую ювелирную оснастку. Главным был ограночный станок, привинченный прямо к письменному столу: двигатель с горизонтальным опорным диском для шлифовальных план-шайб, стойка с ограночной головкой, снабженной квадрантом, несколькими регулировочными винтами, рычагами и делительным кольцом. На массивной тумбе стоял, притянутый болтами, горизонтально-шлифовальный станочек. На стеллаже покоились два станка с отрезными дисками - один помощнее, другой поменьше. Двигатель с толстым войлочным диском на оси был намертво привинчен прямо к стеллажу. Рядом с ним, притянутый струбцинами к полке, стоял обычный заточной, но вместо наждачных кругов на валы были установлены толстые обдирочные диски из пористого карбида кремния. Еще Вовец увидел зубоврачебную бормашину с гибким валом, с закрепленной в наконечнике толстой алмазной головкой.
На стеллаже чувствовался порядок, наведенный женской рукой. Мужики обычно суют инструмент на любое свободное место, а здесь все было размещено в строгом порядке, сразу видно, что где лежит. Тут отрезные диски, здесь шлифовальные. Ручной ювелирный инструмент отдельно от грубого слесарного железа. Вся мелочь по коробочкам, кассетам и гнездам. В самом низу - ящики, набитые камнями. Кругом лампочки с отражателями, легко поворачиваемые в нужном направлении.
Валентина искоса бросала лукавые взгляды на своего возлюбленного, с горящими глазами обследующего многочисленное оборудование. Теперь она была твердо убеждена, что никуда он от неё не денется.
* * *
Прозрачная пластиковая трубочка, вшитая под ключицу, спускалась с кровати в пузатую бутылочку, до половины наполненную желтоватой жидкостью. А в трубочке жидкость была бледно-розовой и то поднималась, то опускалась в такт дыханию Сержа. Но сам он выглядел весьма бодро на фоне трех других ломаных-резаных обитателей палаты, вовсе лежавших пластом. А Серж даже вставал и ходил, держа бутылочку в руке, только дышать глубоко не мог больно. Через неделю его вообще обещали выписать, но с месяц ещё предстояло ждать до полного срастания ребер и восстановления пробитого легкого. А синяки с лица почти сошли, остались желтоватые пятна. От принесенных фруктов и всяких деликатесов он категорически отказался, продемонстрировав полную тумбочку еды, принесенной женой.
К Сержу они зашли в первую очередь, поскольку его отделение располагалось близко от входа. Потом отправились в терапию, где лежал с пневмонией Серый. Тот страшно обрадовался, особенно, как показалось Вовцу, тому, что они пришли вдвоем. Лицо Серого, ещё не отошедшее от побоев, напоминало недозрелый баклажан, его покрывали фиолетовые и зеленые пятна синяки и ссадины, замазанные зеленкой. Загипсованная рука висела на перевязи, но торчащими кончиками пальцев он демонстративно шевелил, показывая, что дело пустяковое, травма несерьезная. Надо сказать, что Валентина не охала и не причитала, держалась совершенно спокойно, и Вовцу это понравилось. Он считал, что охи делу не подмога, а только лишняя нервотрепка. На Серого от больничного безделья, а он считал, что от антибиотиков, напал жор. Сразу накинулся на жареную курицу, ещё теплую внутри кокона из фольги. Впрочем, убогая больничная еда стимулирует аппетит, если не отбивает напрочь. Но Валентина приготовила ему много всего, чуть не полную сумку, так что до следующего дня должно было хватить.
Тут появился Клим с авоськой, полной апельсинов, бутылок с минералкой и пакетов с соком. В палате стало шумно. Вовец взял сумку, где ещё был изрядный кусок курицы в фольге, пластиковая банка йогурта и несколько яблок, добавил пару апельсинов и литровый пакет сока, поднялся и объявил:
- Мне надо ещё с одним больным конфиденциально пообщаться. Повернулся к Валентине. - Я схожу, ладно?
Та заботливо поправила ему воротничок, коснулась руки, кивнула и разрешила:
- Сходи, только не очень долго.
У Клима с Серым глаза на лоб полезли от такого зрелища.
В ожоговом отделении Вовец спросил пробегавшую по коридору медсестру, не скажет ли, в какой палате Фарид.
- Фамилия какая? - бросила та через плечо, уносясь дальше.
- Да хрен её знает, - чертыхнулся Вовец, бросаясь следом, - татарская, поди. Задница у него обгорела и спина тоже.
- В восемнадцатой, - буркнула сестра и исчезла за поворотом.
Фарид лежал на животе, подсунув под грудь тощую подушку, сложенную вдвое, и читал растрепанную книжку. Спину его охватывала марлевая повязка с проступившими серо-желтыми лекарственными пятнами. Нижнюю часть тела прикрывали широкие больничные штаны неопределенного цвета. Вовец придвинул табуретку и присел рядом. Две койки в палате были пусты, а ещё на одной сидел синий человек с толсто забинтованными по самые плечи руками. Чуть приглядевшись, Вовец понял, что это просто старый алкаш. Фарид повернул голову и удивленно уставился на Вовца.
- Здорово, что ли, - улыбнулся тот и пожал лежащую на простыне руку. Не узнал?
- Узнал, как не узнал? - обрадовался Фарид. - Не ожидал просто. Думал, все, не увидимся больше. А я вот так лежу все время, не шевелюсь, чтоб зарастало скорей. Дня через три уже могут выписать.
Вовец полез в сумку, зашелестел фольгой, развернул курицу, положил на постель перед Фаридом. Вкусно запахло жареной курятиной. Алкаш поднялся с койки и взволнованно прошелся по палате, осторожно неся перед собой забинтованные руки, словно огромные белые варежки. Фарид поднял лицо и беспомощно, как ребенок, взглянул на Вовца. И тот увидел, как на темно-карих глазах парнишки набухают слезы. Фарид зажмурился, аж влага проступила меж веками, ударил кулаком по матрасу и яростно прошептал:
- Сволочи, сволочи, твари...
- Ты что это? - Вовец потрепал его по затылку. - Брось. Поешь-ка лучше.
- Приехали, твари, - Фарид закрыл лицо руками, упер локти в матрас, слова сквозь сомкнутые пальцы доносились неразборчиво, - сам Шуба явился. Баксы отобрал, двести не хватило, на долг перевел. Сказал, разборка со мной будет, когда домой приеду. Говорит: деньги взял - обязан был тебя грохнуть. Ищи, говорит, где хочешь, и кончай. А деньги в зачет той тыщи баксов, что у Кучки не нашли. - Он потер глаза, шмыгнул носом. - Даже курить не оставили, паскуды, а ты мне поесть принес...
- Федя, - проскрипело за спиной. Это алкаш подал голос. - Феденька, ты меня покормишь?
- Дед, уйди, а? - отозвался Фарид не поднимая головы.
Вовец молча отделил пласт белого куриного мяса с поджаристой шкуркой и сунул в готовно распахнувшийся беззубый рот. Мелко жуя, так, что все лицо двигалось, алкаш с довольным видом направился в коридор.
- Мать только обрадовалась, - снова заговорил Фарид. - Когда меня нет, у ней с отчимом все хорошо. Не люблю я его. А тебя я узнал. Тогда на отвале с сыном был, а мы... Ты ведь меня тоже узнал? В темноте, когда завалило, что хочешь мог со мной сделать. Или там оставить. Мог ведь?
- Мог, мог, - Вовец опять по-отечески потрепал его по волосам. И то сказать: Фарид всего-то на четыре года старше его Олежки, и в самом деле в сыновья годится. - И ты со мной мог. Но не сделал. Ты ешь давай, успеешь наговориться. А кто такой этот Шуба?
- Смотрящий, главный в районе, авторитет, в общем, - Фарид промокнул глаза узким вафельным полотенцем и принялся за курицу. Похоже, изрядно оголодал на больничных харчах.
Вовец расспросил его поподробней о делах Шубы и его людей, о том, как они изложили Фариду ситуацию с прорывом плотины. Ободрил, выложил из сумки гостинцы, дал десятку на сигареты и распрощался.
Когда вернулся в терапию, Клим тут же кинулся к нему и принялся яростно трясти руку.
- Поздравляю, Валя нам все рассказала, - радость его была совершенно искренней. - Вот уж не думал.
- Чего не думал? - так же искренне удивился Вовец.
- Что вы так быстро поженитесь.
Порозовевшая Валентина взяла под руку оторопевшего Вовца.
- Это он уже сам придумал. Ты его, Володя, не слушай. Ему просто гульнуть как следует хочется, вот и пытается на свадьбу раскрутить.
- Да хотя бы на банкетик мало-мальский, - рассмеялся Клим.
- Вот ребят выпишут, соберемся семьями и отпразднуем все сразу - и выздоровление, и ваш фарт, и мой, - она глянула Вовцу в глаза и прижалась к нему плечом.
* * *
Кентавр и Дыба были раздражены. Шуба со своей шайкой окраинной шпаны не оправдал их надежд. Ленивые, тупые, бездарные истребители пива и жвачки не очистили территорию от хиты, не обнаружили буровую, потому что так далеко не заезжали, и вообще превратили работу в пикник на обочине. Мало того, потеряли двоих убитыми и нескольких ранеными. Слухи о такой катастрофе распространились по всему Тагилу и достигли ушей тех, от кого Шуба тщательно скрывал свою операцию. В результате городские авторитеты выразили свое глубокое разочарование окраинным смотрящим. Он ввязался в какие-то сомнительные дела на чужих территориях, что могло вызвать обострение отношений с местными преступными лидерами. Почти перестал вносить деньги в общак, поскольку не умел увеличить доходы, да ещё понес потери и не отомстил за убитых и изувеченных. Такой человек не мог далее занимать руководящую должность в криминальных структурах, и Шубе ясно дали понять, что его заменят, как только найдется подходящий кандидат.
Было отчего прийти в уныние. Падение с вершины иерархической пирамиды к самому подножию весьма болезненно. Бывшие подчиненные обычно тут же припоминают все обиды, а кроме того, предстоит заново отбивать для себя местечко ближе к верхам, чтобы не оказаться на нижней ступеньке, так сказать, возле параши. Поэтому Шуба стремглав кинулся к своим екатеринбургским партнерам за содействием. У него ещё имелся шанс остаться наверху. Для этого следовало наказать виновных в гибели его бойцов и срочно добыть денег, да побольше.
На одной из пригородных баз отдыха состоялось совещание. По отдельности приехали Кентавр, Дыба, Шуба, Коля Ченшин и Аркаша Вершинин, как бы на рыбалку. Никакой сауны, выпивки и закуски в этот раз не было, только минералка, хоть и импортная. Шуба было завозникал насчет ужина и рюмки, но его сразу поставили на место, объяснив, что не гулять собрались, а по делу. Тогда Шуба начал требовать денег в качестве компенсации за бесславно павших и побитых, чем вызвал неудержимый смех у всех присутствующих. А Дыба сказал:
- Если тебе за них сейчас бабки дать, завтра ты остальных перебьешь и снова за компенсацией явишься. Если они такие бараны, что дали себя замочить, значит туда им и дорога.
Объяснив всю бесперспективность притязаний, Шубе указали на провал по его вине всей операции и объявили о расторжении договора, чем привели Шубу вначале в замешательство, а потом в дикую ярость. Он принялся рвать у себя на груди рубаху, материться, брызжа слюной, угрожать и махать пистолетом, мол, от него так просто не отделаться, у мафии, мол, длинные руки с острыми когтями. Никого он не испугал. Дыба и не таких видывал, сам на зоне парился в свое время. Кентавр, как бывший комсомольский вождь, тоже не привык склонять голову перед каждым уголовником, да ещё и просчитал ситуацию наперед. Эту вспышку предугадать тоже было несложно, и он к ней морально подготовился. Коля Ченшин сидел у Шубы за спиной на пристенном диванчике и держал руку в кармане на рукоятке "Макарова", снятого с предохранителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59